Александр Полещук - Звездный человек
— Антихриста? Станет Антихрист коров убивать!
— Вы говорили, что чудеса…
— Чудеса! Васька-резник такие чудеса за пять рублей производит, так хоть работа какая — любо-дорого. посмотреть! Не двигайся там, а то стрелять буду, мне Ленка разрешила.
— Я обманут! — громко сказал Человек. — Опять обманут! И ты, ничтожный старик, воображаешь, что можешь меня задержать? Я пройду сквозь твою дверь и не почувствую…
Серафим Яковлевич увидел какой-то красноватый свет — он шел из кладовки. Серафим Яковлевич заглянул в окошко и закричал от ужаса: руки Человека на его глазах медленно раскалялись, пальцы были похожи на раскаленные в огне прутья.
— Ты ждал чуда? — спросил Человек и прикоснулся своими пылающими руками к двери.
— Застрелю! Слышишь? Застрелю! Дом сожжешь! Вот сейчас стреляю, слышишь?
— Да, я готов, можешь стрелять… Твоя пуля не причинит мне никакого вреда.
Дверь вспыхнула, затрещала, запахло смолой и дымом, и Серафим Яковлевич, не помня себя, выстрелил. В кладовке зазвенело стекло, и откуда-то снизу пришел голос Человека:
— Как неудачно… Сразу в нескольких местах…
— Ага! — закричал Серафим Яковлевич. — Ага! Пули не боялся, а я тебя дробью, дробью…
Нужно было гасить огонь. Серафим Яковлевич схватил ведро с водой и, размахнувшись, облил дверь. Струйки воды, шипя, потекли по доскам, пар наполнил коридор. Серафим Яковлевич снял замок и распахнул дверь; в лицо пахнуло гарью, защекотал ноздри пьяный запах наливки. Он зажег в кладовке свет; лампочка тускло мерцала в облаке пара.
— Да где же он? — прошептал Серафим Яковлевич. Человека нигде не было. Серафим Яковлевич потыкал ружьем пол кладовки — мелодично зазвенели осколки стекол.
— Что за черт, куда же он запропастился? — бормотал Серафим Яковлевич. — Да что это? Камень какой-то. Как попал сюда?
У порога кладовки лежал продолговатый камень. Серафим Яковлевич поставил ружье к стене и поднял его.
— Дед? — услышал он голос Лены. — Дед, это ты стрелял?
Лена тяжело дышала. Из-за ее плеча выглядывал Коля.
— Ты? Убил? — вновь спросила она.
— Не пойму что-то… Он, Леночка, хотел дом наш сжечь, так я выстрелил, а он…
— Убежал! Неужели убежал? — вскрикнул Коля. — А я так спешил, так спешил…
— Да что вы пристаете к человеку? — озлился Серафим Яковлевич. — Кладовку открыл, а она пустая… Но он там был, это я твердо помню…
— Дед, а что это у тебя в руках? — Лена притронулась к камню.
— А ну дайте мне, — глухо сказал Коля, — дайте мне…
Коля взял из рук Серафима Яковлевича камень и вышел с ним на террасу. Он повернул его в руках и, вскрикнув, уронил на стол.
— Горячий какой, — сказал Коля. — И не везде, а вот, смотрите, где темные полоски… Да это же мой камень! Мой! Здесь должна быть надпись, должна быть… Вот она!
— Я ничего не вижу, — медленно проговорила Лена, — ничего.
— А ну, дайте мне. — Серафим Яковлевич достал очки и наклонился к камню. — Есть, — подтвердил он, — чернильным карандашом написано… «ОТК» какое-то…
— Здесь написано: «Откр. номер один», — сказал Коля, — открытие номер один. Но как он сюда попал?!
ХОЗЯИН
Серафим Яковлевич и Лена напряженно слушали взволнованный Колин рассказ.
— Так, значит. Человек в камень обратился? — все удивлялся Серафим Яковлевич. — Вот чудеса!
— «Хозяин прилетел, прилетел хозяин»… Так говорил Дмитрий Дмитриевич. И я понял! Это не человек, это был управляемый механизм!
— Да ведь он мне прямо об этом сказал! — вскрикнула Лена. — Только я не поняла… Он говорил, что он — не он, что он — другой. Это значит, что за него говорил тот, кто управлял механизмом.
— Правильно, — подхватил Коля, — правильно! Я вспоминаю, что когда Дмитрий Дмитриевич поссорился с Человеком, то он кричал: «Еще одна пустышка прилетела на Землю!» А это не «пустышка», это прилетел хозяин! И его засекли радиолокаторы. Помнишь, я телефонограмму принимал?… Я должен идти туда… Его нужно заставить улететь отсюда, уговорить, обмануть… Он страшен всем, всем людям, всему, живому. Он грозился взорвать Солнце. Я иду к нему… Это мое дело, мое… Я его нашел, и я во всем виноват.
— Ас камнем что делать? — спросила Лена.
— С камнем? — Коля мгновение колебался. — С камнем?… Серафим Яковлевич, этот камень нужно было бы уничтожить… Но как? Его нужно немедленно расплющить, бросить в печь! Да, в доменную печь!
