Павел Иевлев - Телефон Господень (сборник)
Набатным громом прозвучала в этой тишине трель селектора внутренней связи, и хриплый, почти неузнаваемый голос начальника прокаркал:
– Николаев, зайдите пожалуйста ко мне в кабинет
Николаев – это я. Скрип отодвигаемого стула показался мне громким, как пушечный выстрел. Взгляды сотрудников ощущались на спине, как раскаленные угли. В гробовой тишине я сделал десять шагов к двери кабинета – мне казалось, что я поднимаюсь на эшафот.
В кабинете, всегда полутемном, сейчас царил почти полный мрак. Маленькая настольная лампа на столе начальника была слегка повернута в мою сторону, оставляя в тени его лицо.
– Садитесь, Николаев – голос прозвучал ужасно, с каким-то хрипом и сипением.
Я, переставляя внезапно потяжелевшие ноги, подошел к креслу и сел в него.
– Вы уже второй год работаете в нашем коллективе. Не стану скрывать – вы отличный бухгалтер. С вашей помощью дела нашей фирмы пришли в полный порядок. Несомненно, в нашей компании у вас есть огромные возможности для роста.
Любой сотрудник пришел бы в восторг, слушая такое признание его заслуг – если бы оно не произносилось таким мертвенным шипящим и хрипящим голосом.
– Однако хочу отметить, что, несмотря на свой несомненный профессионализм, вы так и не прониклись единым духом коллективизма, присущего нашей компании. Вы явно не готовы отдать себя всего ее интересам…
На меня постепенно накатывало какое-то странное оцепенение. Жуткий хрипящий голос почему-то завораживал своими странными интонациями – казалось, что он говорит какие-то не доступные мне пока, но несомненные истины.
– …Поэтому я предлагаю вам отбросить свои сомнения и по-настоящему влиться в дружную семью нашего коллектива, где каждый отдает все что может общему делу, или же принять на себя всю тяжесть последствий отказа…
Я в каком-то помутнении смотрел, как мои руки сами тянутся к галстуку, чтобы распустить его узел. Два маленьких шрамика, оставшихся на шее после того обморока, начали болезненно пульсировать – надо было открыть их, подставить шею… Чему? Неважно, только бы поскорее… Жуткий и одновременно завораживающий голос приближается… и тут я укололся о декоративную серебряную булавку, воткнутую в галстучный узел. Наваждение исчезло – в темноте кабинета ко мне приближалось нечто столь жуткое, что сама смерть в сравнении с ним казалась избавлением. Ужас вытолкнул меня из кресла как катапульта – одним прыжком я оказался у двери и, рванув ее, выскочил в залитый светом офис. За спиной у меня послышалось хриплое рычание, но я не стал оглядываться, бросившись к выходу. На всю жизнь мне запомнится то отчаяние, которое я видел в глазах остальных сотрудников. Впрочем, они не пытались меня остановить.
Я пишу эти слова ночью, сидя в собственной квартире. Болезненно пульсируют шрамы на шее и что-то тянет меня к окну – откинуть шторы, распахнуть рамы, впустить то, что так призывно скребется в стекло и – с облегчением подставить горло, чтобы избавиться от этого мучительного зуда. И – отдать, отдать свою кровь, получив взамен избавление…
Но я знаю, чье лицо будет там за стеклом. И я не встану из-за стола и не подойду к окну. Утром мне станет легче и я смогу отдохнуть – до следующей ночи…
Рука субботы
История эта началась в середине 90-х годов прошлого уже века. В подвале обычной московской пятиэтажки был обнаружен обнаженный труп мужчины возраста 30-35 лет. Труп был подвешен к потолку на вбитом крюке.
Из протокола осмотра помещения:
…подвал дома № … по улице … типичный для домов подобного типа. Высота около двух метров, потолок деревянный, стены кирпичные. Размер помещения примерно десять метров в длину и шесть в ширину, пол земляной, на стене трубы. В наружной стене имеется небольшое окно, забранное решеткой. В правом дальнем от входа углу имеется вбитый в потолок крюк, согнутый из арматурного прута. На крюке располагается тело потерпевшего, подвешенное за связанные в щиколотках ноги. На груди тела имеется глубокий крестообразный надрез, в который помещен некий неизвестный предмет, размером примерно пять на три сантиметра. До прибытия экспертов предмет решено не извлекать. На стенах помещения нарисованы, предположительно кровью потерпевшего, неизвестные знаки и символы. Здесь же находится таз металлический эмалированный, в котором лежит побелочная кисть и сохранились остатки бурого вещества, предположительно свернувшейся крови…
Никаких документов и личных вещей потерпевшего в подвале не было обнаружено, но, к удаче следствия, нашедший труп местный дворник опознал в нем лицо без определенного места жительства, тихого алкоголика Василия, которого сам не раз гонял из подъездов. Если бы следствие было поручено опытному милицейскому работнику, то скорее всего, на этом бы все и остановилось, поскольку опытные работники называют такие происшествия «глухарь в квадрате» и ограничиваются опросом соседей. За БОМЖа, понятное дело, медалей не дождешься. Однако дело это было свалено на молодого следователя Александра Нефедова, у которого стало первым расследованием убийства в его начинающейся карьере. Александр взялся за следствие со всем энтузиазмом молодости и вскоре выяснил, что за последние полгода в этом районе столицы пропало не менее десяти лиц БОМЖ. Среди сообщества уличных бродяг циркулировали слухи о «нехорошести» района, и они старательно избегали там появляться. Это даже было отмечено в докладе участкового, который, естественно, ставил сей факт себе в заслугу.
