Керри Райан - Лес Рук и Зубов
Я резко втягиваю воздух; мой мир словно бы опрокидывается.
— Когда? — спрашиваю я на выдохе. — Как?!
В воцарившейся тишине мне приходит в голову мысль: раз она сумела добраться до океана, значит, он не так уж и далеко. Значит, он в самом деле существует и я тоже смогу его отыскать.
Я скидываю с себя одеяло, но ноги запутываются в складках, и я морщусь от боли: ткань задевает еще свежие ссадины. Наконец я бросаюсь к окну, спотыкаюсь, — Трэвис даже не пытается меня поймать, — подбегаю и хватаю его за руки.
— Ты разве не понимаешь?! — вопрошаю я. Мое тело кажется легким, как пушинка. После смерти матери я еще никогда не чувствовала такого душевного подъема. — Это значит, что мы тоже сможем туда попасть! Раз она смогла, то и мы сможем!
Я принимаюсь расхаживать по комнате, чувствуя небывалый прилив сил: кровь так и кипит в венах.
— А она не говорила, далеко ли он? И как туда добраться? — Я останавливаюсь и подхожу вплотную к Трэвису. — Она рассказывала, на что он похож? Про волны? Про запах?
Трэвис берет меня за руки, крепко прижимает к себе и почти отрывает от пола:
— Она сказала, что там очень опасно, Мэри! — Его грудь тяжело вздымается, лицо покраснело, зубы стиснуты. Он легонько встряхивает меня и уже тише повторяет, как будто с первого раза я могла не понять: — Там опасно.
Я недоуменно морщусь, вырываюсь из его объятий и скрещиваю руки на груди:
— В каком смысле?
— Она рассказала, что Нечестивые выходят из воды и бродят по пляжам. Спрятаться от них негде. И еще на берег то и дело нападают пираты. Там очень опасно, Мэри!
Я хочу возразить, но лишь выглядываю в окно и смотрю на Лес, что раскачивается на ветру. Единственный океан, который я знала.
— Не может такого быть.
— Но это правда. И ты знаешь, что это правда. Мама рассказывала тебе про другой океан, океан до Возврата. С тех пор все изменилось. Все.
— Океан слишком велик для этого! — возражаю я. — Он огромный и очень глубокий. Я не понимаю, как Возврат мог до него добраться.
Трэвис медлит с ответом.
— Никакой глубины не хватит, чтобы выстоять перед Нечестивыми. — Он смотрит мне в глаза и скользит пальцем по подбородку. — Даже наша любовь не настолько глубока.
Я почти готова поверить, но в последний миг снова качаю головой, чувствуя подступающую к горлу ярость.
— Нет, Трэвис! Ты ошибаешься! — Я молочу его кулаками по груди. — Не знаю, зачем ты мне все это рассказал, но ты ошибаешься!
Он нежно обхватывает мои кулаки ладонями:
— Габриэль сказала, что я никогда тебя не увижу, если отпущу к океану.
— Значит, она тоже ошибалась! — кричу я, отстраняясь от него, и отхожу к двери. — А если это правда, что же ты раньше молчал? Зачем дал мне надежду?
— Я думал, что смогу тебя защитить, — отвечает Трэвис. — Я надеялся, что моей любви будет достаточно.
— Нет! — Я трясу головой. — Ты говорил, что тоже хочешь увидеть океан, что это и твоя заветная мечта! Что… — Я сглатываю слюну, перевожу дыхание. — Что ты за мной придешь.
Трэвис лишь качает головой, пряча глаза. Мой мир рушится. Глубоко внутри меня открывается зияющая бездна — я наконец понимаю, что он говорит. Точнее, не говорит. В голове эхом отдаются страшные слова: он бы никогда за тобой не пришел, он бы никогда за тобой не пришел.
Перед глазами все плывет; мир становится нестерпимо ярким, а затем тускнеет и опрокидывается. Я пячусь, спотыкаюсь о кровать и падаю на нее.
— Ты бы никогда за мной не пришел, верно? — спрашиваю я.
— Прости, Мэри, — отвечает Трэвис, и это равноценно «нет».
Внутри меня все разрывается, разбивается вдребезги.
— Не понимаю, почему ты говоришь мне это только сейчас? Зачем причиняешь такую боль? — Я накрываю голову руками и сворачиваюсь в клубок.
— Потому что я… — Он замолкает на полуслове и стискивает зубы. — Мэри, ты была так нужна мне… В тот день на холме я все понял. Я увидел, какой прекрасной может быть жизнь, я познал надежду. Мне хотелось верить, что мы можем быть вместе. Что мы нарушим данные другим клятвы, и все будет хорошо. — Отстраненно глядя куда-то вдаль, Трэвис качает головой. — Я бы пришел за тобой, Мэри. Даже зная, что мне никогда не стать таким же хорошим мужем, как Гарри. Даже понимая, что я калека. Страсть почти пересилила во мне здравый смысл. Но потом я увидел Габриэль, и все изменилось. Я понял, что происходит с теми, кто ослушался Сестер. Я понял, что будет с нами… с тобой. Эта мысль была невыносима. У меня перед глазами снова и снова вставала одна картинка: как ты в красном жилете бьешься о забор со стороны Леса. Я не мог этого допустить. — Он роняет голову на грудь.
