Александр Розов - Голод богов (1)
— Светлый, как там, получается что-нибудь? — это спросил стоящий ровно в десяти шагах Экер.
Некоторое время до Руматы не доходит смысл вопроса, лишь потом всплывает понимание. Ведь капитан не видит в темноте. Не видит, как вскипает содержимое снаряда, не видит умирающих. Он видит лишь смутный силуэт корабля и грязно-белые полотнища парусов, едва подсвеченные тремя слабенькими масляными фонарями.
— Все идет как надо, почтенный, — деревянным голосом отвечает Румата. А на подходе уже третий корабль — и он принимает из рук Вики-Мэй следующий снаряд..
Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание…
— How are you, Tony-Hlud? — спрашивает девушка.
— Thanks a lot. I'm well… Relatively.
— Relatively to what?
— Relatively to all this shited life, — уточняет он, и вдруг ни с того, ни с сего добавляет, – What's about sing any song?
— How queer idea… — говорит девушка, подавая ему снаряд, — but if you wish…
… Потом, много позже, адмирал Хаско спросит Экера: «скажи, брат, тебе тогда было страшно»? И Экер ответит: «только один раз, когда Светлые запели. Я не знаю, что это за песня — они пели на языке, который, наверное, был в начале времен…»
… Точка предельного сближения… Выстрел… Попадание… Вики-Мэй наклоняется за следующим снарядом…
— Стой, — говорит Румата.
— Что?
— Тот корабль был последним. Больше здесь некого убивать.
— Это хорошо, — говорит она, опускаясь на палубу, — а то я уже слегка устала.
Румата молча садится рядом и обнимает ее за плечи.
— Что теперь, Светлые? — спрашивает Экер.
— Теперь? — переспрашивает Румата. Ну, да. Есть же еще какое-то «теперь», и в нем надо что-то делать, — теперь идем в Арко. Надеюсь, почтенный Минга и без нас справится с буксировкой этих кораблей?
— Тоже мне, большое дело, — Экер пожимает плечами, — ясно, что справится. Будьте, уверены, завтра к закату корабли уже будут готовы под погрузку.
— Вот и замечательно, — подводит итог Румата, — а теперь самое время поужинать.
— И помыться бы не мешало, — флегматично добавляет Вики-Мэй, — лично я грязная, как зверь Пэх на склоне лет. Вы, почтенные, кстати, тоже.
— А я бы лучше выпил чего-нибудь, — замечает пиратский капитан, — ночка, позволю себе заметить, выдалась неспокойная.
** 29 **
… Прежде, чем рассказывать дальше, я бы выпила еще кружечку эля, — сказала Лена.
— Хорошая мысль, — согласился Каммерер, переворачивая на решетке большущий кусок мяса. Это был уже второй — от первого остались только воспоминания.
— Максим, вам не говорили, что вы — самое хитрое чудовище на Земле и в ее окрестностях?
— Мне говорили и похуже, — ответил он, — а что я такого сделал в данном случае?
— Вы лестью и обманом заманили меня сюда, а теперь мне не хочется уходить. И в результате я говорю вам массу вещей, которые вообще-то вам сообщать не собиралась. Например, сейчас я расскажу вам о любопытном разговоре с Антоном после благополучного вызволения участников того памятного рейда из варварского плена.
— Простите, прекрасная леди, вы сказали «после вызволения»?
— Ну да, — подтвердила она, — кстати, может, вы все-таки нальете мне эля?
— О, конечно, — сказал Каммерер, наполняя обе кружки, — и каким же образом этот разговор состоялся?
— По моему коммуникатору, — пояснила девушка, — Антон оставил его у себя и, в результате, мы смогли связаться с ним уже находясь на базе.
— Интересные факты всплывают… Так о чем был разговор?
— Сначала — как обычно, о том, кто — злой Карабас-Барабас, а кто — добрый папа Карло, и у кого должен спрашивать Дуремар разрешение на сбор пиявок в пруду черепахи Тортилы. И лишь после перешли собственно к кукольному театру с золотым ключиком, буратинами и мальвинами, а также к параметрам поля чудес в стране дураков.
— Гм… Не уверен, что правильно понял вторую половину вашей реплики.
— А первую? — спросила она.
— Первая — это обычный разбор полетов в стиле «ну, ты и сволочь», когда аргументы по существу с успехом заменяются длинными, тщательно продуманными оскорблениями. Верно?
— В общем — да. Но в какой-то момент аргументы, все же потребовались. И Антон заявил, что вся деятельность института — это грандиозное свинство, построенное на замалчивании того факта, что эвритяне — это те же земляне.
— … Только заколдованные, — пошутил Каммерер.
— Нет, — серьезно сказала девушка, — просто земляне. Тот же биологический вид. Старый добрый Homo sapiens. Они даже способны к скрещиванию с нами. Вы знали это?
