Филип Дик - Короткая счастливая жизнь коричневого тапка (Сборник)
Спустя некоторое время инфопластина с секретным донесением легла на стол начальника отдела исторических исследований.
— Вы только посмотрите!
Фридман бросил пластину на стол Харперу.
Харпер быстро пробежал глазами сообщение.
— Похоже на правду. Не думал, что доживу.
Фридман вылетел из кабинета и заспешил по коридору.
— Где пузырь? — выпалил он, влетая в лабораторию и озираясь по сторонам.
Инженер лениво поднял глаза.
— В тысяча девятьсот четырнадцатом году. Мы изучаем Первую мировую войну, и те сведения, которые уже собраны, позволяют…
— Неважно. Сейчас не до рутины. Верните пузырь в настоящее. Оборудование следует как можно скорее перевести на военные рельсы.
— Но пузырь управляется автоматически…
— А вы попробуйте вручную.
— Слишком рискованно, — заколебался инженер. — Конечно, если это оправдано режимом военного положения…
— Режимом военного положения оправдано все! — воскликнул Фридман.
— Соотношение может измениться, — нервно заметила председатель Совета Маргарет Дюффе. — Каждую минуту цифры могут вернуться к прежним значениям.
— Неужели вы не видите, что мы можем упустить шанс? — вспылил Рейнхарт. — Да придите же в себя, черт возьми! Мы годами ждали этой возможности!
Совет загудел. Маргарет Дюффе неуверенно поежилась, в голубых глазах появилось тревожное выражение.
— Я вижу статистическую вероятность победы. Однако новое соотношение появилось лишь сегодня. Мы не знаем, как долго это продлится. Ведь на пропорцию повлияла информация всего лишь об одной бомбе!
— Вы просто не в состоянии правильно оценить ситуацию! — Рейнхарт едва сдерживался. — Соотношение изменило оружие Шерикова, но уже несколько месяцев подряд прослеживается явная тенденция в нашу пользу! Это был вопрос времени. И Шериков — не единственный фактор, повлиявший на цифры. В Солнечной системе девять планет и не один-единственный ученый!
Один из членов Совета поднялся с места.
— Председатель хочет убедиться, что вся планета желает покончить с затянувшимся противостоянием. На протяжении последних восьмидесяти лет наша политика была направлена на…
Рейнхарт навис над хрупкой Дюффе.
— Если вы не одобрите войну, ждите массовых волнений. Народный гнев ужаснет вас. Да вы и сами это знаете!
Маргарет Дюффе бросила на него холодный взгляд.
— Вы объявили мобилизацию, чтобы подтолкнуть меня. Вы все рассчитали, зная, что обратного пути нет.
Ропот набирал силу:
— Мы за войну!.. Поздно отступать!
На Маргарет Дюффе обрушивались волны гневных возгласов.
— Я, как и все вы, за войну, — отрезала она. — Но я призываю к сдержанности. Война между системами — не увеселительная прогулка, а мы готовы развязать ее только потому, что вычислитель предсказал статистическую вероятность победы.
— Можно ли начинать войну, если не веришь в победу? — сказал Рейнхарт. — Вычислитель предсказал победу нам.
— Всего лишь вероятность победы! Нельзя слепо полагаться на цифры!
— И сколько нам ждать, пока цифры не покажутся вам достаточно убедительными?
Маргарет Дюффе сжала челюсти.
— Я не стану препятствовать Совету выразить свое отношение к войне. Голосование объявляется открытым. — Председатель смерила Рейнхарта неприязненным взглядом. — Тем более приказ о введении военного положения в правительственных учреждениях уже отдан.
— Наконец-то. — Облегченно выдохнув, Рейнхарт отступил. — Объявляем всеобщую мобилизацию.
За мобилизацией дело не стало — следующие сорок восемь часов все вокруг бурлило.
Командующий флотом Карлтон проводил брифинг в зале Совета.
— Наша стратегия состоит в следующем, — говорил Карлтон, показывая рукой на диаграмму. — Шериков утверждает, что до завершения работ осталось девять дней. За это время наш флот, базирующийся неподалеку от Проксимы Центавра, займет позиции. После взрыва бомбы флот сосредоточится на добивании уцелевших кораблей противника. Некоторые могут избежать гибели, но, если Армун падет, мы легко с ними справимся.
Место командующего флотом занял Рейнхарт.
