Морис Дантек - Вавилонские младенцы
Ему страстно захотелось увидеть штабные карты. Он хотел понять стратегические замыслы, которые воплощались в жизнь, пока он бегал под пулями.
С помощью знакомых из редакции «Лильян» — газеты боснийских вооруженных сил — Торопу удалось обзавестись полным набором карт, иллюстрировавших движение фронтов на разных направлениях неделя за неделей. Он проводил в своей комнате дни и ночи напролет, изучая карты, наполняя память вереницей движущихся графических изображений, внезапными колебаниями линий, пробуксовкой армий на месте и возникновением прорех в обороне. Это было похоже на столкновение сложных организмов, абстрактный мультфильм, который Тороп отчаянно пытался увязать с собственным фронтовым опытом.
После мучительного бдения он в конце концов проваливался в тяжелый, беспокойный сон, яркость которого усилил местный гашиш. Но и во сне Тороп продолжал видеть штабные карты вперемежку с навязчивыми, повторяющимися картинками пережитых им сражений. Это было очень страшно. Иногда эти образы являлись Торопу посреди какого-нибудь безобидного сновидения. Например, на столешнице розовой прикроватной тумбочки или в глубине безмолвного водного мира, вытатуированными во рту гигантской рыбы, которая глотала его.
После того как в ноябре были подписаны Дейтонские соглашения, Сараево окутал странный психологический смог. Когда Тороп получил официальный приказ о демобилизации, то долго-долго держал документ кончиками пальцев, словно это было послание, положившее конец его мечте. Сербов, живших в предместье Илиджа и других городов, «попросили» покинуть территорию. СООНО эвакуировали, заменив подразделениями НАТО. Тороп подумал, что с точки зрения Европы все происходящее вполне логично. Вкратце это выглядело так: сначала, когда здесь бушевала война, на место конфликта прислали миротворцев, а затем, после подписания мирного договора, — войска Североатлантического военного блока! От этого рассудок Торопа помутился до такой степени, что однажды вечером, основательно напившись и накурившись гашиша, полученного от Кемаля и его приятелей, он набросился на двух мужчин из СООНО. Они как раз прощались с городом и праздновали это событие в кафе, неподалеку от знаменитой рыночной площади, с громкими хлопками открывая шампанское и устилая стойку бара пачками немецких марок.
Нерешенное уравнение в голове Торопа внезапно начало распадаться на простые составляющие. Старший сержант СООНО получал около двадцати пяти тысяч франков в месяц, то есть зарплата простого солдата была сопоставима с окладом руководящего сотрудника среднего звена. Легко было представить, насколько больше получал любой представитель командного состава. Месячный оклад рядового боснийской армии составлял одну немецкую марку. Во время международных кампаний солдаты второго класса и унтер-офицеры получали столько же. Таким образом, за тридцать четыре месяца службы Тороп получил примерно тысячу двести франков. И лишь благодаря одному журналисту в Мостаре, который освещал ход войны по заказу газеты «Либерасьон», он смог пополнить этот капитал на двадцать одну немецкую марку — положенную ему марку в месяц плюс двадцать, которые удалось получить в обмен на несколько аутентичных рассказов из фронтовой жизни.
Оба парня были из французской интендантской службы — Тороп разглядел знаки отличия. Но по их рассказам выходило, что они вдвоем обратили в бегство всех сербов, осаждавших Сараево. А сейчас они клеили девушек из какой-то гуманитарной организации, «Международная гармония», «Врачи богатого мира» или «Артисты-трахают-мух-ради-Сараево» — поди разберись.
Это вывело Торопа из себя. Он повернулся на табурете и презрительно посмотрел на веселую компанию.
— Здорово, вояки, — сказал он.
Парни прервались на полуслове и с легким интересом уставились на незнакомца.
— СООНО? — спросил Тороп.
Они пристально разглядывали его, пытаясь разобрать надписи на боснийской эмблеме. «Вот сопляки», — подумал Тороп. Он быстро раскусил их. Гениальная стратегия. Эти тыловые крысы царапали бумажки в своей конторе. Они были даже не из тех «стражей порядка», которые с белым жезлом в руках регулировали движение под прицелом сербских снайперов.
Один из парней попытался изобразить профессионального военного:
— Угу. Морпехи, второй полк.
Улыбка Торопа стала шире.
— Серьезно? — переспросил он, протягивая руку. — А я из сто восьмой боснийской бригады.