— Знал. Собственно, это одна из причин, по которой я намерен добиться закрытия Института.
— Закрытия Института? — переспросила она.
— Ну да, а что вас так удивило? Нюрнбергское правило никто не отменял — эксперименты над людьми, без их осознанного добровольного согласия, запрещены. У эвритян такого согласия никто не спрашивал. Рискну предположить, что если речь идет о землянах, им надо оказать реальную помощь, а не устраивать из их планеты заповедник экспериментальной медиевистики.
— Постойте, но доктрина Горбовского… Нельзя лишать человечество его истории… Мнение Мирового Совета…
— Мировой Совет моментально изменит свое мнение, как только речь зайдет о Нюрнбергском правиле. На счет «лишать истории» — это просто фарс взрослых дяденек, которые в детстве не наигрались в солдатики. Есть одно человечество, у него одна история и она никуда не денется — будет такой, какой будет.
— То есть, — уточнила Лена, вы предлагаете рассматривать эвритян, как землян, терпящих бедствие.
— Гм… Ну, примерно так, — согласился Каммерер.
— Примерно как? Это вам не какая-нибудь периферийная колония землян, у которых случилось страшное хрен поймешь и они ждут не дождутся, когда прилетит отдел ЧП КОМКОНА-2 и всех от этого хрен поймешь спасет. Вам приходилось сталкиваться с ситуацией, когда терпящие бедствие совершенно не желают, чтобы их спасали? Когда им очень даже нравится терпеть бедствие? Когда оно, по их мнению, не бедствие, а наоборот, нормальная жизнь?
— Приходилось.
— И что?
— Сначала я объяснял им, что они терпят бедствие.
— А вдруг вы не правы? Вдруг на самом деле они совсем даже и не терпят бедствие, точнее — настоящее бедствие для них это вы со своей «помощью»? Вроде того спасателя, тащившего из моря русалку.
— Если бы жители Запроливья чувствовали себя, как русалка в море, вряд ли они бы приветствовали приход войска Хозяйки, — заметил Каммерер.
— Так ведь войско Хозяйки никого не собирается спасать, — возразила Лена, — оно просто возвращает старые порядки.
— Тот самый кодекс Литена?
— В том числе. Но вообще-то дело не в самом кодексе, а в его принципе. У каждого человека, даже у раба, есть имущество, которое никому не позволено отбирать без компенсации. Каждый человек обязан что-то делать, а ничего больше делать не обязан. Никто не может безнаказанно принуждать его к тому, что он не обязан делать — даже лендлорд или король. Между прочим, лендлорд должен защищать жителя своей земли перед королем, община может обвинить перед королем своего лендлорда, а свободный защищает своего раба, если того в чем-то обвинили. Жители платят деньгами и службой лендлорду, лендлорд — королю. В городах функции лендлорда выполняет магистрат. И, наконец, никто не может обвинять другого, не предоставив свидетелей и иначе, чем в публичном суде. Это в общих чертах.
— И это действовало? — поинтересовался Каммерер.
— Скорее да, чем нет, — ответила Лена, — авторитет кодекса Литена был крайне высок — поскольку основывался не только на авторитете самого императора, но и на авторитете гораздо более древнего мифа. Считается, что Литен просто повелел записать этот миф. Сам кодекс начинается словами: «Во времена наших великих предков, для сохранения мира и спокойствия в стране, особым собранием были обсуждены заранее все поводы к тяжбам, раз и навсегда вынесено по каждому отдельное справедливое решение, которого и должно держаться в дальнейшем, о чем любой, кто вершит суд, присягнет почитаемым нами ведомым и неведомым богам». За нарушение такой присяги, закапывали живьем в землю. Когда уже значительно позже императору Дескаду понадобилось переступить через кодекс, он вынужден был сперва полностью запретить культ старых богов и насильственно ввести новую религию. А также учредить Святой Орден.
— … Который впоследствии и сожрал империю, — добавил Каммерер.
— Вернее, сожрал Метрополию, — уточнила Лена, — а империя развалилась. И наступили «темные века». На это обстоятельство весьма активно напирал Антон.
— В каком смысле «напирал»?
— Речь в общих чертах шла о следующем. «Темные века», которые известны в истории Земли и в которые около 300 лет назад вступили доминирующие культурные центры Эвриты, не являются неизбежными. Я потом проверила — и действительно: на Саракше и Гиганде их не было. Там, вместо тысячелетней культурной деградации с последующим медленным возрождением, были лишь геополитические кризисы, длительностью не более века. Распались старые империи, родились новые, а затем начала развиваться машинная цивилизация. По каким-то причинам, там не возникло развитых религиозных систем и институтов, играющих существенную роль в обществе. Религии, возникнув, как им и положено, в эпоху первичной социализации, в период формирования первых империй утратили свое регуляторное значение, сохранившись лишь на уровне хозяйственных верований и связанных с ними обычаев.
