Сергей Дубянский - Пятая жизнь
— Я в Мидгейме… — выдохнула Юля, — я узнаю эти улицы…
Колдун довольно улыбнулся. Теперь, если Юля сама не наделает глупостей, он разберется во всех ее проблемах.
— Я снова мужчина, — продолжала она, — я иду с площади к большому мрачному дому; впереди и сзади меня монахи — я вижу их капюшоны и черные плащи, под которыми, я знаю, скрыты белые рясы с изображением собаки, несущей в пасти горящей факел. Это доминиканцы — «псы Господни», всегда помогающие Святому суду. Я не осужденный; наоборот, они охраняют меня от толпы, громко и восторженно кричащей, гогочущей, но растекаясь по переулкам, она смолкает и превращается в серую понурую массу. Я чувствую, что это не правильно — праздник победы над бесовским отродьем должен продолжаться, и, наверное, мы слишком рано покидаем город. Для Святой Инквизиции здесь еще много работы, но почему-то у меня самого нет приподнятого настроения; хочется побыстрее добраться до кельи и задвинуть тяжелый дубовый засов.
Я гоню от себя тяжелые мысли, пытаясь сосредоточиться на лицах горожан, но получается плохо. Они мне безразличны настолько, что даже если б кто-то из них начал богохульствовать прямо у меня на глазах, я б сделал вид, что не замечаю ереси. К счастью, никто не решится сделать подобное в присутствии самого епископа.
Да, я — епископ, и мой сан, а также положение в Святом суде, внушают им ужас. Возможно, потому при мне они и стараются выглядеть веселыми и счастливыми. Лицемерные твари!.. Но почему-то мне совершенно не хочется сжечь их всех. Выходит, я такой же лицемер, потому что вершу правосудие, в действенность и необходимость которого перестал верить.
Почему Бог отдалился от меня, несмотря на то, что я исполнил обет? Или он посылает новое испытание, желая, в конце концов, причислить меня к лику святых?.. Но я не хочу быть святым!.. Господи, прости меня! Глаза, которые я все-таки сумел сохранить в памяти, кажется, стали мне дороже святости… Неужели они, как чума, заразили меня ересью? Если так, то исцеление от нее происходит только посредствам Святого костра. Но я не настолько глуп, чтоб ступить на него добровольно. Пусть инквизитор попробует доказать это…
Все, я дошел до своего пристанища и могу задвинув засов, чтоб предаться мыслям, не боясь, будто кто-то угадает их по выражению моего лица. «Псы Господни» отправились на «псарню», инквизитор заканчивает дела в серале — у него осталась одна ночь на общение с подозреваемыми, осужденными почему-то по подозрению первой степени, хотя виновны они ровно настолько, насколько и остальные; завтра их высекут и отпустят домой, и они останутся живы!..
Странно, подобная мысль рождает у меня вместо разочарования, незнакомое доселе злорадство. Может, посредствам широко распахнутых наивных глаз Анны, в меня вселился дьявол? Как сказано в Глоссе: «Большая сила имеется в глазах. Глаза легче других органов человеческого тела впитывают впечатления, поэтому часто случается, что внутреннее дурное возбуждение передает через них свой дурной отпечаток. А если глаза вообще полны вредительских свойств, то может произойти, что они даже окружающему воздуху придают дурные качества, заражая порчей всех присутствующих…»
Но ведь дьявол не может смотреть такими глазами!.. И несли они вовсе не «дурной отпечаток», а источали благость, от которой воздух наполнялся добром и нежностью; я помню теплоту, охватившую не только меня, но и все вокруг — это совсем не походило на дыхание преисподней… Тогда почему все происходит именно так? Почему Господь счел достойным уничтожить источник любви и благости, сравнимый по силе с ним самим?.. Что я говорю?!.. Господь наш Иисус Христос, защити меня, если сможешь, от дьявольских наущений…
У меня текут слезы. Наверное, формулировка «если сможешь» разбила основу моей веры, и что же осталось в итоге? Осталась девица, стоящая превыше всего, даже не телесной привлекательностью (хотя этого тоже нельзя отрицать), но своей божественностью, своей щедро расточаемой благостью! И под ней я собственноручно развел огонь, уничтожив ее во имя веры, которая ничего не может дать взамен!..
Я — еретик… Как мудро я заперся в келье, ведь если такие мысли вырвутся наружу!.. Но под окном никого нет и в коридоре тихо. Только Бог может услышать меня, но от него все равно невозможно скрыться… А я и не хочу от него прятаться, потому что эти глаза теперь будут мерещиться мне даже на святых ликах. Возможно ли это? Может, я не понял Божьих помыслов и это не я, а она, святая? Я же своим поступком уподобил себя Понтию Пилату, распявшему Христа?..
