Андрей Щупов - Сонник Инверсанта
— Прошу обратить внимание на моих ассистентов. — Ворковал между тем Дмитрий. — Сейчас они ходят по залу с книжками и четками. Четки я привез в этом году из Шао-Линьского монастыря, а выточены они из каменного высокогорного дерева. Обертоны данного дерева таковы, что с течением времени способны устранять сердечные недуги и наделять мудростью. Книги тоже заряжены целительной энергией. Это видно по массивной золотой печати на форзаце. Цена — всего сто рублей. И за книгу, и за четки. Сущий пустяк, если речь идет о здоровье. Каждое утро и каждый вечер кладите свою левую ладонь на золотую печать и, закрывая глаза, вспоминайте этот зал и эти свечи. Можете брать в руки четки, и мысль тотчас вернет вас к нашей сегодняшней встрече. Это будет подобием минисеанса, в котором роль Мага и главного целителя придется исполнять уже вам самим…
Глянув на свою соседку, я разглядел лихорадочный румянец на ее щеках. Глаза пухленькой Маши тоже не на шутку разгорелись, полные губы шептали что-то неслышимое — может быть, вторя окатистым фразам Дмитрия. Тем временем, руки девушки уже вовсю шарили в кошельке, нервно отсчитывая мятые десятки. Судя по всему, насчет внушения я ничуть не ошибся. Свою публику Димон, в самом деле, гипнотизировал.
— Попутно отмечу знаменательный факт, который был, кстати сказать, засвидетельствован множественными представителями прессы. В 1999 году, когда я молился в немецком костеле городка Брехенвиль, кривая преступности снизилась до нулевой отметки. Полицейским в тот день просто нечего было делать. От местного же бургомистра я получил в подарок золотой кубок и рыцарскую шпагу. Потому что именно в этот день у него полностью прошло воспаление селезенки…
Я сдерживался изо всех сил, но зубы мои все равно поскрипывали. Видит Бог, я старался! Я делал все, чтобы не допустить сеансов этого шарлатана. Не раз и не два я выступал по телевидению, успел даже сочинить про Димку несколько обличающих статей, но, увы, все прошло впустую. Павловский с блеском продолжал гастроли по Сибири и Уралу, снимая с кошелькового моря жирные пенки, с каждым днем увеличивая количество своих поклонников.
Глядя на него, я неожиданно припомнил жаргонное словечко «лепила». Доктор оккультных наук и впрямь лепил слова, как пироги. А главное — моего давнего знакомца слушали! Более того, многие этому волоокому красавцу верили!..
Возможно, я злился напрасно, но у меня просто не получалось иначе.
Когда помощники добрались до нашего ряда, Маша порывисто сунула стопку десятирублевок в потную ладонь продавца и почти выхватила брошюрку с «золотой» печатью. Шумно вздохнув, я поднялся. Отодвинув с пути шустрого ассистента, демонстративно двинулся к выходу. Возможно, излишне демонстративно, поскольку находчивый «маг» тут же не замедлил прокомментировать мой уход:
— А вот и первое действие целительных сил! Из зала потянулось все злое и недоброе. И это уже не выдумка, это знак свыше! Можете не сомневаться, что вскоре нечто подобное начнет происходить в ваших душах и ваших телах…
Увы, Димка остался верен себе. За схватку в костюмерной он сумел быстро и легко рассчитаться со мной. Я уходил из зала поверженным. Я выходил под вольное небо глубоко посрамленным.
Глава 3 Первый звонок
Самое обидное, что, оказавшись вне зала, я вдруг понял, что в чем-то мой старый школьный товарищ прав. Я действительно был зол на весь мир. Он — этот мир — не устраивал меня по целому ряду параметров. Он был жутко несовершенен, и что самое ужасное — с каждым годом его несовершенство только возрастало. Становился более грязным воздух и возрастало количество бойцовых собак на улицах, каждый год в России становилось на полтора миллиона больше автомобилей и более чем на полмиллиона уменьшалось число жителей. Что касается моего собственного заоконного неба, то, некогда голубое и располагающее к подростковым мечтаниям, оно исчезло около месяца назад. Его перекрыл каменный гриб выпершего из земли шестнадцатиэтажного здания.
Это было не слишком достойно, но я ничего не мог с собой поделать. Психолог, превращающийся в брюзгу, — скверный психолог, но именно это происходило со мной в последние годы. Пожалуй, протекай моя жизнь в лесу, в горах или у моря, я мог бы в полной мере упиваться красотою планеты, любить человечество и лелеять абстрактное добро, но я обитал в городе, и моими ежедневными собеседниками являлись конкретные люди, страдающие конкретными психозами. То есть, так это только называлось — психозы, — главная проблема моих пациентов была та же, что и у меня. Им также не нравился приютивший их мир, он пугал их и нервировал, он лишал их сна и покоя. С ужасом они читали о терактах и грабежах, а, глядя на телеэкраны, всякий раз видели, как не похожи они на своих обожаемых кумиров. На их беду, мировая эталонизация успела коснуться внутреннего состояния человека, а потому каждая телепередача и каждый газетный лист ежеминутно подтверждали их неизлечимую ущербность.
