Александр Бородыня - Сияющий вакуум (сборник)
Довольно долго оба они сидели молча, потом Земфира сказала:
— Ты затянул со свадьбой, Филипп, и это становится опасным.
— Почему опасным? — удивился Филипп.
— Ты же знаешь, тассилийцы никогда не подвергают пленников пыткам, они либо отпускают их на волю, либо лишают жизни. Такова здесь мораль. Но не у меня в голове ЛИБ, а у тебя, ты должен знать все это лучше. Ты ведь знаешь, что они сделают с тобой, если ты в ближайшие несколько дней не станешь их родственником?
— Я знаю… Знаю… — вздохнул Филипп. — Наверное, ты права. Если не жениться, то, пожалуй, они меня все-таки убьют. И будущее изменится. Я совершенно бесполезен здесь. Не нужен. Конечно убьют. Они не знают Ахана и поэтому не знают милосердия.
ОБРЯД БРАКОСОЧЕТАНИЯ
Свадьбу землянина Филиппа и тассилийки Инк, дочери покойного капитана Эла, назвали официальной церемонией и назначили на пятый день после неудачного возведения артезианского храма. При заключении первого брака между землянином и тассилийкой должны были присутствовать все первые лица планеты. Когда Куин сообщил об этом, Филипп Костелюк наконец осознал, что существование его вовсе не бесполезно.
После недавней бойни в космосе (половина земного флота была с легкостью уничтожена одним крейсером «Змееносец») президент Всемирного Банка Измаил Кински уже готов был перейти от военных столкновений к переговорному процессу. Бракосочетание на этом фоне было более чем символично.
Филипп Костелюк решил для себя, что при помощи ЛИБа конечно же со временем приведет этот дикий народ к вратам подлинного рая, и совершенно успокоился. Черные мысли пропали. Пошла подготовка к новой свадьбе.
Бракосочетание по древним законам тассилийцев, как ни странно, тоже требовало специально возведенного здания. Места в Тироге не нашли, и пришлось сносить неудавшийся храм Ахана. Что, впрочем, никого не расстроило.
В одну ночь возникшее здание на первый взгляд могло показаться бесформенным, даже уродливым. Несколько десятков различной высоты металлических колонн удерживали над плитами площади нечто гигантское, состоящее из матовых геометрических фигур. Ни одного окна. Ни одной двери, только из большой шестиугольной прорези высовывался острый стеклянный язык, похожий на подиум.
Ночью Филипп увидел во сне, как этот язык-подиум изогнулся и лизнул его в щеку. Прикосновение показалось прикосновением покойника, оно было ледяным. Филипп проснулся. В номере с белыми стенами царил ровный марсианский полумрак. Жалюзи на окнах опущены, в зеркале плавает отражение собственного лица.
«Что это?» — подумал Филипп.
На его лице на правой щеке отчетливо проявилась знакомая бородавка, по зеркалу будто скользнула тонкая ткань — невесомое розовое облачко.
— Эрвин Каин? — спросил Филипп Костелюк. — Вы опять здесь?
Но видение, как это бывало уже не раз, пропало без следа. И больше уже не возобновлялось. Знак был нехороший.
Философ говорил с Филиппом лишь однажды в запертом отсеке гибнущего корабля, но задолго до того он несколько раз уже намекал на свое существование. И всегда это было в самый напряженный, самый страшный момент жизни Филиппа. Эрвин Каин как бы предупреждал о грядущей опасности. Розовый туман, скользнувший мимо, можно было приравнять к знаку беды.
«Почему же он дал о себе знать теперь, когда все в порядке? — размышлял Филипп Костелюк. — Теперь, когда я должен взойти на самую вершину блаженства?»
На этот вопрос не было ответа, и тяжелое предчувствие поселилось в душе беглеца.
Накануне свадьбы, растворив окно своего гостиничного номера, Филипп Костелюк увидел, как многорукие автоматы несут по воздуху статую — четырехметровую железную женщину с золотой отметиной на лбу. Ее установили на центральной площади прямо перед отелем, теперь носящим имя его жены Арисы, так, чтобы сама Ариса могла видеть мать каждое утро прямо из окна своей комнаты.
Почему-то тассилийцы считали вклад его жены в обретение драгоценной формулы более весомым, чем его собственный вклад, но Филиппа это уже не обижало. Куда больше его тревожило мелькнувшее в зеркале розовое видение.
