Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности)
– Чего нельзя-то? – не понял Василий.
Вместо ответа Ромка ухмыльнулся ехидно и вроде бы даже повеселел.
– А правда, пошли к Пузырьку! – предложил он, изменчивый, как ветер. – Чего ступеньку просиживать!..
***Обдаваемый неторопливым прибоем разноцветных световых волн, Пузырёк стоял в классической позе погорельца над пепелищем и скрёб в затылке. Змеевики, ранее оплетавшие рощицу стеклистых труб на манер повилики, – исчезли. В чёрных провалах кладовок уже не играли ласковые блики на грудах полупрозрачных бурдючков. О былом великолепии напоминала лишь свернувшаяся на полу карликовая глыба в виде человеческого уха. На некоторых трубах, правда, остались спиральные вдавлины, но чувствовалось, что скоро и они распрямятся.
– Да-а… – озадаченно тянул Пузырёк. – Это хорошо ещё, я вчера догадался кое-что в незаселёнку перетащить… Ну вот как это они так делают? Снаружи, что ли?
Кроме него, в помещении находились расстроенный Лёша Баптист и злобно усмехающийся Крест.
– Давно? – профессионально озираясь, спросил Василий.
– Да только что! – сказал Пузырёк. Особого расстройства на его мудром морщинистом лице, впрочем, не наблюдалось. Он, видимо, привык уже к таким налётам надзорок и относился к ним, как к чему-то неизбежному. – На десять минут вышел – спросить у Маши, как она подошвы заливает. А вернулся…
– Епишкин пистолет!.. – сокрушённо молвил Лёша Баптист. – Теперь, наверно, цены поднимешь?..
– А как же! – ухмыльнулся Пузырёк. – Мне, считай, всё по новой начинать…
Василий тем временем осмотрел помещение и, естественно, не найдя никаких следов, вновь присоединился к остальным.
– Чисто работают, – с уважением признал он. – Не иначе, дали снаружи щелчка – и всё в пыль.
– Пыль… – недовольно повторил Пузырёк. – Ну покажи мне эту пыль, раз ты такой умный! Пыль… Да они и пыли-то не оставляют!
– Зуб даю, Клавка навела, – с недоброй улыбкой изронил Крест.
Оживлённо потирая изжелта-розовые ладошки, возник дедок Сократыч.
– Так-так-так… – радостно озираясь, проговорил он. – Что ж, могу себя поздравить! Сроки погрома, согласитесь, я в прошлый раз назвал почти правильно… А что в кладовках?
– Пусто… – проворчал Пузырёк.
– Вели-колепно! – бодро воскликнул дедок. – Стало быть, можно считать доказанным, что причина погромов не в усталости труб, а в самом факте самогоноварения. Иначе, согласитесь, надзоркам было бы достаточно уничтожить только аппарат… И в этом случае возникает всего лишь один вопрос: почему они не сделали этого раньше?..
Крест брезгливо скривил рот и двинулся к скоку. Проходя мимо Сократыча, приостановился и окинул сияющего дедка недобрым взглядом.
– Голова – Бетховена, – процедил он, – а в голове – …
Сказал в рифму, что именно, – и канул с глаз.
– Ну ладно… – вздохнул Пузырёк. – Чего зря время терять? Пойду в «конуру», новый змеевичок соображу. А бак – уж завтра…
– Давай я с тобой! – встрепенулся Ромка. – Хоть посмотреть, как это у тебя получается!
– Пошли, – с мудрой усмешкой согласился покладистый Пузырёк. – Только уговор – сидеть тихо. С этим делом так: чуть отвлёкся – начинай всё по новой… Тут, брат, терпение нужно. Это тебе не камушки долбать…
Оба сгинули, и Сократыч с Василием остались вдвоём в голой опустевшей опоре, по которой так привольно теперь было разливаться радужным волнам приглушённого света.
– А вы что же, Василий? – полюбопытствовал дедок. – Посмотреть не хотите? Между прочим, довольно впечатляющее зрелище – прямо из воздуха, представьте, образуется змеевик… Кстати, я никогда не встречал вас возле «конуры». Неужели вы так ни разу и не попытались сами что-нибудь намыслить?
– Да как… – с неохотой отозвался Василий. – Пытался, конечно…
– И что?
– А ничего. Вытаращусь, как дурак, и всё без толку. У Ромки хоть цемент какой-то из воздуха сыплется…
Тут Василий наконец сообразил, что от душеспасительной беседы Ромка со свойственной ему ловкостью просто-напросто улизнул. «Вот ведь паразит лопоухий…» – по старой памяти с досадой подумал Василий.
Откланялся и, не зажмуриваясь, шагнул в скок. Просто не было теперь нужды зажмуриваться – устройство давно уже стало привычным, и голова при переходе не кружилась.
Телескоп терпеливо ждал на корточках неподалёку от выхода. Ему часто случалось сопровождать Василия к Пузырьку (хотя внутрь его, конечно, ни разу не приглашали), и поэтому расположение скоков он знал назубок.
– Ну что, Телескоп? – сказал Василий. – Домой?
– Мой! – с готовностью пискнул зверёк.
