Владимир Голубев - Шаг назад
Вопреки ожиданию, Ленка сопротивлялась долго. Целый месяц. Но он добился. Он договорился с ребятами, они ушли, и Дима с Леной провели чудесную ночь любви. Молодое тело Дмитрия Сергеевича более чем хорошо справилось с задачей. Он ликовал! Ему было немного стыдно, что соблазнил эту наивную девочку, но это же был он, её Макс!
А потом Ленка показала себя. Она почему-то решила, что теперь Дима Максимов всецело принадлежит ей. Она ухаживала за ним, стирала рубашки, кормила, постоянно торчала у него в комнате, чем вызывала неудовольствие ребят, сидела с ним на лекциях, и очень много болтала. Она варила супы, надо сказать, очень вкусные, и, когда все шли в столовую, стоять в очереди, тащила его на третий этаж, и там, в чистенькой девичьей комнате, кормила. Она подарила ему еще несколько чудных ночей. Она всегда все успевала. И по учебе, и за собой следить, и за Димкой. Сначала ему нравилось. Он даже давал ей деньги на продукты, хотя осознавал, что это начинает напоминать семейную жизнь. К тому времени на курсе появилась Света. Он еще там решил, что не возобновит попыток сближения с ней, но втайне ждал этого, разнесенного на десятилетия, свидания. Светка была, как и тогда, бесподобна. И прочно засела в голове.
Хуже всего оказалось то, что Дмитрий Сергеевич, почти ничего из институтских наук не помнил. Он, привыкший к компьютеру, совсем забыл, как считать на линейке, и Ленка терпеливо ему объясняла. Калькулятор, который там в любом киоске стоил меньше пачки приличных сигарет, здесь студентам показывали, как чудо японской техники, и стоил он три зарплаты инженера. А выполнял лишь четыре действия.
Многочисленные прогулы усугубляли картину. А еще его убивало то, что надо было учить очевидную ему чушь научного коммунизма, просиживать на семинарах, теряя время. И еще электронные приборы, теорию радиоламп, которые там стремительно теряли свой последний оплот в лице кинескопов. Вызов в деканат оказался неизбежен.
— Товарищ Максимов, — замдекана был сдержан, — ваше положение начинает нас тревожить. А вас?
И, не дав ответить, продолжал:
— У вас «хвосты» практически по всем предметам. Кроме английского. Четыре пропущенных лабораторных! Когда вы будете их отрабатывать? А еще два курсовых. Вы хоть начали их делать?
Дмитрий Сергеевич молчал. Что он мог сказать?
Что он прибыл сюда из две тысячи пятого года?
Что ему пятьдесят один год?
Психиатрический стационар. Запросто.
И он залопотал:
— Николай Иванович, я постараюсь… я исправлю…
Замдекана внимательно посмотрел на него:
— Дима, ты же хорошо учился два года. Тебя как подменили. Что случилось? Может, тебе помочь чем-нибудь?
— Нет, нет, спасибо.
— Еще вот что… Вам, товарищ Максимов, надо быть осторожней с разными… высказываниями и прогнозами. По поводу будущего нашей страны. Советской власти. Катастроф. Первых лиц государства. Вы понимаете, о чем я? Наш институт, как вам известно, очень важен для обороны страны, нас курируют различные организации, в том числе и те, которые… отвечают за безопасность. Мне поручено вас официально предупредить. Вам понятно?
— Да, да, конечно.
— Идите, Максимов.
Димка был обескуражен. Он рассказывал о будущем только в своей комнате. Неужели кто-то из соседей стучит в Контору Глубокого Бурения? Надо быть осторожней. Следить за речью. У него проскакивают слова «компьютер», «мобильник», «принтер», «маркетинг». Все это, вкупе с его успехами в английском (он серьезно занимался языком там, после института), наводило определенных людей на определенные мысли.
Горячей воды нет. Стиральной машины нет. На кухнях — горы мусора, пока еще не освоенные тараканами. Очереди в столовке. Скудная пища. Душ, темный и грязный, в подвале. «Мужские» и «женские» дни в этом самом душе, если есть вода… Общие грязные туалеты. А главное — невозможность побыть одному.
Жизнь в студенческом общежитии, оттуда казавшаяся такой сладкой, на самом деле сродни мучению. Дмитрий Сергеевич стал раздражительным. Он устал. Не думал, что попадет в ловушку.
Он вдруг ясно понял, что у него нет больше квартиры. Нет любимого промятого кресла, знающего каждую его косточку. Ничего нет. Его дом еще, наверное, не построен. А выход в будущее оказался один — надо буквально пахать день и ночь, исправлять положение с учебой.
Ему казалось, что, вернувшись в прошлое, он, легко, в свое удовольствие, проживет эти годы еще раз, делая по ходу времени незначительные и безболезненные корректировки своего поведения, долженствующие привести его к триумфу там, когда придет будущее. Но его коварный «тамагочи», подобно храповому колесу, вращался только в одну сторону.
