Юлия Рокко - Там высоко, у райских врат... (СИ)
Перед глазами заплясали белые пятна, и я, наконец, вспомнила, что мне неплохо бы сделать вдох. Он получился судорожный и хриплый. Я смутилась. Реальность вносила свои коррективы в нашу встречу. Здесь, в своем доме, я вновь ощущала себя слишком несовершенной и обычной. Слишком невзрачной (хотя никогда не испытывала недостатка в поклонниках) рядом с тем, чье имя означало – Сияющий.
Люцифер приблизился ко мне.
– Не надо. – Попросил он.
– Что не надо? – Голова кружилась, и я не доверяла своим ногам, происходящее казалось слишком фантастичным.
– Не гневи Небо.
– К черту небо! – Не выдержала я. – К черту это надменное, равнодушное небо! К черту!
– Замолчи. – Схватив меня за затылок и зажав широкой ладонью рот, рыкнул архангел, и по инерции я практически впечаталась в его тело.
Внезапно моя ярость переродилась в дикое неуправляемое желание. Я громко застонала и умоляюще посмотрела в его глаза.
– Нет. – Покачал он головой. – Нет. – Повторил и опустил руки.
– Я так надеялась, что ты придешь, – повторяя те самые слава, которые однажды перевернули наши жизни, я мечтала, что это случиться вновь.
Люцифер закрыл глаза.
– Нет. – Прошептал он, – Отрекись. Спаси себя.
– Я помню вкус твоих губ, тяжесть твоего тела, силу твоей страсти. Ты уничтожил меня этим знанием. Все моя жизнь – это путь к тебе.
– Ева...
По тому, как он выдохнул мое имя, я поняла, что эти воспоминания так же не оставляют его. Глаза архангела распахнулись. В них светилась решимость.
***
Как глуп он был, считая, что сможет противиться ее зову. Ведь когда-то именно ее молитва привела его в святилище, покинув которое, он навсегда утратил часть себя, но обрел нечто гораздо большее.
Он собирался ее оттолкнуть, но ощущение упругой, нежной плоти под ладонями оказалось столь упоительным, что Люцифер помимо воли прижал девушку к себе, а остальное... было предрешено.
***
Его губы отняли мою жизнь, наполнили ее огнем первозданного счастья и вдохнули обратно. Я захлебнулась восторгом, исступленно выкрикивая: «Да!».
– Ты – моя неизбежность. – Зашептал он мне в губы, лихорадочно целуя и срывая незамысловатую домашнюю одежду, – неизбежность...
Его признание... оно затопило меня наслаждением. И наслаждение росло по мере того, как его руки и губы древним, как само мироздание, волшебством уничтожали воздвигнутые меж нами недобрым небом стены.
***
Суть любви – падение. На какой бы стороне ты ни играл, посвящая свою жизнь праведности или пороку, познавая ее, ты паришь на потоках обжигающего ветра, уже предчувствуя ликующей душой неизбежность сладостного падения. Но в этом падении ты обретаешь радость долгожданного единения, ты учишься видеть мир по-новому, обретать счастье в самоотречении и находить смелость желать невозможное. Только падая, ты расправляешь свои крылья, наполняешь их силой и, презрев силу тяготения, совершаешь свой первый полет. И в этом благословенном полете ты не один!
***
Мы рухнули на ковер. До кровати было не больше пары шагов, но сделать их оказалось выше наших сил. Я выгнулась под его опьяняющей тяжестью... помогая избавиться от одежды... расстегивая брюки... с хриплым стоном сжимая пульсирующую плоть. Страсть пела в крови оглушительную арию покорения, и мы вторили ей стонами едва переносимого наслаждения. В этот момент я напрочь утратила связь с реальностью, забыла о должно быть спешащем с работы муже, забыла о спящем в соседней комнате ребенке, забыла о тонких стенах и любопытных соседях. Был только он, мой Люцифер. Люк, как я звала его в далекой прошлой жизни, мой первый и единственный мужчина.
***
Он развел ее колени и, не имея сил терпеть, отодвинул в сторону тонкую полоску трусиков, тут же погрузившись в жаркую глубину до самого упора.
Ритм его был размерен и беспощаден. Толчки яростны и грубы. Но поцелуи... Поцелуями он выпивал ее боль, умоляя принять его долго сдерживаемую страсть в этой первобытной исступленности. И она принимала. Задыхаясь и умоляя дать еще...
Когда они достигли завершения, и ласковая бездна бесконечные мгновения осторожно качала их в своей колыбели, Люцифер прижал Еву к своей груди и крепко держал, ожидая, пока поток беззвучных слез не изольется из ее удивительных глаз.
