Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым
— Батюшки! Не зря говорят, с русалкой Данила живет и девчонку с нею прижил. Однако скорей назад надо, а ну как прознают, что здесь я — несдобровать!
К лодке обратно крадучись побежал. Отплыл от острова, а куда причаливать, толком не помнил. Углядел место похожее, к камышам подгреб, лодку оставил. Сначала вроде хорошо идти было, потом опять стал проваливаться, к лодке назад — боязно. Присел на кочке, захныкал А уж светло. В это время Данила из городу возвращался, услышал вой, пригляделся — на кочке Микола Терпышный.
— Ты как сюда угодил? — Данила спрашивает. Тот и завздыхал: так, мол, и так, и сам не знаю как. А тебя, Христа ради, вывести отсюда прошу.
Видит Данила, лодка не на том месте, где оставлена, и понял, что Микола на острове побывал. За Алену, за Аришку обеспокоился, глянул на Терпышного строго:
— Куда плавал? Кого видал? Скажешь, тогда выведу!
Микола и повинился, крест на себя наложил, дескать, про зазнобу твою никому не скажу, только уж выведи!
Данила поверил, Миколу за собой повел. Глядит Терпышный — Данила ногой, дно не ищет, в воду смело ступает. Пригляделся — там, где шли, вешки, прутики из воды торчат, путь указывают. Прошли они еще сколько-то, на берег выбрались. Микола головой покрутил:
— В какую идти сторону?
Тут услышал колокольный звон недалече, будто к заутрене православных скликивал. Старик и сказал:
— На звон прямо иди, к селу выберешься.
Пошагал Микола — вроде близко гудит, а лес не кончается, и солнце встало. К полудню только Вознесенское показалось. Добрался Терпышный до дому, не раздеваясь, на лежак плюхнулся, захрапел. Жена со двора пришла, заворчала:
— Боров этакой, в сапожищах на постелю забрался!
Сапоги с мужа стащила, на лих грязи налипло. В корыте обмывать стала. Вдруг блеснуло у каблука:
— Святые угодники! — ахнула — меж каблуком и подметкой золотой застрял. Вытащила денежку, стала мужа трясти, да под носом червонцем крутить. Тот поморщился, но углядел золото, глаза выпучил:
— Где взяла?!
Жена про сапоги ему рассказала. Глянул Микола в окно — солнце еще высоко, до вечера далеко. Молча сапоги натянул и к болоту бегом. Как на берег выскочил, подумал: “Ну, Данила хитрец, — тут ходу полчаса, а утром пришлось кругаля давать. И я простофиля — червонцы у осинки-то были. Чего бы не нагнуться, не подобрать?” Побродил по берегу: “Вроде здесь меня вывел Данила”. А куда ступать — и не знает: вешек нет, убрал, видно, старик. Попробуй теперь дорогу сыщи^. Туда-сюда сунулся — везде топко. Так до вечера промотался, к ночи только из леса ушел. Жене все рассказал. На другой день опять на болото подался, да только опять дорогу к островку не нашел. А сам все думает:
“Не зря про Бубуева Анику болтали, есть на острове золото”.
А Аника после исповеди все же очухался, стал опять по селу ходить, с мужиков проценты взыскивать. Как-то на улице встретил Терпышного, долго взглядом буравил, а потом и говорит:
— Слыхал, круг болота лазишь, пути к острову ищешь. Загляни ко мне вечером, потолкуем.
В тот же вечер Микола пришел к Бубуеву. Сговорились вместе искать. На другой день отправились, порыскали по берегу, решили наугад в болото идти. Срубили каждому по слеге, шесту длинному. Где бродом брели, где с кочки на кочку прыгали. Пару раз друг друга из трясины вытягивали. Далеко уж от берега на островок махонький выбрались. За ним лужайка открылась зелененькая, цветочки кое-где русалочьими лазоревыми глазками проглядывают, так и манят. Вдруг на полянку девчонка русоволосая выскочила, сарафанишко до колен, на груди монисто из золотых монет сверкает. Цветок, другой сорвала и назад. Ножками чуть только травки касалась, будто порхаючи пробежала, в камышах скрылась, а поляна зыбью подернулась. Микола заохал. Дух перевести не может.
— Богатое место, коли русалки себя золотом украшают!
А Аника на колени упал. Терпышный на него покосился — тот бледней полотна, бормочет свое:
— Это ж нам Алена привиделась, русалкою бегает, нас в омут заманивает! — и крестится. — Лучше обратно идти!
Однако Терпышный дух перевести не может: “Эвон, сколь золота у девчонки брякает!” Ну и закликал:
— Покажись, красавица! Люди мы добрые, авось не обидим.
Девчонка та Аришка была, из камышей высунулась, смотрит искоса. Монисто с шеи свисает, позванивает. Микола и захитрил:
— Ты б, девонька, нас на берег сухой перевела! Заплутали, вишь.