Меня душит скорбь по несбывшемуся.
— Мы могли сбежать, — говорю я. — У нас был шанс.
Трэвис поднимает блестящие от слез глаза.
— Не было у нас никакого шанса, — тихо возражает он. — Мы бы не сбежали. Рано или поздно нас бы нашли. — Он встает на колени и стискивает мои руки. — Мэри, как ты не понимаешь? После встречи с Габриэль я только и делал, что пытался тебя уберечь, спасти… Потому что слишком боялся тебя потерять.
Я качаю головой, мысли крутятся ураганом и бешено рвутся в разные стороны.
— Почему ты не сказал мне раньше? Почему говоришь только теперь?
— Я слишком долго пытался тебя защищать. Габриэль сказала, что океан опасен, и я решил не пускать тебя к нему. Но вчера, увидев тебя в толпе Нечестивых, я понял, что больше не могу так. Я не имею права принимать решение за тебя.
Вчера мне открылась истина: океан ничего не значит. Даже если мы никогда его не найдем, ты больше во мне не нуждаешься. Раньше я думал, что смогу тебя защитить. Смогу о тебе позаботиться. Но тебе не нужна моя забота. То, что ты сделала вчера… Я никогда такого не видел, это было невероятно! Ты боролась за жизнь с Нечестивыми — и выжила! — Он качает головой, в широко раскрытых глазах блестят слезы. — Я был потрясен.
Такое чувство, что Трэвис выдернул какую-то пробку из моего тела и теперь вся боль и ярость вытекают наружу, оставляя за собой пустоту.
— Ты всегда будешь мне нужен, — шепчу я. — Я так долго тебя ждала, а ты все не шел. Почему ты заставил меня ждать?
Трэвис вздыхает, разминая пальцы о подоконник.
— Наверно, я уже тогда понимал, что меня тебе мало, Мэри. Дело даже не в океане. Дело в тебе, в твоих нуждах и желаниях. Допустим, несколько лет мы бы прожили счастливо… — Он умолкает, на глаза вновь наворачиваются слезы. — Но я не могу и не хочу быть твоей второй по счету мечтой.
Мне хочется заорать, повалить его на пол и заставить взять эти ужасные слова обратно. Вместо этого я подхожу к окну и всем телом подаюсь вперед, на улицу. Интересно, доносится ли сюда соленый запах океана? Если закрыть глаза и как следует сосредоточиться, быть может, я даже различу грохот волн о берег… Почувствую вкус моря.
Разве это не было нашей общей мечтой? Почему теперь я должна выбирать?
— Мэри, — говорит Трэвис, подходя сзади. Он кладет руку мне на плечо, но я ее смахиваю.
Нет, это все неправда, я не хочу верить его словам, не хочу верить, что могу быть настолько жестокой и себялюбивой. Я чувствую спиной тепло его тела, которым он пытается заполнить бездну в моей груди, и крепко обхватываю себя руками, словно закрываясь щитом.
Я поворачиваюсь и иду к двери. Когда я переступаю порог, Трэвис громко спрашивает:
— Ты бы смогла отказаться от океана ради меня?
Я медлю, прижимаясь рукой к косяку. Раньше я думала, что со мной будет, как с мамой: любовь заставит меня забыть обо всем остальном. Сейчас я сознаю, что этому не бывать, и выхожу за дверь, оставляя Трэвиса без ответа.
XXX
На платформах сложно уединиться, поэтому я просто иду по веревочным мостам куда глаза глядят — прочь от Трэвиса и всех остальных. Потом я сажусь и свешиваю ноги. Ссадины и царапины, оставленные Нечестивыми, уже начали чесаться и заживать. Мне хочется плакать, но слезы не идут. Мне хочется кричать, но не закатывать же сцену. Поэтому я просто сижу, смотрю на Лес и думаю о признании Трэвиса: он бы никогда за мной не пришел.
Он позволил бы мне выйти за Гарри.
Я достаю из-за пазухи тоненькую книжицу с вложенной в нее фотографией Нью-Йорка. В ярком свете дня краски кажутся более блеклыми, чем тогда, на чердаке, но мне плевать. Я вожу пальцами по исполинским зданиям, гадая, сколько нужно людей, чтобы их заполнить, и что случилось со всеми этими людьми. Сколько историй утрачено навсегда…
Затем я откладываю фотографию и принимаюсь изучать книгу. Первый раз вижу такой крошечный томик: в нашей деревне, кроме Писания и фолиантов с генеалогическими исследованиями, книг не было. Я осторожно открываю книгу в красную кожаной обложке и провожу указательным пальцем по изящным буквам на первой странице, которые складываются в незнакомые мне слова: «Сонеты Шекспира». Бумага когда-то была плотной, но от времени пожелтела и стала хрупкой: края рассыпаются от моих прикосновений.