— Я его лучше в милицию отнесу, — сказал Серафим Яковлевич. — Пусть его в сейф запрут, может, еще пригодится… Машина ведь в нем какая! Прямо не верится…
— Да, Лена, — спохватился Коля. — А ты не знаешь, как войти в снаряд?
— Знаю, — быстро сказала Лена. — И ты, Коля, знаешь… Помнишь, когда нам кубик рассказывал, мы видели, как рука Человека…
— Вычертила какой-то знак! Да, помню… Но не точно, а верно, нужно точно-точно…
— Вот он, его знак. — Лена указала пальцем на клеенку. — Смотри, Коля.
Лена приподняла клеенку, и из нее выпало несколько замысловато изогнутых лоскутьев. Пальцы Человека вырезали знак в клеенке.
— Это он мне на память оставил, — сказала Лена.
— Так я… я иду! — крикнул Коля.
— Подожди! — Лена быстро вышла в коридор, взяла ружье. — Идем вместе, — сказала она.
* * *
Трамвай, автобус, вокзал, бесконечная томительная дорога позади. Коля и Лена перебежали пути, поднялись в гору. Коля мельком взглянул на свой дом и замедлил было шаг, но Лена, не оборачиваясь, шла впереди, и Коля тоже пошел быстрее.
Вот и воронка… На дне дождевая вода, сухие березки кто-то убрал.
— Ничего здесь нет, — удивленно протянул Коля, — ничего…
Они обошли яму вокруг и вышли на широкую, поросшую кустарником просеку. Над ними гудели от ветра провода высокого напряжения, ряды мачт на широких бетонных основаниях уходили вдоль просеки вдаль. Группа людей стояла под одной из мачт, а в вышине, подвешенный в люльке, работал монтажник. Коля подошел ближе.
— Провода сращиваете? — спросил он. — Что, ветер порвал?
Ему не ответили, только паренек крикнул сверху:
— Какой там ветер! По двадцать метров вырваны куски, Степан Фомич… Внизу засмеялись.
— Это он тебя за бригадира принял, — сказал кто-то. — Тоже маленького роста и лохматый… Сверху-то не видно.
Коля задумался:
— Лена! Ведь это снаряд мог так провода порвать… Смотри, вон, видишь» старый провод срастили, ну вон же утолщение… А здесь все провода сразу порваны, и не сращивают их, а прямо куски вставляют… — Давай пройдем справа и слева от просеки, по лесу, — предложила Лена. — Ты в одну сторону, я в другую.
Коля вновь углубился в лес и не прошел и двадцати шагов, как в глаза бросилась сломанная сосна, за ней береза, срезанная посередине. Коля закричал что было сил:
— Лена! Нашел!
Перед ними веером лежали поваленные деревья, и в лучах солнца сверкал гигантский меч. Его основание плавно, переходило в головную часть снаряда, сделанную из красно-желтого металла. Снаряд глубоко зарылся в землю.
— Это он, — сказала Лена, — точно такой, как нам показывал кубик.
Коля подошел вплотную к снаряду. Лена показала на овальное окно, затянутое темно-синей перепонкой.
— Отойди в сторону! — приказал Коля. Он несколько раз обвел всю фигуру в воздухе, не прикасаясь к окну, а потом быстрым и точным движением нарисовал знак Человека на окне.
Раздался грохот — перед Колей раскрылась пропасть.
Он судорожно сжал в руках ружье и прыгнул в темноту…
— Это ты?… Зачем? — услышал Коля необычайно звонкий мужской голос. — Тебя я не ждал…
Коля, не выпуская из рук ружья, огляделся. Он лежал в какой-то бесконечно мягкой и податливой, полупрозрачной паутине. Попробовал, разгребая ее, подняться наверх, это удалось не сразу… Прошло несколько минут, прежде чем он смог приблизиться к Человеку и рассмотреть его. Он был похож на того, который вылез весной из бочки Анфисы Тимофеевны, но все-таки был другим… Б его глазах были черные точки-зрачки, лицо дышало жизнью, молодостью… Уже знакомый Коле шлем с острым шпилем блестел на его голове. Коля выбросил вперед ружье, но Человек дернул к себе нити, и ружье вырвалось из Колиных рук и соскользнуло вниз…
Окно бесшумно закрылось, и в глубине снаряда зарокотали моторы. Лена в ужасе отбежала в сторону. Сияющая струя каких-то газов возникла на том месте, где был снаряд. Она уходила стрелой все выше и выше в голубое небо…
ЦЕНА ОТКРОВЕННОСТИ
Дмитрии Дмитриевич выздоравливал. Дмитрий Дмитриевич был бодр, голова его стала ясная, появился нормальный сон, аппетит. Единственное, что еще задерживало его в клинике, была болезнь ног. Ходил Дмитрий Дмитриевич еще плохо.
Теперь он лежал в другой палате, где было много людей и где разрешалось разговаривать, читать книги или, выйдя на «пятачок», так больные называли площадку у лестницы, сыграть партию в шахматы. Часто наведывались сотрудники института; они приносили многочисленные новости, рассказывали о последних днях работы Пшеничного в должности директора, о том, что три близких по профилю института, с которыми предполагается слияние, чуть не передрались из-за Пшеничного. Каждый институт считал, что Пшеничный должен работать где угодно, но только не у них.