— Я хочу ознакомить вас с экономической ситуацией. В настоящее время все заводы перешли на выпуск военной продукции. Когда Армун сгинет, нашей задачей станет организация восстаний в центаврианских колониях. Межгалактической империей управлять нелегко. Нам придется снабжать оружием лидеров повстанцев, а значит, нужны корабли, готовые стартовать немедленно, чтобы поспеть к сроку. Со временем мы предложим общие принципы управления для бывших центаврианских колоний. И поскольку нас больше волнует экономика, чем политика, они вольны придерживаться любой формы правления, пока помнят свое место — сырьевых придатков, по примеру восьми планет нашей системы.
Карлтон подвел итог брифинга:
— Когда центаврианский флот будет рассеян, мы приступим к завершающей фазе военной операции: высадке десанта с кораблей, ожидающих сигнала во всех стратегических пунктах центаврианской системы. На этой стадии…
Рейнхарт вышел. Не верилось, что приказ о мобилизации отдан всего два дня назад! И вот уже вся система функционировала с устрашающей энергией. Проблемы решались на ходу, но сколько их еще оставалось!
Рейнхарт на лифте спустился в лабораторию. Ему хотелось посмотреть на цифры. Цифры оставались прежними. Что ж, пока все шло по плану. Знают ли центаврианцы об Икаре? Вне всяких сомнений, но что толку? Они бессильны против нового оружия. Во всяком случае, в ближайшие девять дней.
К Рейнхарту подошел Каплан со свежими данными.
— Есть кое-что интересное.
Он протянул комиссару инфопластину.
Сообщение из отдела исторических исследований гласило:
«Девятое мая две тысячи сто тридцать шестого года
Настоящим уведомляю, что при возврате пузыря времени было впервые применено ручное управление. По этой причине произошел сбой, и некоторое количество материи из прошлого было перенесено в будущее, включая индивидуума из начала двадцатого века, который немедленно сбежал из лаборатории и до сих пор не взят под арест. Отдел исторических исследований глубоко сожалеет о произошедшем инциденте, объясняя его условиями военного времени.
Э. Фридман»Рейнхарт вернул Каплану пластину.
— Подумать только! Человек из прошлого, занесенный в эпицентр крупнейшей войны в истории вселенной.
— Любопытно, что покажет вычислитель?
— Вероятно, ничего особенного.
Рейнхарт вышел из лаборатории и заспешил в свой кабинет.
В кабинете он вызвал Шерикова по секретной линии.
На экране возникло хмурое лицо поляка.
— Добрый день, комиссар. Готовимся к войне?
— Готовимся. А как поживает пусковая установка?
На лице Шерикова изобразилось легкое беспокойство.
— Сказать по правде, комиссар…
— Что такое?! — рявкнул Рейнхарт.
Шериков заколебался.
— Видите ли, я приставил к делу роботов. Точность их работы намного превосходит человеческую, но роботы не способны принимать решения. А тут нужна не только сноровка, тут нужен, — поляк задумался, подбирая нужное слово, — художник.
Лицо Рейнхарта посуровело.
— Вот что, Шериков, у вас восемь дней. Прогноз вычислителя основан на этом допущении. Если вы не справитесь…
— Не волнуйтесь, комиссар, мы закончим бомбу в срок.
— Надеюсь. Известите меня немедленно.
Рейнхарт прервал сеанс. Если Шериков подведет, он арестует его и расстреляет. От этой бомбы зависит исход войны.
Экран снова загорелся. На нем появилось бледное, потрясенное лицо Каплана.
— Комиссар, прошу вас, зайдите в лабораторию.
— Что там?
— Увидите.
Встревоженный Рейнхарт поспешил в лабораторию, где нашел Каплана перед вычислителем.
— Ну? Что? — бросил Рейнхарт, косясь на цифры.
С прошлого раза они не изменились.
Каплан неуверенно взял в руки инфопластину.
— Я загрузил это в машину, но, когда увидел результат, сразу же стер. То сообщение от историков… О человеке из прошлого, помните?
— И что?
Каплан сглотнул.
— Сейчас покажу. — Он вставил инфопластину и пробормотал: — Следите за цифрами.
Рейнхарт, не отрываясь, смотрел на экран. Какое-то мгновение ничего не происходило, все те же семь к шести, затем…
Цифры исчезли. Машина заколебалась. Наконец возникли новые цифры: четыре против двадцати четырех в пользу центаврианцев. Рейнхарт чуть не подавился. Цифры снова пропали. И опять появились: шестнадцать к тридцати восьми, сорок восемь к восьмидесяти шести в пользу центаврианцев. Семьдесят пять к пятнадцати в пользу Терры. Экран погас. Машина гудела, но ничего не происходило.
