Александр Полещук - Звездный человек
— Уходите, — шепнул он. Они вышли из палаты.
— Я, Борис Федорович, сделаю все, что смогу, — сказал терапевт. — Мне кажется, что ток миновал сердце, может быть, поэтому больной так быстро пришел в себя… Я надеюсь…
— И я надеюсь, — ответил Борис Федорович. — Ты, Коля, дай мне эту бумажку, я все сделаю, о чем просил Дмитрий Дмитриевич. И еще кое-что сделаю… Я твердо уверен, что этот ваш Человек…
— И я, — сказал Коля, — и я тоже так думаю…
— К Дмитрию Дмитриевичу не ходи, в его квартиру, понимаешь? Хватит с нас и Дмитрия Дмитриевича.
«Нужно предупредить Лену, нужно предупредить, — думал Коля, выходя из клиники, — ведь она ему верит!»
СНОВА КРАСНЫЙ КАМЕНЬ
В тот самый момент, когда Коля с восторгом перечитывал свою фамилию в списке первокурсников, в доме Серафима Яковлевича начались удивительные события.
Лена собралась уже было в техникум и выбежала на минутку во двор, чтобы привязать на день Ласточку, как вдруг звякнула щеколда, калитка распахнулась, и во двор вошел Человек.
— Назад, — закричала Лена, — назад! Куда вы?! Но было уже поздно: Ласточка, старательно обгладывавшая молоденький кустик смородины, подняла голову, искоса взглянула на Человека и двинулась к нему навстречу.
— Я больше не могу ждать, — сказал Человек.
— Ласточка! Ласточка! — Лена бросилась к Ласточке, но та уже взяла разбег и, выгнув дугой хвост, понеслась к Человеку.
— Стой! Стой! — кричала Лена, зажмурив глаза. Раздался короткий треск, и Лена сквозь закрытые веки почувствовала вспышку света.
Когда она открыла глаза, все было кончено. Человек, заброшенный неожиданным ударом на забор, быстро пробегал пальцами по груди, ощупывая ушибленное место; Ласточка стояла неподвижно; ноги ее крупно и часто дрожали, подергивалась наклоненная для удара голова.
— Что с вами? — спросила Лена. — Вы живы?
— Конечно, — ответил Человек. — Я просто не ожидал…
В это мгновение Ласточка издала слабое мычание и как бы нехотя повалилась на траву.
— Убил! А, чтоб тебя разорвало! — Во двор выскочил Серафим Яковлевич в пиджаке, наброшенном на голое тело, и туфлях на босу ногу; он только что начал бриться, и на одной половине его лица висела пена. Он подбежал к Ласточке и заглянул ей в глаза.
— Я кричала, предупреждала, так нет, убил… — сказала Лена.
— Я просто сейчас возбужден, и у меня все ощетинилось, если можно так сказать, — нехотя оправдывался Человек.
— Сказать все можно, а вот убивать ни в чем не повинное животное нельзя, — рассеянно проговорил Серафим Яковлевич, поглаживая раздувающееся на глазах брюхо Ласточки. — Да что я делаю? Нужно бежать! Бежать за ветеринаром, к Ваське-резнику бежать! Кровь же надо пустить!
— Дед, не оставляй меня, — сказала Лена, но Серафим Яковлевич замахал руками и бросился к калитке.
— Это очень хорошо, — начал Человек, проводив глазами Серафима Яковлевича, — очень удачно… Мы одни, Лена… Вы вчера мне сказали почти «да», почти…
— Да, — крикнула Лена, — да, я — ваша! Я оставлю эту глупую планету, с этим уродливым голубым небом, с этим отвратительным восходом солнца, да, я ее оставлю, ради… трона, вы, кажется, мне трон обещали? Как у царицы?
— Лучше!
— Да, я ее оставлю ради трона в безвоздушном пространстве, в вакууме… Я оставлю людей с их вечными заботами о свободе и хлебе ради вас, посланного мне самим небом… Пойдемте в дом.
Они поднялись на террасу. Человек смахнул со стола бритвенный прибор Серафима Яковлевича, легко подпрыгнув, уселся на край стола.
— Мне сейчас даже смешно, — сказал Человек. — Ты знаешь, Лена, я вчера был до того возмущен этим морем непонимания, косности, недоверия, что было хотел вас всех уничтожить…
— Всех?!
