Владимир Венгловский - Дебаггер
Я закрыл глаза, слушая плеск волн и разговоры Эллис и Адриана. Они были все время со мной, в моей голове. От них не спрятаться. Наверное, я сумасшедший, потому что мне, как и Котенку, казалось, что я умирал уже много раз. На моей левой руке татуировка: «Игорь Ламберт». Да, это похоже на мое имя, но зачем я его написал неправильно? Возможно, татуировка должна напоминать мне о чем-то важном, но о чем – я вспомнить не мог.
«Игорь, почему мы не можем полностью слиться с тобой, откуда эта защита?» – голос Эллис, тихий, мелодичный, обещающий бессонные ночи. Но их время давно прошло – Эллис мертва. Я сам ее застрелил когда-то в прошлом.
«Неправда! Я жива!»
Они слышат мои мысли. Они живут вместе со мной. Но я помню тело Эллис, лежащее на затянутой туманом улице.
«Опусти защиту, ведь рано или поздно она все равно падет. А так мы пленники друг друга», – это уже Адриан.
Но я не хочу пускать их дальше – ни Адриана, ни Эллис. Когда я бодрствую, они остаются голосами в моей голове. Когда закрываю глаза, то вижу их возле себя. Они ждут. Они все время ждут рядом. И мне приходится с ними сражаться, чтобы не пустить дальше морского берега в моей памяти.
– Может быть, после смерти мы попадем в другой мир, как думаешь? – спросила Кошки-мышки.
Она прижала к камню руку и словно соединилась с ним, приросла раскрытой ладонью.
– Возможно, Котенок.
Первый шагоход уже выбрался на берег. Его ноги по очереди складывались, как подзорные трубы, и снова распрямлялись, передвигая боевую машину. На нас идет. А второй свернул к Скомороху. Передняя нога «нашего» шагохода ступила у перевернутой рыбацкой лодки, которая каким-то чудом уцелела за месяцы сражений. Изрешеченная пулями и утыканная торчащими обломками стрел, она лежала кверху брюхом, словно дохлая рыба. Этой ночью Ширли установил возле нее мину. Пороха у нас мало – весь берег не заминируешь, остается надеяться лишь на удачу. И на магические ловушки. Впрочем, скосил я взгляд на Кошки-мышки, волшебников у нас тоже негусто.
Котенок ждала, сосредоточенно прикусив верхнюю губу. Нога шагохода перенеслась через лодку, задела киль, проделывая в нем дыру и сбрасывая щепки на землю.
– Давай! – не выдержал полурослик.
Кошки-мышки отвела руку, и камень словно подался следом за ее ладонью. Вздрогнул, и эта едва заметная дрожь пробежала по земле. Между галькой на берегу проскочили искры. Раздался грохот, от которого уши заложило звенящей тишиной, – это взорвалась бомба полурослика. Шагоход заволокло клубами дыма. Оторванная часть стальной ноги пролетела по воздуху и ударилась о баррикаду.
– Киш мир тохес! – прокричал Ширли, грозя жестянкам кулаком.
– Ширли, Вых, Ник, за мной! – скомандовал я. – Котенок, останешься здесь и сообщишь остальным.
– Нет, я с вами! – И она первой перемахнула через баррикаду.
Я мысленно чертыхнулся и последовал за ней. Потом, после боя, надо будет поговорить по душам по поводу неподчинения приказам командира.
Мы давно хотели захватить один из шагоходов. У нас были на него далеко идущие планы.
– Да помогите же мне! – орал Ширли, повисший на баррикаде, как толстая вяленая рыба.
Выхухоль подхватил полурослика и перекинул его через каменные блоки.
– Спасибо!
Ширли упал, перекатился, вскочил и побежал, перебирая короткими ножками. Перед собой он крепко сжимал превращенный в обрез мушкетон – Ширли лично укоротил его ствол, сделав удобным для ношения. Правда, стреляло такое оружие на еще более близкое расстояние, практически в упор. Сумка с тяжелой бомбой колотила полурослика по спине, но свою смертоносную ношу он никому не доверял.
Вокруг нас бежали призрачные звери, создавая непроглядную для врагов завесу. Лев, мантикора, змея – они перетекали друг в друга, изредка показываясь из тумана, чтобы тут же исчезнуть в бесформенном облаке. Молочная пелена беззвучно лилась над землей, приглушая грохот далеких выстрелов.
Звери ударились о брюхо поверженного механизма, растеклись вокруг него туманной рекой. Двое из жестянок уже выбрались из боевой машины, третий наполовину высунулся из люка. Ширли выстрелил раньше меня. Картечь ударила по броне шагохода, срикошетила о камни, отшвырнула наземь одного из врагов. Второй попятился, стараясь спрятаться за куском развороченной брони, и вскинул руку со змеей-самострелом. Я едва успел уклониться от просвистевших дротиков. К нам метнулась цепь с диском, выпущенным оставшимся наверху жестянкой, но Ник подставил свой меч, и она закрутилась вокруг клинка. Ник дернул, цепь натянулась. Мышцы на голом торсе воина вздулись буграми. Загудели сервоприводы в доспехах бродяги. Кто кого – мускулы или сталь?