Парни оцепенели, но один все-таки машинально протянул ему руку. Схватив ее, Тороп выпалил:
— Похоже, парни, вы заврались!
С этими словами Тороп резко сдернул парня с табурета. Его колено с размаху устремилось навстречу паху незадачливого вояки, а голова рванулась вниз так, будто он намеревался забить воображаемый мяч в футбольные ворота.
О том, что произошло дальше, у Торопа остались довольно смутные воспоминания. Он повалил обоих парней на пол, но их приятели, которые выпивали в глубине зала или только что вошли в бар, вмешались в потасовку, прежде чем на место событий нагрянули боснийская полиция и представители французской военной комендатуры. Тороп очнулся в местном полицейском участке с опухшей головой, но он был уверен, что славно отделал обеих канцелярских крыс и как минимум еще одного молодого придурка, который решил поиграть в Рэмбо. Правда, с четырьмя другими дело пошло хуже.
Благодаря друзьям из 1-го корпуса, Торопа освободили к концу первой ночи. Именно столько потребовалось, чтобы полюбовно уладить инцидент с руководством подразделения СООНО. Под утро за ним явились три парня из боснийской армии с оформленными по всем правилам бумагами и физиономиями убийц. Увидев их, местные легавые сразу решили не задавать лишних вопросов. Инцидент предали забвению, подразделение СООНО должно было покинуть Сараево в ближайшие дни, а Тороп снова обосновался в Храснице.
Когда он проснулся на следующее утро, стояла очень ясная и очень холодная погода. И у Торопа тоже стояло. Произведя нехитрые подсчеты, он с изумлением понял, что уже почти два года ни с кем не спал. Он нехотя убрал руку, уже крепко схватившую набухший член.
Он встал, наскоро умылся и тщательно смазал ссадины, покрывавшие его лицо, руки и спину. Закончив разглядывать себя в зеркале, Тороп вынужден был признать, что на героя-любовника он не похож. Синяк под левым глазом был не очень большим, но на щеке с той же стороны был фиолетовый кровоподтек, а на бритой макушке змеился шрам от бутылочного осколка. На другой стороне лица — несколько порезов и старый рубец от сербского штыка — память об одной из немногих рукопашных схваток, в которых ему довелось участвовать. Это случилось под Брчко, когда его отряд напал на позицию пулеметчиков. Рубец был коротким, поскольку тот парень умер прежде, чем успел закончить начатое, но штык успел прочертить кровавую линию от правого виска к верхней челюсти.
В лучшем случае эти шрамы можно было бы списать на неудачное столкновение с лобовым стеклом, в худшем — на последствия отвратительной кожной болезни с каким-нибудь экзотическим названием. Так что на встречу с местной Клаудией Шиффер надеяться не приходилось.
В итоге Тороп накупил хорватских и итальянских порножурналов. Это отвлекло его на несколько дней — время, необходимое, чтобы подыскать себе новую войну.
Перед тем как он снова оказался в Грозном — в первые дни декабря 1995 года, в самом начале русского наступления, — события развивались очень быстро. К середине ноября по Сараеву поползли слухи. Расформированные исламские подразделения нанимались на службу в Чечню, их примеру последовали некоторые международные добровольцы. В Сараеве стала действовать сеть по подбору наемников, во главе которой стояли бывшие советские офицеры — азербайджанцы и чеченцы, а также агенты турецкой разведки. А у Торопа в боснийской столице было множество знакомых.
Он тянул с решением до утра, наступившего после 20 ноября — даты американских выборов. Впрочем, это было лишь совпадение. К тому времени у него оставалось пять немецких марок, из которых он заплатил за комнату. Остальные деньги Тороп потратил на черном рынке, чтобы купить самое необходимое: полблока хорватских сигарет «Вулф», пригоршню шоколадных батончиков «Марс» из гуманитарной помощи и шарик гашиша, приобретенный у четырнадцатилетних торговцев наркотиками — знакомых Кемаля. За это Тороп подарил ему знак отличия боснийского спецназа. Затем он коротко попрощался с семьей Хасановичей и пешком пошел к центру Сараева вдоль колонны грузовиков, тянувшейся к контрольно-пропускному пункту. Тороп точно знал, к кому обратиться, чтобы немедленно отправиться в Грозный.
Карты требовали свою порцию крови… и истины.
К тому же в кармане у Торопа осталась всего пара жалких боснийских динаров.
