Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
– Вот-вот, – сказал Френсис. – Просто занимайтесь своим делом, с дураками не спорьте. Если требуется по обстоятельствам, даже соглашайтесь. Понятно же, всегда и во всем все делается как надо, а не как обещаем простым электорателям, которые всерьез уверены, будто это они выбирают правительство и определяют, как жить обществу.
Максим сказал раздраженно:
– Просто не люблю этих популистов! Видел, он даже подпрыгивал, указывая на себя пальцем: смотрите, какой гуманист, хочу щастя для всех и сразу! Задаром!.. А нас, значит, которые понимают, что ничего даром не дается, сразу в фашисты какие-то…
– Не бэри в голову, – лениво сказал Френсис. – Человек глуп, туп и нэ развит, как почти все демократы. Лучше посмотри, какая у нас Аллуэтта красивая… Аллуэтта, это ничего, что «у нас», а не у него? Тоже хочется твоим обаянием попользоваться.
Она сияюще улыбнулась.
– Подлиза!
– Еще какой, – согласился Френсис. – К красивым женщинам подлизываться ну совсем не стыдно. Даже наоборот! Кто не подлизывается, тому должно быть стыдно. У него что-то не так с ориентацией.
Максим, не реагируя на празднично легкий тон Френсиса, сказал с прежней злостью:
– Неужели он всерьез полагает, что клеточная терапия высшего уровня вот так должна быть доступна для всех? Для всех сразу… или вообще не разрешать, если пользоваться будут только те, кто сможет оплатить?
Френсис сказал, рассеянно наблюдая за дефилирующими гостями:
– Может, он полагает, что социальная страховка покроет и такие расходы?.. Тогда он вообще… У него сколько детей?
– Пока ни одного.
– Женат?
– Четырежды.
– Ну, точно демократ!.. И полагает, что дети соседа должны кормить и заботиться не только о своих родителях, но и о нем?
Максим фыркнул.
– А для тебя новость, что для большинства демократов бутерброды с ветчиной растут на дереве? Они предпочитают верить в такое, иначе пришлось бы становиться вегетарианцами, вступать в партию зеленых, спасать каких-то пингвинов…
Френсис взглядом подозвал официанта, пожилого седого красавца в безукоризненном костюме, молодых уже не научить нести поднос с множеством фужеров с таким изяществом.
– Это Алькоретто? – спросил он.
– Альдарванно, сэр, – ответил официант бесстрастно.
– А нам все одно, – сказал Френсис беспечно. – Максим, держи… Аллуэтта, а тебе такое можно?
– Бесстыжий, – сказала Аллуэтта, – мне все можно.
– Здорово, – сказал Френсис с уважением.
Она метнула взгляд на Максима и поспешно добавила:
– Но я не все себе позволяю. Я скромная. И послушная.
Официант удалился, оставив в их руках по бокалу. Френсис царственно озирал зал, где образуются причудливые узоры из тщательно одетых бизнесменов, рассеянных ученых и ярких женщин, то ли жен, то ли эскорта, то ли золотоискательниц, хотя одно не отменяет ни другое, ни даже третье.
– А ведь бизнес, – сказал он, – даже сейчас интересует не бессмертие, а возможность на нем заработать.
– Возможно, – сказала Аллуэтта, – от них лично бессмертие и так не уйдет?
Она взглянула на Максима, тот покачал головой:
– Могут не дождаться.
– Почему?
Он двинул плечами:
– Мы не знаем, все ли включатели старения отключили или в темноте закоулков прячутся еще сотни?
– Джордж уверяет, – сказал Френсис, – что все. И вредных последствий не будет. Я тоже почти оптимист… умеренный, но оптимист.
– Ты у нас орел, – сказал Максим мрачно, – как в политике, так и в бабах, серфинге, нумизматике, сиськах Ани Межелайтис… а Джордж, хоть и дурак во всех этих важных вопросах, зато в плане хирургии на хромосоме как бы виртуознее всей нашей группы. Но и он все равно дурак.
– Блин, – повторил Фрнсис уже озадаченно, – как может быть дурак во всем и быть в чем-то умным?
– Жизнь полна парадоксов, – заметил Максим. – Зато вот отец Аллуэтты всегда и во всем умный. И на все вопросы знает точные ответы.
Аллуэтта дернулась, не зная, как реагировать, но заставила себя быть овечкой и сопеть в тряпочку, а Френсис посмотрел на нее и предположил задумчиво:
– Все в руке Божьей? Ну да, это универсальный ответ… Кстати, нашего священника давно не видать…
– Сплюнь, – посоветовал Максим. – Тебе что, хотелось бы, чтобы нам прислали действительно умного?