Я вскинул древний пистоль и выпустил все шесть пуль в вооруженного самострелом жестянку, но доспехи пробила лишь одна. Брызнула кровь, бродягу повело в сторону, и предназначавшиеся мне дротики исчезли в тумане. Черт! Надо срочно что-то предпринять, иначе следующим выстрелом он меня точно прикончит.
С тела бродяги на землю шлепнулись несколько механических скорпионов, поползли ко мне, быстро перебирая лапами и размахивая хвостами. Лежащий на земле враг, оглушенный выстрелом Ширли, зашевелился, приподнимаясь, и полурослик разрядил в него свой пистоль, едва ли не вплотную приставив ствол к его голове. Пуля пробила броню. От шлема брызнули осколки металла, голова бродяги дернулась, ударилась о землю, и его доспехи расцвели кровавыми узорами.
Я направил пароэфирное ружье на своего противника, но проклятая пауза перед первым выстрелом дала врагу фору, и механическая змея на его руке выплюнула из раскрытой пасти несколько смертоносных дротиков. Увернуться я не успевал. Подумать – тоже. Только испугаться.
Я не понял, откуда на пути дротиков взялась Кошки-мышки. Нарочно или случайно, она появилась из тумана и приняла на себя предназначавшийся мне заряд. В шею, в грудь, в ногу – дротики впились в ее тело, и Котенок упала на песок лицом вниз. Туманные звери вокруг нее окрасились кровью.
Наконец-то мое ружье выстрелило. Тум! – пуля вошла между глаз бродяги. Я не целился специально, стрелял наугад. Наверное, это просто мастерство. Бродягу откинуло на спину, и он с грохотом повалился на камни. Успевший зарядить мушкетон Ширли выстрелил по механическим скорпионам. Одного из них разорвало картечью на части, второй, лишенный половины лап, забился на земле. Я бросился к Котенку, перевернул ее на спину… Жива!
– Дура, – сказал я. – Зачем?
Нахлынуло стойкое ощущение, что я вот так уже когда-то держал израненную девушку. Близкую, родную… Но кто же она, как ее звали?!
«Это я, дорогой, – почувствовал я мысленное прикосновение Эллис. – Мы всегда были вместе».
Но я знал, что это ложь. Рядом со мной склонились ставшие красными лев и мантикора. Казалось, туман вокруг меня истекал кровью. Не хватает волка, вдруг подумал я. Почему-то захотелось, чтобы из тумана появился именно этот зверь.
В это время с шагохода упал третий бродяга – Ник победил в перетягивании цепи. Он сбросил цепь с меча и, крича что-то воинственное, подбежал к лежащему врагу. Тот парировал удар двуручника своим клинком и прикрыл голову левой рукой. Она оказалась закована в доспехи из панциря гигантского краба, хотя вся остальная броня была стальной. Вокруг руки обвивалась механическая многоножка, из пасти которой, словно длинный язык, высовывалась цепь.
Дежавю. Когда-то я уже это видел. И доспехи из панциря краба, и многоножку, и этого бродягу. Но память играет со мной злые шутки, и на нее нельзя полагаться.
Но где же Вых? И тут я увидел эльфа. Он вынырнул из тумана и с легкостью вскочил на шагоход. Там, сжимая оба своих меча, он нырнул в открытый люк кабины. В ближнем бою ему нет равных.
Сброшенному на землю бродяге удалось подняться на ноги. Он рубился с Ником, отчаянно нанося и парируя удары. Двуручный меч оставлял глубокие вмятины на доспехах. Торс Ника покрывали кровоточащие порезы. Но противники не обращали внимания на раны. Убить, разорвать врага – ярость столкнулась с яростью, и никто из врагов не хотел уступать другому. Они сошлись в безумном вальсе, наполненном звоном клинков.
Наконец я смог взять бродягу на мушку. Мой палец лежал на спусковом крючке, но я почему-то медлил.
«Стреляй», – говорил Адриан.
«Убей его», – шептала Эллис.
Раненая Кошки-мышки требовала отмщения. Палец дрогнул.
В это время бродяга смог нанести колющий выпад в грудь Ника. Ник отступил, схватившись за рану, и его меч срезал одну из пластин на левой руке своего противника. Пластина упала на землю, я увидел под ней лапу ратуса и опустил ружье.
– Убей его, чего же ты?! – кричал Ширли, лихорадочно заряжая пистоль.
«Почему ты медлишь, дорогой?» – шептала Эллис.
Бродяга смотрел на меня сквозь прорезь в шлеме. Мы стояли друг против друга. У моих ног лежала Кошки-мышки. Ник держался за рану и тяжело дышал, между его пальцами сбегала кровь. Он застонал – не от боли, а потому что увидел раненую сестру. Бросился к ней, нагнулся. Несколько капель его крови упали на ее тело. Ник заплакал. Бродяга попятился. Он уходил ко второму шагоходу, который передумал идти в сектор Скомороха и теперь направлялся к нам на помощь соплеменникам.