Уверен, все гении прошлого — от Диогена до Ландау были бы определены сегодняшней медициной как люди психически ненормальные. Рассуждая логически, они и впрямь были ненормальны. Уверен, что такие люди, как Таривердиев, Пушкин, Гоголь или Тарковский также являлись в значительной степени ненормальными. Более того, само слово «норма», возможно, казалось им оскорблением.
Тем не менее, психопатия, какой бы она ни была, на поверку оказалась штукой крайне заразной. В какой-то степени многочисленные комплексы моих пациентов успели перекочевать и в меня. Ужасно, но благодаря своей работе, я стал обращать внимание на вещи, которые раньше меня абсолютно не волновали. Я вдруг увидел, что мой нынешний город представляет собой страшноватый гарлем с замусоренными улицами и уродливыми домами, с памятниками, вызывающими приступы гомерического хохота, с людьми, готовыми в любую секунду окрыситься и укусить.
В отличие от того же Димки Павловского меня никогда особенно не тянуло к эстетике, а тут я вдруг неожиданно приобщился к стихам, начал присматриваться к архитектуре, стал внимательнее прислушиваться к песенным текстам. Я осознал, наконец, что газеты у нас читают, а книги просматривают, и понял, что первыми друзьями обывателя давно стали телевизор, сотовый телефон и компьютер. Дальше больше, — бдительно озирая улицы Екатеринбурга, фасады окружающих зданий, внешнюю лепнину пышных офисов и правительственных дворцов, я обнаруживал повсюду тотальную безвкусицу и удручающее благодушие по отношению к писающим на углах «мальчикам». Впрочем, писали уже и девочки — на выходе из кафе и ресторанов, за гаражами и в парковых кустиках. Одну такую красавицу я как-то обнаружил возле вечного огня. Красавица была одета в подвенечное платье и, увидев меня, ничуть не смутилась. Даже попросила подойти и прикрыть ее от снующих вокруг прохожих. Жених, как она объяснила, был уже «в сиську пьян» — и не то, что прикрыть, даже сфотографироваться с невестой был не в состоянии. Пили теперь все, кололись — через одного, а пиво стало национальным напитком, потеснив даже жвачку с шоколадом. Попутно мне стал очевиден страх, питаемый городской администрацией перед книжными развалами, вещевыми ярмарками и уличными трубадурами, несанкционированно терзающими струны скрипок и гитар.
А еще через какое-то время я понял, что демографическая проблема в Екатеринбурге так и не будет никогда решена, понял, что лающие псы, тополиный пух и вездесущие автомобили окончательно победили, отняв у людей последнее их прибежище — тишину и чистый воздух. Немудрено, что количество моих пациентов росло с каждым годом, и все чаще я начинал испытывать приступы сомнения, задавая себе вопрос: да в самом ли деле они сумасшедшие?
Когда, сидя в кресле, я смозоленным языком пытался примирить очередного пациента с действительностью, я легче легкого ловил себя на осознании того неприятного факта, что лечение современных психотерапевтов основывалось на лжи. Мы приучали людей забывать и не видеть, знакомили с наукой тотального прощения, и при этом мало кто из нас понимал, что работаем мы, в сущности, на очередной логический парадокс. Чтобы жить и выживать в этом мире, люди должны были по возможности его избегать! Именно это правило вытекало из всех наших проповедей. Хочешь быть счастливым и богатым — будь им! Но тогда ты перестанешь замечать бедных и несчастных, перестанешь ходить пешком и трястись в душных поездах. Ты станешь счастливым за счет собственного неведения…
Наверное, и по командировкам я начал ездить вовсе не для заработка. Таким образом, я пытался освободиться от комплекса «сорной квартиры». Грязь в собственном доме всегда задевает за живое, — в чужом же городе я превращался в легкомысленного зеваку, которого не слишком трогали посторонние невзгоды. Возможно, и первую свою родину, городок Яровой, в котором издавна проживали мои деды и прадеды, я оставил по той же самой причине. Чудилось, что в полуторамиллионном Екатеринбурге произойдет желанное обновление. Но, увы, обновления не произошло. Те же беды наблюдались и здесь, и приходящие на прием пациенты страдали от тех же застарелых болячек. Мужчин мучили ранняя импотенция и нервный тик, а женщины через одну напоминали тоскующую Машу. И все же, когда я лечил людей из других регионов, я видел, что их трагедии уже не имеют надо мной той магической власти, которую я ощущал здесь. В каком-то смысле собственное мое спокойствие находилось в квадратичной зависимости от расстояния до столицы Урала. Чем дальше я отъезжал от Екатеринбурга, тем легче воспринимал природные катаклизмы, обонял автомобильные миазмы и беседовал с людьми. Пожалуй, работай я с инопланетянами, я был бы в полном порядке, но, увы, инопланетяне ко мне на прием не заглядывали.
