Салман Рушди - Гримус
Мадам Джокаста подняла крышечку смотрового глазка. Кама Сутра демонстрировала Виргилию Джонсу позу из тантрической йоги. Совершенно голый Виргилий сидел на постели Камы в позе лотоса; сама индианка располагалась лицом к Виргилию у него на коленях и обвивала ногами его талию. Их глаза были закрыты, их половые органы соединены. Джокаста удовлетворенно кивнула.
Виргилий Джонс мирно сидит вместе с Флоренс Найтингейл в ее постели. На ночном столике в головах кровати стоит блестящий бронзовый кувшин с вином. Джокаста, Мидия, Кама и Ли полукругом стоят перед постелью Виргилия и Флоренс.
— Мы рады видеть тебя дома, Виргилий, — говорит мадам Джокаста.
— Предлагаю тост, — объявляет Виргилий, — за Дом Взрастающего Сына и его обитательниц — ангелов милосердия.
— А мы пьем за исцеление ваших душевных ран, — отвечает Джокаста.
Виргилий осушает бокал до дна. Флоренс тут же наполняет его снова.
— Можно, я сыграю что-нибудь, мадам? — спрашивает она.
— Вот это было бы чудесно! — восклицает Виргилий. — Сыграй нам и спой.
Флоренс берет свою лютню и готовится петь. Глядя на нее, Виргилий вспоминает строки из другой песни.
Сон мне однажды приснился,
Милая дева с цимбалами…
Но в эту секунду чернокожая Флоренс начинает петь, и он забывает все прочие песни и стихи:
Абиссинская дева с цимбалами пела ему
о великой Горе Абора.
В кровати их двое — могильщик с античным именем и шлюха с античным профилем.
— После предательства Взлетающего Орла я очень сильно страдал, — говорит Джокасте Виргилий. — Но теперь все забылось. Мне уже все равно.
— Ты можешь остаться здесь жить, Виргилий, если хочешь, — отвечает ему Джокаста. — Будешь жить в Доме и присматривать за девушками. Хватит тебе бродить вверх и вниз по склонам этой проклятой горы, ты уже достаточно повидал и совершил. В том, что случилось с нашим островом, никто не виноват. Пора тебе отдохнуть. Пускай твой Взлетающий Орел отправляется дальше один, если хочет; ты сделал для него все, что мог.
— Или все, что считал нужным сделать, — отвечает Виргилий. — Сию минуту он никуда не хочет идти, он собирается поселиться здесь и жить. Поселиться в К.! Кто знает, возможно, все так и должно было закончиться — ничего больше не поделаешь, он нашел свое место. Но иногда я думаю… — Виргилий внезапно замолкает.
— Ты думаешь, что в его силах сделать то, что не смог сделать ты? — заканчивает за него Джокаста. Виргилий ничего не отвечает.
— Месть еще никому не приносила добра, — мягко замечает тогда мадам. — И ты и я, мы оба хорошо знаем, что Гримус сейчас недоступен. Ни для кого.
Виргилий пожал плечами.
— Может и так. А может и нет…
— Что же такое есть в этой Лив, — спросила тогда Джокаста, — что обрекает мужчин на такую муку? Стал бы ты ненавидеть Гримуса, если бы не Лив?
— Скорее всего нет, — отвечает Виргилий.
— Лив, — бросает Джокаста, словно сплевывает. — Ты должен забыть ее, Виргилий. Ее, Гримуса и Взлетающего Орла. Мыслями тебя нет здесь, а я не могу спать с зомби.
Виргилий усмехается.
— Ты очень терпеливая женщина, Джокаста, — замечает он. — Налей мне еще вина — в нем есть прощение и забытье. Я рад буду остаться с вами.
— Джокаста?
Мадам пошевелилась.
— Джокаста, послушай…
Виргилий напряженно сидит в постели и оглядывается по сторонам. В сумраке он видит свое отражение в большом зеркале, висящем против кровати на стене.
Джокаста приподнимается на локте.
— Ну что ты придумал на этот раз? — сквозь сон бормочет она. В прошлые ночи подобное повторялось регулярно; среди сна Виргилий вдруг вскидывался от непонятной тревоги. «Исцеление подсознания происходит дольше всего», — обычно извинялся он в таких случаях.
— Я только что вспомнил, — говорит он. — В ту ночь, когда я пришел в город. Разве ты забыла? Что-то странное случилось тогда…
— Господи! — охнула Джокаста. — Как я могла забыть. Провал…
— Точно. Что это такое было, черт возьми?
— Не знаю, — отвечает она. — Раньше такого не случалось.
Виргилий надолго замолкает и смотрит в окно, на темную массу горы Каф, вершина которой, как обычно, затянута тучами.
— Что затеял этот глупец теперь? — дрожащим от гнева голосом спрашивает наконец он.
— Возможно, он теряет свою власть, — тихо отвечает Джокаста.
— Это было похоже… — начинает Виргилий и замолкает.
