Сергей Арсеньев - Студентка, комсомолка, спортсменка
— Не надеялась вернуться.
— Да. Она знала, что не вернётся.
— Так где это, Миш?
— Уже пришли. Вот она.
— Вот эта?
— Да.
— Хорошо. Ты, Миша, пока покури в сторонке, а я тут постою.
— Слушаюсь.
* * *— Эх, девочка, что же ты такое знала, а? Что же ждало бы нас, если бы эти трое остались живы? Что? И зачем же ты так? Могла бы ко мне прийти, рассказать. Может, вместе бы что придумали. Думала, я не поверю? Или боялась меня испачкать? Действительно, мне было бы труднее, если бы знали, что ты из моей команды. Может быть, тут ты и права. А так ничто тебя со мной не связывало. Мы ведь даже и не разговаривали с тобой ни разу. Хотя ты и из моей команды, пусть я и узнал об этом лишь после твоей смерти. Я же понял, для чего ты стреляла в Черненко. Понял. Ты чистила дорогу мне. После смерти Черненко и Меченого, конкурентов у меня не осталось. Весь смысл твоей стрельбы был в том, чтобы пропихнуть меня. Ты знаешь, временами мне даже кажется, что и смысл всей твоей жизни был именно в этом. Что ты жила ради одного лишь последнего дня. Ты была очень странной девочкой, теперь я уверен в этом. Очень жаль, что мы так и не познакомились. Ты решила разменять свою жизнь на жизни этих трёх. Кстати, там далеко не один лишь Меченый мутил воду. Он просто был главным. И когда Андропов не смог остановить следствие, очень многие оказались замешаны в такой грязи, что… Знаешь, за последние две недели расстреляли шесть членов Политбюро. По приговору суда. И ещё четверо пошли на пенсию. Но я уверен, это не всё. Далеко не всё. Развёл Лёня гадючник. Там за ним чистить и чистить. Я знаю, ты у него в любимчиках ходила. Но извини, страну Лёня запустил. Да ещё этот жопоголовый кукурузник насрал везде, где только смог. Имя великого человека опозорил. А Лёня за ним подтирать не стал, так оставил. Угодить он всем хотел. Вот и доугождался. Страна, блин, в заднице. А в республиках что делается? Распустил их Лёня, ох распустил. При Нём пёрнуть боялись без разрешения, а теперь… Ну, я вам покажу дотации! Хлопкоробы, тля. Ничего, до Праги танки добрались, как-нибудь и до Ташкента доберутся. И до Баку. И до Тбилиси. У нас на Соловках снег лежит нечищеный, а они про дотации вякают. Ну, я с ними разберусь. Теперь они все у меня вот где! Я выжгу скверну калёным железом. Без жалости. Без пощады. Спасибо тебе, Наташа. Спасибо не от меня, а от Страны. Страны, которую ты спасла от того ужаса, что готовили ей Меченый с компанией. Спасибо. Я буду работать, Наташа. Я буду очень много работать. Я справлюсь. И, Наташа… они не пройдут! Я клянусь.
Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда Григорий Васильевич Романов наклонился и положил букет живых алых роз на скромную безымянную могилу, расположенную в самом глухом углу тихого подмосковного кладбища…
После эпилога
(Четвёртый выстрел)
— Деда, а у нас когда-нибудь так будет?
— Не знаю, Лен. Может быть. Будем стараться, чтобы и у нас стало похоже на это. Хотя там, конечно, показана сказка. В жизни так не бывает.
— Ну и что, что сказка. Зато она красивая.
— Это да, не спорю. Красивая. Талантливо сняли. Молодцы. Надо будет сказать, пусть режиссёра наградят чем-нибудь. Заслужил.
— А ты ещё смотреть не хотел. Работа, работа. Совсем ты с этой работой увяз. Я уж и не помню, когда ты гулял с нами в последний раз.
— Так некогда же мне, Леночка. Не успеваю.
— У тебя вообще выходные бывают или как?
— Извини, Лен. Но у меня и правда много работы. Я к себе пойду, ещё поработаю, хорошо? Ты не обижайся на меня, пожалуйста.
— Ладно, иди уж. Я всё понимаю. Да и кино всё равно уже почти закончилось. Это была последняя серия.
— Спасибо, Лен.
Григорий Васильевич встал и направился к выходу из комнаты. Но, уже подходя к двери, неожиданно замедлил шаг. Его поразила доносившаяся из телевизора знакомая музыка. Он уже слышал, точно слышал её раньше! Когда же зазвучали первые слова песни, Григорий Васильевич резко остановился и обернулся. Экран показывал белые буквы титров, а из динамиков телевизора доносились такие знакомые слова:
Слышу голос из прекрасного далёка,
Голос утренний в серебряной росе,
Слышу голос, и манящая дорога
Кружит голову, как в детстве карусель.
Не может быть…
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.
Не может быть! Сейчас 85-й год, а фильм снят в 84-м. Но она записала это в 79-м! За пять лет до съёмки. Это зафиксировала печать и подпись нотариуса. Тогда этой песни не знал ещё даже её автор. А она знала!
Григорий Васильевич торопливо бросился в свой кабинет, набрал код и распахнул дверцу личного сейфа. Пока он суетливо искал в ворохе бумаг старую аудиокассету, телевизор в гостиной продолжал петь:
Слышу голос из прекрасного далёка,
Он зовёт меня не в райские края,
Слышу голос, голос спрашивает строго,
А сегодня что для завтра сделал я.
Вот она! Кассета. А магнитофон стоит тут же, в кабинете. И идти никуда не нужно.
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.
Так вот в чём дело. Последний кусочек мозаики найден. Теперь всё ясно. Ребус разгадан. Её послание всё-таки прочитано.
Она всё знала. Всё знала заранее. Никто не указывал ей цели. Она уже была там. Была и вернулась. Вернулась, чтобы не пустить нас куда-то. Куда-то, где было настолько плохо, что она считала оправданной любую цену.
Я клянусь, что стану чище и добрее,
И в беде не брошу друга никогда,
Слышу голос и спешу на зов скорее
По дороге, на которой нет следа.
Последний кусочек мозаики — название фильма. Она практически в открытую сказала нам, что она — гостья из будущего.
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.
Когда Лена через несколько минут заглянула в приоткрытую дверь кабинета своего деда, она увидела того сидящим на стуле с каменным лицом. А навороченный японский двухкассетник на его коленях продолжал петь живым голосом Наташи Мальцевой:
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь…
Москва, 2011 год. Двадцать лет спустя…