И даже позже, освободившись от гнета неодолимого желания, он не мог оторваться от нее, неустанно скользя благоговеющими руками по теплой, влажноватой коже, целуя тонкие трепетные веки, похищая дыхание с припухших улыбчивых губ.
***
– Мама! – Донесся из детской звонкий голосок, а следом раздался легкий топот маленьких ножек.
– Я буду рядом, – пообещал Люк и исчез, оставив меня один на один с напомнившей о себе реальной жизнью.
Через полчаса пришел муж. Он всегда отличался довольно большими сексуальными аппетитами, на зависть многим моим приятельницам и, признаться, мне нравилось чувствовать себя желанной, но это было до того, как вечная жажда чего-то большего вдруг обрела конкретные черты, и вернувшаяся память не превратила все то, чем я жила многие годы в нечто суетное и незначительное. Я любила своего мужа, но, скорее, как родственника, как отца своего ребенка. Той всепоглощающей сердечной тяги, которую я испытывала к Люку, никогда не было, да и не могло быть между нами.
Я с ужасом ждала ночи не потому, что не знала, как избежать нежеланной близости, а потому, что вина и отвращение к самой себе, заслуженно терзавшие меня, грозили стать еще сильнее, когда мы с Сашей ляжем в супружескую постель. Я понимала, что в случившемся нет его вины, что по какому-то чудовищному року ему в жены попалась, возможно, единственная во вселенной женщина, бесчисленное число лет безоглядно влюбленная не в кого-нибудь, а в ангела, в создание столь прекрасное и совершенное, что соперничество с ним, занятие глупое и пустое.
От самого рождения я была порченым товаром, а он любил меня, заботился, желал.
Пришлось соврать о том, что разболелись зубы, – приплести классическую отговорку про головную боль отчего-то казалось слишком циничным. Поворчав немного, муж уснул, а я еще долго лежала без сна, воскрешая в памяти те безумные минуты, проведенные в объятьях Люцифера на нашем стареньком ковре.
***
Утром я проснулась от осторожных поцелуев и горячих ладоней, медленно скользящих по голой коже. Я очень редко спала обнаженной, потому даже сквозь сон в опутанное дремотой сознание просочилось недоумение. В первое мгновение мне показалось, что это муж решил компенсировать неудавшийся по части секса вечер, отчего я резко проснулась и испуганно подскочила на кровати.
– Не тревожься, это я. – Хрипловатым голосом прошептал Люк, – я не мог больше ждать.
– Мы ждали слишком долго. – Умиротворенная звуками его голоса я вернулась в прежнее положение, радостно приветствуя разгорающееся в теле томление. Чаще всего я спала на животе, раскинув в стороны конечности, что оказалось очень удобным для тех восхитительных вещей, которые Люцифер со мной проделывал.
– Где мы? – прежде чем окончательно отдаться водовороту чувственного экстаза, спросила я у него, осознав, что нахожусь в неизвестном мне месте и без малейшего понятия, что стало с Никитой.
– Дома. – Люцифер уложил меня на спину, мучительно-нежно целуя ставшую невероятно чувствительной шею. – Этот коттедж останется у тебя после того как я уйду. – Остановившись, он навис надо мной и, не отводя глаз, сказал. – Ты должна отречься от меня, Ева, ради себя, ради своей семьи. Но ты вовсе не обязана отрекаться от памяти о нас. В этот раз Он желает, чтобы ты в полной мере осознала величину своей жертвы и пошла на нее сознательно. Так что ты будешь помнить. Все, до последней секунды. И этот дом, и это время, что мы в нем с тобой провели.
Он поцеловал меня так, словно желал просочиться под кожу и остаться там навсегда. На глаза навернулись слезы. Сердце сдавило предчувствием новой разлуки. Я испуганно прижалась к нему, мечтая спрятаться в коконе родных рук.
– А с мальчиком все в порядке. Он еще спит, к тому же у него самые надежные няньки на свете. Я верну тебя к нему, как только он проснется, а пока, прошу тебя, будь моей.
– Я всегда была твоя Люк. С того самого мгновения, когда ты появился, сотканный из воздуха и света, перед алтарем Богини-матери.
– Я услышал твою молитву, я не имел права приходить на твой зов, но я пришел.
– А потом отрекся от меня.
Люцифер прижал меня к себе. Словно сотканные из нашей печали, появились и укутали меня его крылья. Околдованная их упругой мягкостью и бережной силой, я погрузилась в восхитительный аромат, облитых летним зноем луговых трав. Спускаясь ко мне на землю, архангел всегда прятал их. Не было у нас никаких романтичных вывертов с его расправленными под потолком крыльями. Все происходящее меж нами казалось до невероятного обыденным, но от того особенно пронзительным и всепоглощающим.