— Это было похоже на то, что смерть на миг приоткрыла свой глаз, — говорит вместо него Джокаста.
Ни он, ни она так и не смогли уснуть в ту ночь.
— Знаешь, взбираясь на гору в последний раз, — говорит Виргилий, — я снова обрел свой дар. К сожалению, ненадолго. Потом я снова все потерял. Но я опять странствовал.
— Тебе нужно оставить эти занятия, — отвечает Джокаста. — Остальным повезло больше чем тебе; мы не подвержены болезни, вот что я хотела сказать.
— Как тот король, который регулярно принимал понемногу яд, чтобы никто не смог отравить его, — заключил с невеселой улыбкой Виргилий.
— Да, — ответила Джокаста, — именно так.
Виргилий откинулся на подушку.
— Одного ты никогда не сможешь понять, — говорит он. — В мире нет ничего, что могло бы сравниться со странствиями по измерениям. Ничего даже близкого.
— Забудь об этом, Виргилий, — отвечает Джокаста. — И иди ко мне.
Глава 38
Ирина Черкасова легким облачком кисеи выплыла навстречу Эльфриде Грибб и запечатлела на каждой ее щеке поцелуй.
— Ах, дорогая моя, — воскликнула она, — как тебе удается быть одновременно такой добродетельной и обворожительной? Воистину, ты поступаешь несправедливо — присваиваешь все достоинства. Оставляя нам только пороки.
Эльфрида краснеет:
— Ты льстишь мне, Ирина, и наговариваешь на меня. Ничего подобного — мистер Орел скоро поймет это и научится различать мои слабости.
— Мистер Орел, — томно приветствует Взлетающего Орла Ирина и протягивает ему длинную полупрозрачную руку. — Мы уже очень и очень наслышаны о вас. Эльфрида взяла вас под свою опеку — вам повезло, она настоящая святая.
— Если по внешности действительно не следует судить, — отвечает Взлетающий Орел, склоняясь для поцелуя над этой ручкой, — то, по-моему, с вами мне тоже повезло.
Ирина Черкасова весело смеется в ответ, но глаза ее, серые и таинственные, как замечает Эльфрида, продолжают внимательно изучать и ощупывать незнакомца, искрясь обещанием.
— Две святые, дорогая! — восклицает она, обращаясь к Эльфриде, — сразу две святые; иначе как сообщницами нас не назовешь.
Глаза Ирины продолжают дразнить Взлетающего Орла. Глазам этим известна их власть. Чело Эльфриды чуть заметно омрачается.
— Так пойдемте же, пойдемте! — восклицает Ирина и, схватив Эльфриду за руку, увлекает ее в салон. Игнатиус Грибб и Взлетающий Орел направляются следом. На ходу философ вполголоса говорит своему спутнику:
— Позволю себе дать вам совет, мистер Орел. Будьте осторожны.
Ирина и Эльфрида, обе бледные, обе снедаемые жгучим любопытством, обе похожие на статуэтки из тонкого фарфора, плывут впереди. Взлетающий Орел мысленно изумляется потрясающей быстроте смены впечатлений, полученных по прибытии в К.: от вопиющей грубости «Эльбы» до в равной степени вопиющих прелестей мира этих двух женщин; но еще более занимал его другой вопрос — так ли велико внутреннее, глубинное отличие, скрытое за столь разными фасадами этих противоположных миров?
Граф Александр Черкасов с виду был мужчиной видным и привлекательным. В каждом рукаве у него скрывалось по платку; один платок был уже мокрым насквозь, второй быстро нагонял товарища. Граф чрезвычайно часто и сильно вытирал лоб, эту великолепно вылепленную верхнюю часть черепа, придающую ее обладателю вид гениального мыслителя; эту иллюзия подкрепляли свободно разбросанные локоны светлых кудрей и слегка вывернутая верхняя губа. Но то была лишь иллюзия, ничего более; Александр Черкасов был слабым, пустым, вечно выставляющим себя на посмешище дураком, о чем его красавица жена преотлично знала. Используя этот факт в противоборстве с законным супругом, она не упускала случая уколоть и унизить его. Он никогда не находился, что ответить Ирине: искать было попросту негде. В момент появления четверки граф стоял у холодного камина в любимой позе скучающего аристократа, облокотившись на каминную доску. Справа от графа стоял низкий кофейный столик с графином вина и серебряной сигаретницей. В сигаретах не было ни крошки табаку; в табаке не нуждались, поскольку на полях вокруг К. обильно произрастала индийская конопля. Большую часть жизни Черкасов провел под лёгким кайфом, что значительно усугубило его от природы неподвижный, остановившийся взгляд. Наркотик не открыл в его разуме ни одной двери, служа лишь единственной цели — еще надежнее упрятать графа в темницу глупых анахронических поступков, из которых только и состояла его жизнь. Александр Черкасов все еще был в своем фамильном поместье в России.