Девчонка круг полянки к ним с кочки на кочку запрыгала. Только подошла, Микола руку протянул — хотел монисто сорвать, да Аника опередил, сам на нее вдруг с воплями бросился:
— Пропади, сатана!!! — и девчонку по шее ножом полоснул. Рванулась Аришка, через лужайку прямо в камыши побежала, ладонью рану зажав. И капли крови повсюду, где бежала, словно клюквины падали, об травинки алыми звездочками разбивались. И лужайка опять будто зыбью подернулась.
Взвыл тут Микола:
— Чего ж наделал ты, старый Бубуй?! Золото упустил! — кинулся вслед за девчонкою, за ним Аника было, да только на лужайку выскочили, обомлели — под ногами твердь закачалась, вниз пошла, и они уж на дне воронки стоят. Воронка водой наполняется, края у нее вспучиваются — не дай бог под ногами прорвется. Микола на корточках первым проворно пополз, на островок выбрался, а старик не успел — провалилась под ним черная падь и захлопнулась над головой. Затрясся Микола от страха, по знакомым кочкам к болоту поскакал. Выбрался — ив село скорее. Мужикам про русалку сказал, про золото и как Аника Бубуев погиб. Помолчали те, помяли бороды, да и сказали:
— Про золото мы толком не ведаем. Посказульку только слыхивали, что попадья бабам нашим болтала. А вот русалка — девчонка живая, Аники Бубуева дочь. Мы давно догадались, что Алена у Данилы на острове приют нашла. А теперь, как не стало Аники-паука старого, объявиться им можно. Даниле, коли сам в село не заявится, зимою поедем, все и расскажем.
Однако Микола последнее не слушал, будто пьяный поплелся домой. С тех пор стал вокруг болота бродить. Углядит осину, за ствол ухватится, потрясет и на листья долго глядит. Люди и поняли — умом трекнулся. А в ту осень клюква на удивление уродилась. Старики баяли:
— Русалочьей кровью ягода напиталась, собирать пора.
Люди вдоволь ягоды на зиму запасали, чуть не лопатой гребли. И Арсентия семья собралась. Сам с женой, тесть с тещей, Первуня-пасынок и девчоночки-погодки. Шустрые обе, наперебой помогать лезли. Около отца с матерью повертелись, деду с бабкой кой в чем подсобили, к брату направились. А тому помощь их совсем ни к чему — шестнадцатый годок минул, могутный в плечах, короба с ягодой играючи на телегу грузил, сестренки только мешали. Застрожился было:
— Вот я вас понужну! — и шутейно замахнулся, щелкнуть хотел, да треск недалече раздался. Глянули все — Микола Терпышный бредет: косматый, в бороденке у рта клюквина зацепилась, сам шальными глазами осины оглядывает. А то подойдет к какой-нибудь, потрясет и давай кулаками долбить. Вскоре, бормоча непонятное, мимо прошел, а как скрылся, девчонки и спрашивают:
— Что с ним? Почто осины трясет?
А взрослые будто не слышали. Арсентий коня стал запрягать, дед цигаркою затянулся, мать с бабкой потупились, ягоду дерюжками накрывают. Вскоре и отправились. Девчонки про Терпышного забыли, забалаболили о пустяках. А Первуня на старших поглядывает — почуял, что-то скрывают, ну и спросил:
— Чего ж про Терпышного не рассказываете?
Взрослые опять не ответили, молча к дому доехали.
Вечером, перед закатом, Первуня на завалинку к деду подсел и опять:
— Пошто Микола круг болота бродит, осины трясет? На селе парни сказывали, с золотыми листьями какую-то ищет.
Старик покурил да и рассказал про Анику Бубуева, про то, как с Васеной обманули они Алену-красавицу, да про то, что Данила ее из болота вызволил. А потом добавил:
— При тятьке об этом не заговаривай, ему и так не сладко досталось. А что осина золотом Бубуева одарила, поди, враки все. Кто поверит, тот ума лишается. Вон как Терпышный.
Парень больше не спрашивал, а все ж любопытно было на деревья с золотыми листьями поглядеть. Зимой подрядился торговым мужикам в помощь за медом, за орехом к Даниле старому на остров съездить. Тому уже сообщили, что Аники не стало, но Алена с Аришкою хоть от людей не прятались, а все же на глаза не лезли, так-то спокойнее. Ну и в этот раз. Прикатили мужики, Алена самовар поставила, в стайку ушла корове с козой сена задать, Аришка в глубь острова убежала. Вскоре мужики на подводы мед Да орех погрузили, в избу зашли почаевничать, разговоры про жизнь повели. Данила и рассказал, что Аника Аришку покалечил, жилку шейную ей повредил, оттого голову теперь набок носит.
Первуня не слышал — не стал чай пить, добрел по льду вокруг острова. Поглядел на осинки голые, что на глаза попались, да усмехнулся, дескать, и вправду вранье, что золотые денежки на деревьях растут. И вдруг скрип снега послышался, оглянулся — девчонка из-за кедра выглядывает, сама головку набок склонила. Парень и крикнул
