Том Перротта - Оставленные
Когда они вошли в центральный зал, дышать стало легче. Над головой – высокий стеклянный свод – торговый центр поднимался на три этажа, по периметру двух последних тянулись балконы; под ногами – белый пол. Помещение чем-то напоминало Норе старинный железнодорожный вокзал. В центре зала журчал фонтан. За ним высилась огромная елка, у которой стояли в ряд ожидающие Санта-Клауса дети. Увенчанная ангелом макушка елки находилась где-то на уровне между первым и вторым ярусами. Само дерево напоминало корабль в бутылке, столь огромный, что оставалось только удивляться тому, как его туда засунули.
Карен была крайне целеустремленной покупательницей, из тех людей, кто всегда точно знает, что они ищут и где это найти. Она решительно шла по залу с видом глубокой сосредоточенности на лице – смотрела строго вперед, не скользила бесцельно взглядом по витринам, ничего не покупала спонтанно. Так же она вела себя и в супермаркете, красной ручкой зачеркивая в списке каждый положенный в тележку продукт, никогда не проходя мимо одной и той же полки дважды.
– Что скажешь? – спросила она в отделе мужской одежды, держа на вытянутой руке галстук в оранжево-синюю полоску. – Слишком броский?
– Для Чака?
– Для кого ж еще? – Карен повесила галстук на место. – Мальчишки не любят нарядно одеваться.
– Скоро придется. У них ведь школьные вечера будут, все такое, верно?
– Пожалуй. – Карен снова начала перебирать галстуки на вешалке. – Пусть сначала душ научатся принимать.
– Они не моются?
– Говорят, что моются. Но полотенца всегда сухие. Хмм. – Карен выбрала более вероятного кандидата – желтые ромбики на поле зеленого шелка. – А этот?
– Симпатичный.
– Не знаю. – Карен нахмурилась. – У него полно зеленых галстуков. У него вообще слишком много галстуков. Кто бы ни спросил его, какой подарок он хочет на Рождество, он всегда отвечает: «Галстук. Да, пожалуй, галстук». Вот и дарят ему одни галстуки. А также на дни рождения и на День отца[81]. И вроде доволен. – Карен отпустила галстук и глянула на Нору. Взгляд ее потеплел, в лице отразились нежность, смирение и насмешливость. – Боже, он такой зануда.
– Он не зануда, – возразила Нора. – Просто… Она запнулась, пытаясь найти более подходящее определение.
– Зануда, – повторила Карен.
С этим трудно было поспорить. Солидный, но ничем не примечательный мужчина, Чак осуществлял контроль качества в компании «Мириад лабораториз» и хорошо обеспечивал семью. Он любил стейк, Спрингстина[82] и бейсбол и ни разу не выразил мнение, которое, на взгляд Норы, хоть в чем-то было бы неожиданным. «С Чаком всегда такая тоска», – говорил Дуг. Конечно, сам Дуг был Мистер Непредсказуемость, обаятельный, эксцентричный. Каждый месяц у него появлялось новое увлечение – Тито Пуэнте[83] и Билл Фризелл[84], сквош, либертарианство[85], эфиопская кухня, сексуальные молодые женщины с татуировками и склонностью к фелляции.
– И так во всем, – продолжала Карен, разглядывая широкий красный галстук, на котором тонкие черные полоски перемежались более широкими серебристыми. – Я пытаюсь внушить ему нестандартный подход, надеть, например, с серым костюмом голубую рубашку или, боже упаси, розовую, а он лишь смотрит на меня, как на чокнутую. Слушай, давай не будем мудрить и остановимся, как всегда, на белой.
– Ему нравится то, что нравится, – прокомментировала Нора. – Он – человек привычки.
Карен отступила от вешалки с галстуками. Очевидно, красный ее устроил.
– Думаю, мне грех жаловаться, – сказала она.
– Это точно, – согласилась Нора. – Жаловаться тебе грех.
* * *По пути в ресторанный дворик Нора проходила мимо магазина «Поднимите себе настроение» и решила заглянуть в него. Ей нужно было убить еще двадцать минут времени до встречи с Карен. Та распростилась с ней ненадолго, чтобы «погулять одной по магазину».
Под этой фразой у них в семье подразумевалось: Мне нужно купить тебе подарок, так что исчезни куда-нибудь на время.