Ритуальный свадебный наряд, в который ему предложили переодеться, немного удивил. Это оказалось просто тончайшее белое трико с перчатками, пришитыми к рукавам, белые, очень мягкие тапочки и белая шапочка. Поверх услужливый Куин помог надеть громоздкий черный пиджак. Филипп Костелюк даже охнул, ощутив его вес на своих плечах. Ему показалось, что пиджак с длинными фалдами и большими пуговицами сделан из свинца.
— Пойдемте! — отступив на шаг и осмотрев жениха, сказал довольно Куин. — Кажется, все в порядке!
Не в первый раз Филипп женился, но по законам артезианства, все выглядело намного пристойнее, и, наверное от новизны обряда, он испытывал сильное волнение. Вслед за седьмым помощником министра он поднялся на крышу, где уже ждала машина. Когда она поднялась в воздух, Филипп спросил:
— Что я должен делать? — Он с трудом справлялся с сердцебиением и жалел о том, что не взял пояс с кобурой. — Простите, но вы забыли мне объяснить, как…
— Церемония очень проста, — улыбаясь, сообщил Куин. — Это публичная церемония, и вам ничего не нужно делать. Вы, Филипп Аристархович, должны будете только смотреть. Встанете у окошка и будете смотреть. Все сделают электронные механизмы.
* * *Сверху, со специальной площадки, хорошо было видно, как вслед за членами правительства, одетыми в официальные костюмы, и почетными гражданами Тирога на подиум поднимались его жены. Они по очереди выходили из машины, все закутанные с ног до головы в черное. Безмолвные, они двигались плавно, мелкими шагами и, когда по одной вступали на стекловидный сверкающий подиум, только скромно кланялись.
Даже по законам артезианства все они выглядели вполне пристойно. Доставленный машиной на небольшую площадку, венчающую странное сооружение, Филипп Костелюк не без удивления обнаружил, что седьмой помощник министра Куин сказал чистую правду. Над площадкой был натянут легкий матерчатый навес, здесь стояли несколько кресел, столик с прохладительными напитками, и здесь его уже ожидала невеста. Никого, кроме них. Доставив Филиппа, Куин сразу исчез внизу. Инк, одетая в точно такие же, как и жених, белое трико и тяжелый мужской пиджак, сидела, закинув ногу на ногу. Губы ее кривились так, будто невеста проглотила лимон, она курила длинную сигарету и даже не поднялась навстречу Филиппу, только кивнула.
— Что случилось? — спросил встревоженно Филипп.
— А ничего. Противно все это! — отозвалась невеста. Она приподняла двумя пальцами левой руки легкую чадру и опять затянулась дымом. — Сейчас сам все увидишь! Гадость!
В недоумении Филипп Костелюк присел в кресло. Стараясь успокоить нервную дрожь, он пытался думать только о приятном. Приятно было думать о том, что уже сделано. О его серьезных достижениях. О тех первых ступенях в небо, что удалось заложить для этого несчастного народа за последние несколько недель.
Ну что с того, например, что невеста закурила? Она же при этом не обнажила своего лица?
Теперь все его жены, включая Инк, носили чадру. Мода прижилась, и уже через три недели после того, как Земфира демонстративно появилась в чадре на официальном приеме, на улицах стали встречаться тассилийки с закрытыми лицами.
Конечно, технология есть технология. Современная чадра только создавала иллюзию ткани, на самом деле это был мощный заряд энергии, имитирующий покрывало. Когда женщина, останавливаясь перед мужчиной, вдруг снимала с себя черную накидку, под чадрой могло оказаться любое лицо — такая же имитация.
Энергоимитатор создавал полную иллюзию, одновременно и скрывая настоящий облик женщины, и доставляя чужому мужскому глазу очередное наслаждение. Все жены Филиппа также овладели искусством наведенного облика, и при желании любую из них в любое время суток он мог попросить выглядеть другой женой или вообще какой-нибудь посторонней красавицей.
Здание было построено таким образом, что, сидя в кресле и оставаясь совершенно невидимым, Филипп Костелюк сам все прекрасно видел: всю площадь, весь город, большую часть серого неба над городом. Его жены на стеклянном языке подиума были как черные маленькие тени. Ни одна из них не подняла покрывала.
Очень негромкая доносилась снизу музыка. В ожидании Филипп Костелюк выпил стакан холодного сока. Он ждал, когда иссякнет поток гостей. Но вот последний человек сошел со стеклянного языка. Музыка смолкла.
Возникло ощущение маленького солнечного затмения.
— Ну вот… — протянула Инк. — Началось!
— Где? — быстро озираясь, спросил Филипп.
Зажженной сигаретой Инк показала на небо.
