Дэвид Келлер - Восстание пешеходов
В каком-то смысле ты превосходишь нас. Но с другой стороны, профессор говорит, что ты можешь пройти максимум четыре мили в час, тогда как я могу проехать более ста.
— Но зачем ехать так быстро, если я никуда не спешу?
— Это-то и удивительно. Почему ты никуда не спешишь? Мне кажется, что не только твое тело, но и разум старомодны, как будто взяты из прошлого. Я стараюсь проводить с тобой в доме или в саду, по крайней мере, час в день, но в остальное время меня постоянно что-то подгоняет. Ты делаешь удивительнейшие вещи, например, обзавелась луком и стрелами. Я купил тебе лучшее огнестрельное оружие, а ты никогда им не пользуешься, зато добыла в каком-то музее лук и в конце концов подстрелила утку, после чего — как рассказал мне профессор — развела огонь, поджарила ее и съела. Даже ему дала попробовать.
— Но это было очень хорошо, папа, гораздо лучше, чем синтетическая пища. Даже профессор сказал, что после такого сочного куска мяса почувствовал себя моложе.
Хейслер рассмеялся.
— Ты просто дикарка, настоящая дикарка.
— Но я умею читать и писать!
— Верно. Ну, теперь беги поиграй. Хотелось бы мне найти тебе другого дикаря для компании, но что делать, все они вымерли.
— Ты уверен?
— Пожалуй, да. Честно говоря, последние пять лет мои агенты прочесывали мир в поисках колонии пешеходов. Несколько экземпляров сохранилось в Сибири и на Татарском Плато, но они отвратительны. Я бы предпочел увидеть тебя среди обезьян.
— Иногда я мечтаю о каком-нибудь друге, папа, — несмело прошептала девочка. — Чтобы он мог делать все то, что умею я. Может ли исполниться эта мечта?
Хейслер улыбнулся.
— Я верю, что она исполнится. А теперь мне нужно спешить в Нью-Йорк. Что тебе привезти?
— Привези мне кого-нибудь, умеющего делать свечи.
— Свечи? А что это такое?
Она побежала, принесла одну из своих старых книг и прочла ему абзац. Книга называлась «Благородный пират», и ее герой имел обыкновение читать в постели при свете свечи.
— Понимаю, — сказал под конец чтения Хейслер. — Теперь я вспомнил, что когда-то такое было в католических соборах. Значит, ты хочешь их делать? Поговори с профессором и закажи, что требуется. Гмм… что ж, они могут пригодиться ночью, если погаснет свет, но такого никогда не бывает.
— Я не хочу жить при электрическом свете, хочу иметь свечи и спички, чтобы их зажигать.
— Спички?
— Ну, папа! В некоторых делах ты полный невежда. Я знаю массу слов, которых ты не знаешь, хотя и такой богатый.
— Согласен. Хорошо, я постараюсь узнать, как делают эти твои свечи. Прислать тебе пару уток?
— Нет, нет. Гораздо забавнее их подстрелить.
— Ты настоящий маленький варвар.
— А ты — невежда.
Прошли годы. В свой семнадцатый день рождения Маргарет Хейслер была девушкой высокой, загорелой, сильной, ловкой, умеющей бегать, прыгать, точно стрелять из лука; она ела настоящее мясо, читала при свечах, ткала ковры и любила природу. Время она проводила в обществе старых мужчин и лишь иногда встречалась с дамами, жившими по соседству. Любовь к отцу она перенесла и на старого профессора, научившего ее всему, чему смог, и ставшего с годами немощным и слабым.
В конце концов ей захотелось путешествовать. Она хотела увидеть Нью-Йорк, его двадцать миллионов автомобилистов, стоэтажные административные здания, заводы без дыма и стандартные дома. Однако такое путешествие было довольно затруднительно, и отец девушки прекрасно понимал это. Ходить по дорогам ей было нельзя, а весь Нью-Йорк представлял собой лишь мостовую и дома — из-за отсутствия пешеходов тротуары не требовались. Кроме того, даже богатство Хейслера не могло бы ослабить замешательства, обязательно возникшего бы из-за присутствия в крупном городе такой диковины, как девушка, ходящая на своих ногах. Хейслер был могуществен, но боялся последствий такой экскурсии. Более того, до сих пор ее деформация была известна лишь нескольким людям, но если бы она появилась в Нью-Йорке, газеты сообщили бы об этом всему миру.