– Ни в коем случае, – сказал Френсис испуганно. – Этот попище в самый раз, словно со страницы демотиватора… Хотя, если подумать, там все должны быть такого же высочайшего и недостижимого нам уровня. Теология, брат, это не какая-то сраная нейрохирургия!
Аллуэтта сказала робко:
– А вы можете хоть сейчас не о своих проблемах?.. Вам же нужно общаться с заказчиками, спонсорами, донаторами, инвесторами…
Максим поморщился:
– Такие конфы больше для галочки. И совместных выпивок. Серьезные инвесторы пристально следят за ходом наших работ, им лапшу не повесишь. Хотя, конечно, есть случаи… Кстати, насчет возможности бессмертия для их детей я хоть и всобачил из спекулятивных соображений, но это правда и за это могут ухватиться.
Френсис покачал головой:
– Да, уже можно… за детей мы глотки порвем, однако… гм…
– Что?
– Сам знаешь, – огрызнулся он, – нам тоже жить хочется… долго. А это не только инстинкт, но и рациональность. Все-таки из детей получится всякое, наркоманы и бездельники тоже, а взрослые уже накопили огромный запас знаний, у них жизненный опыт, научные достижения… которые нужно хотя бы сохранить!.. Потому я предвижу встречную волну увеличения продолжительности жизни взрослых… особенно тех, кто уже близок к последней черте.
Максим сказал хмуро:
– С детьми проще. Теоретически я любому младенцу за два часа могу вживить гены, что сделают его очень долгоживущим, если не вечноживущим, а для взрослых такой методики пока, увы…
– Взрослые всколыхнутся, – предупредил Френсис. – Многие до сих пор не верят, что такое возможно. Но как только появятся первые младенцы, которые будут жить вечно… представляешь, что начнется?
Максим сдвинул плечами:
– Олигархи и миллиардеры к этому давно готовы. Разве не на их деньги существуют все наши исследовательские центры? А остальная масса особой роли не играет. Они могут только организовывать митинги протеста, сами толком не понимая, против чего протестуют.
– А когда поймут, – сказал Френсис, – плюнут и разойдутся. Им и так хорошо, а в сингулярности страшно… Ладно, я пошел подвизаться, а то Аллуэтта меня сейчас убьет.
Он примирительно улыбнулся и в самом деле почти сразу растворился в толпе респектабельных джентльменов и ярких женщин.
Аллуэтта сказала просительно:
– Вы хоть где-то можете не говорить о работе?
– Все любят говорить о самом интересном, – напомнил Максим. – А о чем еще говорить? О сиськах Ани Межелайтис?.. О наводнении в Греции?.. Разрешат ли педофилию и некрофилию в Ираке?.. Это судя по тому, насколько крепкие корни пустит там демократия.
Она поинтересовалась опасливо:
– А ты… над собой никакие опыты не проводишь?
Он сдвинул плечами:
– Сейчас не девятнадцатый век. Единичные опыты ничего не дают. Сейчас обязательно над большими группами плюс должны быть такие же по численности контрольные.
Она сказала тихо:
– Это хорошо…
– Почему? – спросил он. – Что бессмертие достанется сперва другим?
Она сказала, глядя ему в глаза:
– Если ты погибнешь, то… как же я? Кто мне будет платить жалованье лаборантки?.. Кто будет кричать, что кофе принесла недостаточно горячим?
– Я разве такое кричал?
– Кричал.
– Когда?
– Всегда, – сказала она, – только молча. Но я все равно слышу. Я тебя все равно слышу без всяких имплантатов. И что-то мне кажется, ты все-таки над своим геномом тоже поработал.
Максим ухмыльнулся:
– Естественно. Зачем мне брать человека с улицы?.. А потом гоняться за ним для повторного забора материала через каждые три месяца?.. Да, свой геном я знаю лучше, чем чей-то другой.
Она спросила шепотом:
– А мой посмотришь?
– Зачем?
Она посмотрела ему в глаза:
– Хочу, чтобы ты знал обо мне все.
Он улыбнулся.
– Наивная… или прикидываешься? Если бы такое можно было увидеть в генах!
– И что, – спросила она, – генетики стали бы властелинами мира?
Он взглянул остро:
– Соображаешь быстро. Хотя…
– Что?
– Неправильно, – определил он. – Генетики как раз о такой возможности даже не думают. А вот политик, окажись здесь, или бизнесмен-авантюрист…
Она сказала жалобно:
– Максим! Но я же стараюсь. Изо всех своих мышиных сил.
– Да, – согласился он, – никогда бы не подумал. В общем, гены – это гены, а не человек. Вернее, это то, в чем человек живет. Рубашка, в которой он родился и вынужден не снимать всю жизнь. Но когда-то научимся менять эту одежду, даже не меняясь сами. Так что в генах можно увидеть, только из чего состоит ткань твоей одежды, и примерно прикинуть, сколько она продержится, пока обветшает и распадется…