Боже, я сознаю, что согрешил и нарушил Твой Закон. Я раскаиваюсь в моих грехах и отворачиваюсь от них. Я верю моим сердцем, что Анна, как и Иисус, умерла за меня, и что ты воскресишь ее из мертвых!..
Колдун вздохнул. Искания несчастного епископа, смешавшего в один неразделимый клубок веру и чувства, перестали представлять для него интерес. Сопоставив увиденное, он уже сделал выводы и дальнейшее философствование не могло привнести в них ничего нового, поэтому он выполнил пассы, оглаживая шар, и тот стал тускнеть, пока не погас совсем, вернув комнату в объятия бледного лунного света.
Колдун отошел от шара и сел в кресло, раскинув руки и вытянув ноги, тем самым раскрываясь для потоков внешней энергии, которая должна была восполнить потери от путешествия во времени; закрыл глаза. Облака цветного тумана, только что клубившиеся в шаре, теперь медленно плыли у него перед глазами; он находил самый красивый завиток и лениво наблюдал за его превращениями, пока тот не растворялся полностью. Тогда приходилось находить следующий, другого цвета…
Почувствовав себя достаточно уверенно, колдун подошел к Юле, но если его организм, давно работавший в «режиме аккумулятора», умел быстро отдавать энергию и так же быстро восстанавливаться, то девушка оставалась неподвижна; ее голова была откинута назад, рот приоткрыт, а обмякшее тело лишь каким-то чудом еще не рухнуло со стула. Колдун несколько раз обвел ладонями ее контур; Юля чмокнула губами, словно просыпаясь, шевельнулась и наконец открыла глаза.
— Как себя чувствуешь? — спросил колдун.
— Ужасно… будто меня отжали в стиральной машине… и голова раскалывается… у вас таблетки нет?
— Я не пользуюсь таблетками. Сейчас все пройдет, — колдун раскрыл ладони перед Юлиным лицом, и она увидела, как боль, широкой черной лентой, выползает из ее рта и ушей, бесшумно исчезая в окне. Через минуту Юля уже спокойно повернула голову, мотнула ею несколько раз.
— Фантастика! И вы можете так снять любую боль?
— Практически, да. Это не так сложно, как кажется. Снимать боль я могу научить тебя за несколько сеансов. Хочешь?
— Да, очень!
— Только придется недельку походить ко мне на занятия.
— А у меня, точно, получится?
— Конечно. Существует очень малое количество людей, в которых нет хоть небольшой предрасположенности к магическим воздействиям, но они, в силу неверия, никогда и не обратятся к колдуну. Ладно, это мы обсудим потом, а сейчас давай вернемся к Мидгейму. Что ты помнишь?
— Ну… я участвовала в суде инквизиции… сожгла какую-то девушку… да?.. Нет?.. — Юля жалобно улыбнулась.
— Ты не просто участвовала! — колдун усмехнулся, — ты была одним из главных вершителей судеб; ты была епископом!..
— Ой, а еще, знаете, у меня осталось ощущение непоправимой ошибки, которую я совершила!
— В контексте ситуации я б не назвал это ошибкой. Ты честно и осознанно выполняла долг, борясь с ведьмами; а внезапно вспыхнувшая любовь?.. По законам своего времени твой поступок абсолютно верен; только из-за того, что ты сожгла эту девушку, любви, вот, у тебя больше нет.
— Как нет? — такому утверждению противилось все Юлино женское существо, — впервые я влюблялась еще в школе! И в институте тоже; вышла замуж — у меня была любовь!
— Расскажи мне о ней, — попросил колдун.
— В смысле?.. — в Юлином представлении словесный рассказ о любви должен был выглядеть потрясающе красивой сказкой; окинув мимолетным взглядом тридцать два прожитых года, она таковой не увидела даже в первом приближении, и испугалась, но колдун отвлек ее, не дав страху перерасти в панику.
— То, что вы произносили всякие нужные слова, ни о чем не говорит, — он уселся в кресло и сложил руки, — знаешь, почему я назвал ваши пламенные признания «нужными словами»? Потому что они наиболее корректно оправдывают физическую близость и в качестве побудительной причины, принимается всеми людьми безоговорочно. Так что без истерик, давай спокойно разбираться. Начнем со школы.
— Это ж было давно, — Юля виновато улыбнулась, — помню, звали его Игорь; он играл в баскетбольной команде и списывал у меня контрольные, поэтому мы всегда сидели за одной партой.
— Все?
— Еще мы гуляли; он провожал меня, мы целовались…