Сообразительный следователь взялся за обход подвалов. Уже в третьем осмотренном доме он обнаружил вбитый в потолок крюк и плохо замазанные кровавые разводы на стенах. Тем временем, произошло еще одно загадочное событие – труп потерпевшего алкоголика необъяснимым образом исчез из городского морга, за недосугом так и не осмотренный медэкспертом. Кому могло понадобиться это неказистое тело, осталось загадкой, равно как и сам способ похищения – никаких следов взлома в морге не было обнаружено, и, вдобавок, пропало пальто и обувь принадлежащие сторожу. Сам же сторож морга, по обыкновению работников этого профиля, был той ночью смертельно пьян, и в свидетели по этой причине не годился.
Между тем, младший лейтенант Нефедов отыскал уже четыре места предполагаемых убийств. Поскольку заявлений о пропаже граждан не поступало, то он логично предположил, что жертвами были все те же несчастные бомжи. Между тем, на следователя начинало давить начальство, требуя закрыть безнадежное дело и заняться более перспективными расследованиями – происшествий в Москве всегда хватало, а тут бомжи какие-то… Однако новый толчок почти закрытому делу дало заявление от гражданки А.А. Кирсановой, художницы, о пропаже мужа, гражданина Кирсанова В.П., художника же. Гражданин этот пропал посреди шумного застолья, отправившись в ближайший ночной ларек «за догоном», то есть за следующей бутылкой. Из этой недалекой экспедиции он не вернулся, и нетрезвая компания обнаружила этот факт только утром. Поискав художника по кустам, жена обратилась в отделение милиции, предполагая, что ее супружника «повязал» ночной наряд. Однако никаких следов пропавшего не обнаружилось, и она забила тревогу, тем более, что слухи о неизвестных «сатанистах-убицах» по району уже гуляли вовсю. Необходимо отметить, что модный богемный художник Кирсанов одевался исключительно в лохмотья, выражая тем самым свой артистический протест против окружающего общества потребления, поэтому ночью и в нетрезвом виде был неоднократно принимаем за бомжа, отчего несколько раз уже имел неприятности.
Следователь Нефедов моментально сопоставил все эти факты и направился на обход всех известных ему мест убиений. Буквально через полчаса в одном из подвалов он увидел ожидаемую картину – подвешенный к потолку труп гражданина Кирсанова, тридцати трех лет, художника. Артистический протест сыграл с работником искусства дурную шутку – неизвестные охотники на бомжей приняли его за бродягу. Естественно, после этого о закрытии дела и речи быть не могло – протест протестом, но все-таки не бомж погиб, а полноправный гражданин, налогоплательщик и избиратель с московской пропиской. В помощь Нефедову выделили двух оперативников, и расследование закрутилось. Между тем, труп художника в первую же ночь исчез из морга при обстоятельствах совершенно аналогичных предыдущему случаю. Даже пропажа носимого имущества несчастного сторожа имела место. Самого сторожа, с похмелья бормочущего что-то безумное о ходячих покойниках, на этот раз уволили за разгильдяйство, но факта это не отменяло – второй исчезнувший труп так и не был осмотрен экспертами, по причине чрезвычайной занятости последних. Отмахнуться от этого было уже нельзя, тем более, что жена потерпевшего настойчиво требовала тело для христианского погребения. Места обоих происшествий (убийства и похищения трупа) на этот раз были очень тщательно осмотрены криминалистами. В подвале обнаружены следы присутствия не менее пяти человек, как минимум один из которых женского пола. Неведомые убийцы были чрезвычайно аккуратны или работали в перчатках, поскольку никаких пригодных для дактилоскопии отпечатков, кроме отпечатков художника обнаружено не было. Интересная подробность – рисунки и надписи на стенах были действительно нанесены кровью покойного посредством побелочной кисти, однако к этой крови была местами добавлена кровь куриная. Кроме того, на земляном полу подвала были обнаружены несколько мелких куриных перьев и отрезанная куриная лапа, по-видимому принадлежавшая крупному петуху. Этой кровью и, видимо, этой же лапой, на животе покойного были оставлены несколько красных птичьих следов. Все это было загадочно, но вполне объяснимо, а вот второе происшествие – в морге – поставило экспертов в тупик. Абсолютно никаких следов проникновения извне обнаружено не было, более того, по утверждению сторожа, дверь была на ночь закрыта изнутри на засов, что исключало использование похитителями ключей. По словам того же сторожа, засов он обнаружил поутру отодвинутым, а дверь – открытой. С вешалки исчезли плащ и вязаная шапка, принадлежавшие сторожу, а из приемного отделения – ботинки. Самое удивительное, что на засове, помимо отпечатков сторожа, были обнаружены «пальчики» покойного художника! Естественным образом напрашивалась версия о сговоре алкоголика-сторожа с похитителями, которые, обладая извращенным чувством юмора, и приложили к открытой сторожем двери руку покойника. Тем не менее, арестованный немедленно сторож все отрицал и только трясся то ли от страха, то ли от хронического похмелья. Когда на него соответствующим образом надавили, он, со слезами на глазах, стал нести уже полнейшую чушь о том, что покойник ночью якобы встал сам и преспокойно удалился. Сторож же, по его словам, не смог этому воспрепятствовать по причине сильнейшего алкогольного отравления, и вообще, мол, не такой он дурак, чтобы с бродячими покойниками связываться. Откровения сторожа были отнесены на счет белой горячки, но выпускать его на всякий случай не стали.