Он мог бы сбежать. Опять назад, в начало третьего курса. Но никакие силы уже не заставят его ходить на научный коммунизм, грызть теорию радиоламп, делать расчеты на линейке. Это опротивело окончательно.
Он понял, что есть и нижний предел движения в прошлое: нельзя уйти раньше зачисления в институт, иначе он просто туда НЕ ПОСТУПИТ! Ему ни за что не сдать школьную программу по тригонометрии. Да и по алгебре. Да и по физике. А первые два курса? Лобачевский, Лоренц, Фурье, Эйлер, Остроградский… Он вылетит в первую же сессию, и думать нечего.
А сессия стремительно приближалась. Ленка, которая все больше раздражала, однажды после вкусного обеда обняла его и прошептала в ухо:
— Димочка, ты меня любишь?
— Что за вопрос, Ленчик. Конечно!
— Димочка, у нас будет маленький! Ты скоро станешь папой!
— Это правда? Ты не шутишь?
Она удивилась.
— Как можно этим шутить? Я ходила в консультацию. Беременность две недели. Что ты побледнел? Сядь вот на кровать.
— Лена, как же… Надо что-то делать!
— Ты у меня умница. Конечно, надо. Сегодня уж поздно, а завтра с утра и займемся.
— Чем займемся?
— Как чем? Пойдем с тобой заявление подавать. Ой, Димка, я такая счастливая! Девчонки обзавидуются. Давай никому пока не скажем. Ладно?
Дмитрий Сергеевич вошел в состояние ступора. Ленка щебетала что-то, до него плохо доходило:
— …вот здесь маленькие пуговки. И кружевной воротничок. А юбка чуть пониже колена. Мне так будет лучше, как думаешь? Все-таки ноги полные. А туфли мне обещали достать…
Это катастрофа. Ведь он должен жениться на Алле, он её всегда любил, даже когда она ушла. До знакомства с Аллой еще год, они встретятся только на четвертом курсе! Он не хотел другой жены, он хотел, чтобы родился Вовка, и все это он затеял, чтобы Алла не ушла, чтобы были деньги, и карьерный рост, как она хотела, и не было этой нищеты, теперь он не пойдет проситься в филиал, и…
— …рожать в августе. Третий-то курс я закончу. Беременным двоек не ставят. Преподаватели-мужики, — она засмеялась, — ужас как боятся беременных. Рот откроешь — уже четверка. А не откроешь, так тройка. Про женщин и говорить нечего: они-то все понимают. Потом возьму академ. Закончу как-нибудь. Главное — наш малыш.
Стать мужем этой толстой гусыни? Да никогда!
— После летней сессии поедем к нам. В деревню. У нас такая красота! Ты не представляешь! А речка! А рыбалка! А лес, грибов пропасть! А воздух, Дима, какой воздух! Дом у нас большой, мы с тобой займем комнату, ту, что окна в огород… молока настоящего попьешь! От нашей Машки. Здесь не молоко — вода крашеная. Как я скучаю по дому, ты бы знал… мама с папой знаешь, как обрадуются!
Она прижалась к нему. Он сидел неподвижно. Да уж, папа с мамой точно обрадуются! Пристроили-таки свою ненаглядную коровушку! А мои? Если привести тебя на родину, весь город со смеху скорчится. Ну, Макс, молодец! Уехал за тыщу километров, чтобы найти это сокровище!
В деревню? Копать тещин огород? ВСЮ ЖИЗНЬ копать тещин огород? А как же? Зять всегда копает тещин огород. Косить сено для коровы Машки. Зять, он на то и зять, чтобы косить сено для коровы. И для козы. И овцы. И для барана. Сам баран. Ты баран. И тебя завтра поведут на заклание. А через два месяца, ты, глупо улыбаясь, стерпишь радость чужих тебе людей — тестя и тещи, и спокойно дашь себя зарезать.
По вечерам, махнув губастый стакан самогона, ты будешь сидеть с тестем под яблоней, отмахиваться от слепней, и слушать его разглагольствования по поводу «нынешней молодежи», или вот: «был бы жив Ленин, все бы стало по-другому…» Тьфу!
Да никогда! Не за этим он сюда вернулся! Никогда!
— А свадьбу мы скромно… нечего деньги швырять. Нам с тобой надо будет много чего… мама с папой, конечно помогут. Ты кого пригласишь? Так. Декабрь, январь… как раз после сессии. Ребята разъедутся по домам. Вот и хорошо. Меньше народу — больше кислороду.
Свадьба? Какая свадьба? Да весь институт со смеху умрет! Со Светкой бы… другое дело. А с тобой — никогда! НИКОГДА!
Макс решительно встал и внятно сказал:
— НИКОГДА.
Ленка осела, как проколотый воздушный шарик. Забормотала что-то… как же так, Димочка, наша любовь… ребенок… Но она уже поняла, что в этом слове собрано все, что других слов не будет, они не нужны, все ясно и так. Она была умная девушка.