…Василий шёл и думал о Ромке. Что ж у него там, интересно, вышло с Ликой? «Этого нельзя, того нельзя…» Что может женщина запретить мужчине?.. Пить, допустим… Но ведь Ромка почти не пьёт. Что ещё? Гулять… В смысле – по бабам… Тоже не слишком правдоподобно. Кроме Лики, все остальные для Ромки вроде староваты… Василий с неохотой вспомнил свою собственную семейную жизнь и заполошный вопль жены: «Иди ищи себе образованную!..» Нет, кажется, это из другой оперы… У Лики и у самой образование. Чего, кстати, нельзя сказать о Ромке…
А что если, в самом деле, взять и потолковать обо всём об этом с Ликой? Как ни крути, а Ромку-то ведь спасать надо… Пропадает парень на глазах… Как-нибудь повлиять с двух сторон – может, и выправится…
Всё более утверждаясь в этой благой мысли, Василий свернул в нужный проулок и уже у самого скока опять столкнулся с печальным Никитой Кляповым.
– Ну что? Видел Креста?
– Видел…
– Сказал?
– Нет…
– Почему?
Никита устало прикрыл глаза (раньше он в таких случаях снимал очки).
– Странно… – молвил он с жалкой улыбкой. – Дома я мечтал, что у нас в стране объявят когда-нибудь свободу слова… Мне как-то в голову не приходило, что свобода эта приходит не извне, а скорее изнутри…
Василий поймал себя на том, что мелко потряс головой.
– Ты о чём?
Никита медленно поднял веки.
– Понимаете, даже если отменить внешние, административные запреты (как это сделано здесь), всё равно остаются запреты внутренние… Застенчивость, нерешительность. Да элементарная вежливость наконец!..
Василий продолжал оторопело глядеть на Никиту Кляпова.
– Так ты… чего хочешь-то?
– Боюсь, что уже ничего, – удручённо ответил тот. – Просто с некоторых пор я заподозрил, что дело и раньше заключалось не в общественном устройстве, а во мне самом…
Телескоп издал жалобный щебет. Он тоже ничего не понял. Никита Кляпов вздохнул и, с ласковой рассеянностью взглянув на зверька, двинулся дальше. Василий ошалело посмотрел ему вслед, выругался изумлённо и ступил в скок.
Уютный колышущийся сумрак родного жилья ласково обнял зверька и его хозяина.
– Гость! – пронзительно чирикнул Телескоп.
Василий обернулся – и замер. В глыбе-качалке, овеваемая лёгкими цветными волнами, сидела Лика.
***– Вы уж простите, Василий, что ворвалась к вам без спросу, – взволнованно заговорила она, вставая. Серые глаза её были тревожны. – Но ждать возле вашего скока я тоже не могла. Сразу поползли бы сплетни… В общем, сами понимаете…
– Что-нибудь случилось?
– Н-нет… Пока ещё нет…
Василий расслабился.
– Ага… – озадаченно молвил он, берясь за подбородок тем же задумчивым жестом, каким раньше брался за козырёк. – Да вы садитесь, Лика, садитесь… – спохватился он вдруг. – Будьте, как дома.
При этих словах он как бы невзначай окинул взглядом своё жилье и в общем остался им вполне доволен. Сегодняшним утром к глыбе-качалке добавился ещё и столик – плоский сверху и снизу камушек полуметровой высоты, выторгованный за семь сереньких тюбиков у прижимистой Клавки. Стена тоже выглядела внушительно. Инструмент (четыре предмета) покоился на хромированных крюках, выломанных в самом центре светоносной рощицы, куда ещё не всякий сунется. Тускло лоснились тяжёлые чугунные складки фартука.
Солидно, солидно…
– Телескоп, – барственно распорядился Василий. – Света добавь…
И, пока тот бежал вприпрыжку к стене за своей железячкой, а потом обратно – к рощице стеклистых труб, Василий подошёл к молочно-белому причудливому столику-глыбе и сел напротив гостьи – на кабель. Вскрикнул перерубленный белый световод, зато три-четыре ему подобных вспыхнули поярче, сразу прояснив подвижный цветной полумрак.
– Дьец? – вопросительно чирикнул Телескоп, готовый к дальнейшим действиям.
Василий закашлялся. «Хвост тебе надрать!» – смущённо подумал он.
– Нет, одного хватит, – сказал он, искренне надеясь, что это Телескопово словцо Лика слышит впервые. – Ломограф свой повесь на место, а сам давай поухаживай за гостьей. Графинчик – в баре, колпачки и закуска – тоже…
Лика ошеломлённо следила за тем, как польщённый высоким доверием Телескоп скачет к простынке, за которой, надо полагать, скрывалась ниша, именуемая баром. Вот он появился оттуда с подносиком, на котором, действительно, стояло что-то вроде графина, наполненное на две трети рубиновой жидкостью, пара колпачков и несколько капсул – лимонных и пурпурных. Осторожно переставляя кривые опушённые серебристым мехом ножки с розовыми пролысинками на коленях, лупоглазый мажордом опустил подносик на стол и отпрыгнул, гордый собою.