Когда она вошла в магазин, сердце у нее все еще гулко колотилось, лицо раскраснелось от гордости и смущения. Она только что заставила себя обойти вокруг елку на нижнем этаже, где все родители с детьми ждали встречи с Санта-Клаусом. Это было еще одно праздничное испытание, попытка взглянуть в лицо своим страхам, нарушить постыдную привычку стараться по возможности не смотреть на детей. Она не хотела быть такой – замкнутой, настороженной, избегающей всего, что могло напомнить ей о том, что она потеряла. Потому в прошлом году и устроилась на работу в детский сад, но, как оказалось, не рассчитала свои силы, поторопилась. Сегодня это было разовое мероприятие, она лучше контролировала себя, собрав в кулак свою волю.
И все прошло хорошо. Организация была на высоте: дети выстроились в очередь справа, в Сантой встречались в середине, потом уходили влево. Нора приблизилась к елке со стороны выхода, энергичным шагом, как обыкновенная покупательница, направлявшаяся в «Нордстром»[86]. Мимо прошел только один ребенок – сбитый крепыш, что-то взволнованно рассказывавший своему отцу – мужчине с эспаньолкой. Они не обратили на нее внимания. У них за спинами на импровизированной сцене мальчик-азиат пожимал руку Санте.
Опасный момент для Норы наступил, когда она обошла елку – вокруг ее ствола замысловатой петлей тянулся огромный игрушечный железнодорожный состав – и двинулась в противоположном направлении, медленно ступая вдоль очереди, словно генерал, обозревающий свою армию. Она сразу отметила, что боевой дух войск не на высоте. Было поздно, многие дети едва держались на ногах, спали на ходу. Несколько малышей плакали или извивались на руках у родителей; дети постарше, казалось, вот-вот сорвутся с места и помчатся на парковку. У родителей лица хмурые; невидимые пузыри над их головами, как на карикатурах, наполнены мыслями: Хватит ныть… Мы почти на подходе… Это ж так здорово… Мы дождемся своей очереди, хочешь ты этого или нет! Нора помнила это чувство, у нее даже фотографии остались, на которых оно запечатлено: оба ее ребенка, заплаканные и жалкие, сидят на коленях у расстроенного Санты, который так и не смог их развеселить.
В очереди стояли, наверно, человек тридцать детей, но только два мальчика напомнили ей Джереми – гораздо меньше, чем она ожидала. Прежде бывали времена, когда при виде каждого маленького мальчика у нее разрывалось сердце, но теперь она реагировала только на белокурых худеньких малышей с отпечатавшимися на щеках контурами оловянных солдатиков. И лишь одна девочка вызвала в воображении образ Эрин. Она походила на нее не внешне – скорее, выражением невинного лица, в котором сквозила недетская мудрость, и вот это было душераздирающее зрелище. Девочка – прелестная малышка со спутанными темными волосами, – держа во рту палец, смотрела на Нору со столь серьезным любопытством, что она невольно задержала на ней взгляд, пожалуй, дольше, чем нужно.
– Вы что-то хотели? – спросил ее отец, подняв голову от своего смартфона. Это был мужчина лет сорока, седой, но подтянутый, в мятом деловом костюме.
– У вас очаровательная дочка, – сказала ему Нора. – Дорожите ею.
Мужчина положил ладонь на головку дочери, словно защищая ее.
– А я дорожу, – ответил он с неохотой.
– Я рада за вас, – сказала Нора. И поспешила прочь, опасаясь, что добавит еще что-то такое, что расстроит его или испортит ей вечер, как это не раз бывало раньше.
* * *У магазина «Поднимите себе настроение» был интересный слоган – «Все, что вам нужно на всю оставшуюся жизнь», – но на поверку вышло, что это один из универмагов тысячи мелочей, специализирующийся на товарах не первой необходимости для людей с высокими доходами, которые с жиру бесятся: тапочки с подогревом, говорящие напольные весы, поздравляющие вас, если вы сбросили вес, и критикующие, если вы поправились и т. п. И все равно Нора долго бродила по залу, внимательно рассматривая аварийные радиостанции с ручным приводом, программируемые подушки и бесшумные триммеры для удаления волос в носу, бродила, наслаждаясь приятной атмосферой изысканной строгости. Здесь вместо рождественских гимнов звучали мелодии в стиле «нью-эйдж»[87], а клиентуру составляли люди преклонных лет. Здесь она не видела прелестных детей, с любопытством глазеющих на нее. Здесь были только пожилые мужчины и женщины, которые учтиво кивали друг другу, нагружая свои тележки грелками для полотенец и высокотехнологичными устройствами для вина.
Кресло она заметила только уже на пути к выходу из зала. На вид обычное кожаное коричневое кресло, омываемое приглушенным сиянием верхнего света, оно занимало свой особый полутемный уголок в зале, величаво возвышаясь, словно трон, на покрытом ковром пьедестале. Нора подошла к нему, чтобы рассмотреть поближе, и чуть не охнула от изумления, увидев цену – почти десять тысяч долларов.