В центре Нью-Йорка стояло несколько стоэтажных зданий. Лестниц в них не было, а для аварийного выхода, на случай, если откажут лифты, сделали спиральные спуски для автомобилистов. Впрочем, такого никогда не случалось, и мало кто из жителей вообще знал об их существовании. По ночам ими пользовались уборщицы, поднимавшиеся на верхние этажи. Чем выше этаж, тем чище был воздух и тем самым дороже плата. В самом низу и на улицах на каждом шагу стояли озонаторы, очищавшие воздух и делавшие возможным передвижение без противогазов. Зато на высших этажах дул живительный ветерок с Атлантики, не было мух и москитов, в нишах гнездились голуби, а на самой высокой крыше год за годом вила гнездо пара американских орлов, как бы насмехаясь над механическими экипажами, бегавшими в тысяче футов под ними.
В самом новом здании Нью-Йорка, на высшем его этаже, открылась новая контора, на дверях которой висела обычная позолоченная табличка: «Электрическая Компания Нью-Йорка». Декораторы оставили без изменений небольшие, отгороженные друг от друга рабочие места, улучшив только самый большой кабинет, что в результате дало обычное, стандартное конторское помещение. За беззвучную машинку посадили стенографистку, которая в случае надобности отвечала на телефонные звонки.
Однажды июльским вечером в это просторное помещение пригласили двенадцать промышленных магнатов. Каждый из них прибыл, уверенный, что будет единственным гостем, поэтому встреча началась в атмосфере удивления и подозрений. Трое из присутствующих давно и втайне друг от друга пытались выбить Хейслера из седла и сбросить его с финансового трона. Сам Хейслер тоже был там, внешне спокойный, но в душе кипевший гневом на конкурентов. Стенографистка разместила их всех вокруг большого стола. Гости остались в своих миниавтомобилях, поскольку стульями уже не пользовались. С Хейслером поздоровались все, но никто не заговорил с ним.
Внутреннее убранство, мебель, стенографистка — все являлось обычным для промышленной конторы, и лишь один предмет вызвал всеобщее удивление. У самого конца стола стояло кресло. Никто из собравшихся вокруг стола мужчин никогда не сидел в кресле, а если даже видели их, то лишь в Музее Метрополитен. Миниавтомобили заменили стулья подобно тому, как машины заменили людям ноги.
Колокола на башне пробили два, и все собравшиеся взглянули на часы. Один из мужчин нахмурился — его часы отставали. Минуту спустя хмурились уже все. Встречу назначили на два, а время этих людей было весьма ценным.
Наконец дверь открылась и появился хозяин — на собственных ногах. Уже само это удивило их, но еще больше поражал рост и сложение мужчины. Все вместе было невероятно, странно и необъяснимо.
Мужчина подошел к столу и сел… в кресло. Сейчас он выглядел не выше остальных, но был моложе, и лицо его загорело, резко контрастируя с мертвенной бледностью остальных. Очень серьезно он заговорил, четко и ясно, почти механически:
— Благодарю за оказанную мне честь и принятие моего приглашения. Прошу простить, что не предупредил никого о приглашении других особ, но тогда кое-кто из вас не явился бы, а чтобы наша встреча имела смысл, требовалось присутствие всех.
Название «Электрическая Компания Нью-Йорка» служит всего лишь ширмой, на самом деле никакой компании нет. Я представляю расу пешеходов. Собственно, я их президент, и меня зовут Авраам Миллер. Четыре поколения назад, как вы, конечно, помните, Конгресс издал «Закон об уничтожении пешеходов». В связи с этим, тех, кто продолжал ходить пешком, преследовали, как диких животных, и убивали без жалости. Мой прадед, Авраам Миллер, погиб в Пенсильвании, а его жену переехали на шоссе в Огайо, когда она шла, чтобы присоединиться к другим пешеходам в горах Озарк. Все произошло без войн и конфликтов: в то время в Соединенных Штатах жило всего десять тысяч пешеходов. Через несколько лет не осталось никого — по крайней мере, так считали ваши предки. И все же раса пешеходов выжила. Борьба тех первых лет отражена в наших записях и передается из поколения в поколение. Мы основали колонию и жили в ее пределах, хотя, казалось, исчезли с лица Земли.
Так проходил год за годом, и теперь наша Республика насчитывает двести человек. Мы никогда не были невеждами и всегда работали ради одной цели: возвращения в мир. Уже сто лет наш девиз звучит: «Мы вернемся».
Я приехал в Нью-Йорк и созвал вас на конференцию. Вы были выбраны из-за своего влияния, состояния и возможностей, но важное значение имел и другой фактор: все вы потомки сенаторов, голосовавших за «Закон об уничтожении пешеходов». Значение этого факта очевидно — вы можете исправить вред, причиненный группе американских граждан. Позволите ли вы нам вернуться? Мы хотим вернуться как пешеходы и иметь право передвигаться, не опасаясь за свою жизнь. Мы умеем водить машины и самолеты, но не хотим ими пользоваться. Мы хотим ходить и, если захочется, выйти на мостовую, ничего не боясь. У нас нет ненависти к вам, только сочувствие. Мы не собираемся обострять наши отношения, а хотим — лишь сотрудничать с вами.