— Да, всех… И мне вдвойне приятно, что ты так резко отличаешься от Дмитрия Дмитриевича, от Коли, от… Да, вчера, когда ты ушла, я был снова обманут… А ведь я могу потушить ваше солнце, могу смести с лица земли все живое, я могу…
— Я догадывалась, что вы можете многое, но сейчас вам незачем…
— Да, конечно… Пусть живут… Я откроюсь тебе, Лена… Ты полюбила меня, еще не зная всей моей власти над миром, но тебя ждет сюрприз, приятная неожиданность. Я лучше, много лучше, чем то, с чем ты знакома, что принимаешь за меня… Я — это не я. Только вчера я прилетел на землю, только вчера. И у меня нет ни этой жесткой кожи, ни таких уродливых рук, это только оболочка…
— Я знаю, вы внутри совсем другой… Ваша душа…
— Нет, нет, ты меня не поняла… Я — весь другой! А то, что сейчас перед тобой, только гонец, разведчик, пионер, или, как вы иногда говорите, за-ме-сти-тель… У меня в венах живая кровь и большое, истосковавшееся сердце… Я был, понимаешь ли, Лена, обижен, жестоко обижен… Все мелкое, что жило в сознании моих соплеменников, возмутилось, никто из них не смог понять ни грандиозности моего замысла…
— Так вас выгнали?
— Нет, у вас есть слово более точное… Меня изгнали. Да, изгнали, но они еще пожалеют… Нам нужно будет обосноваться на какой-нибудь планете. К вам, я это вижу, я прилетел слишком поздно, я вам почти не нужен, и вы не в состоянии оценить моих даров… Поищем поблизости: среди ближайших звезд мы найдем, я надеюсь, что-нибудь подходящее…
— А там ваш прилет может оказаться слишком ранним, и опять…
— Не будем думать о плохом, Лена…
— Так когда я увижу вас с живой кровью и живым сердцем?
— Сегодня… Я отведу тебя к себе. Это не далеко — Коля знает это место, и там ты своей рукой нарисуешь мой знак…
— На крышке снаряда?
— Да — Но откуда ты знаешь?… Ах, вот что вы выудили из кубика! Так запомни… — Человек, сильно надавливая ногтем, нарисовал на клеенке, расстеленной на столе, замысловатый узор. Да, он действительно напоминал в одно и то же время прописное «Д» и исковерканный скрипичный знак.
— Хорошо, — сказала Лена, — я все поняла. Но и я вам открою кое-что… Я ведь внучка своего деда, а он — вы знаете? — человек верующий… Есть у нас один тайный обычай. О нем вы нигде не могли вычитать — он передавался из уст в уста, из поколения в поколение, и если вы не согласитесь поступить согласно обычаю, то у меня не будет уверенности в том, что мы будем счастливы…
— Так много слов? Говори, Лена, ради тебя я готов…
— Особенного ничего не нужно… Пойдемте. — Лена, довела Человека в коридор, отперла тяжелый замок на дверях кладовки.
— Вам, — сказала она, — нужно посидеть один час. только один час; вы должны находиться в полной темноте… Вы должны будете вспомнить все, всю вашу жизнь. и если вы и после этого раздумья повторите свое предложение, то я — ваша…
— Целый час?
— Но я на всю жизнь ваша…
— И здесь совсем не полная темнота, в двери — окошко.
— Оно совсем маленькое, ведь сейчас этот обычай соблюдается не вполне строго.
Человек вошел в кладовку. Лена принесла ему стул и торопливо накинула замок.
— Так час, только один час… Приготовьтесь думать, я скоро приду.
Лена вышла во двор. Серафим Яковлевич в чем-то убеждал ветеринара, над Ласточкой уже трудился Василий-резник.
— Ленка, иди помоги нам, — сказал Серафим Яковлевич.
— Дед, брось все! Они сами управятся, сами…
— А в чем дело? Ушел этот? Я его еще к ответу притяну.
— Дед, милый дед, бери ружье и сторожи его, я что-нибудь придумаю… Но будь осторожен… Что бы он тебе ни говорил, какие бы фокусы ни показывал, не выпускай его…
— Ружье? Говоришь, ружье взять? Так я же его охотнику подарил.
— Не взял охотник ружья, не взял.
— Почему не взял?
— «Его, сказал, слишком часто смазывать нужно, худо бить будет». Бери ружье, и если вырываться будет — стреляй!
Лена проскользнула в кухню, вынесла ружье и патронташ.
Серафим Яковлевич подтащил к двери кладовки. лавку и уселся так, чтобы ему был виден двор. В доме было тихо. Прошел, звеня, трамвай, и совсем было Серафим Яковлевич задремал, как вдруг увидел, что Василий-резник, завернув что-то в бумагу, идет к калитке.
— Василии! — громко крикнул Серафим Яковлевич. — Василий! Что ты несешь?
— Сердце, печень и селезенку! — закричал в ответ Василий. — Ветеринар сказал — на исследование.
Серафим Яковлевич хотел было выйти из дома, но из кладовки донесся голос Человека:.
— Сейчас сколько времени, Серафим Яковлевич?
— Ты сиди и молчи! Время ему понадобилось!.. Коров убивать! В прежнее время тебе безо всякого суда и следствия кузькину мать показали бы, сиди!
— Серафим Яковлевич, мне очень важно знать, который сейчас час, так как Лена обещала мне, что станет моей, как у вас, кажется, говорят…
— Да что ты болтаешь? Выкинь из головы, сейчас же выкинь из головы…
— Не понимаю, Серафим Яковлевич, ведь для вас я что-то вроде вашего Антихриста?
