Рейчел Уорд - Числа. Трилогия
31
Мы развернули пакеты с едой. Энн принесла бутерброды, самодельный пирог, чипсов. Карен налила нам по чашке чаю, и мы уселись по разные стороны стола.
Я все ждала расспросов, ждала, когда Карен потребует объяснений, но поначалу она просто болтала про близнецов, про шумиху в газетах. Оказалось, что репортеры просто встали лагерем у них под дверью. Я подумала: она ведь, наверное, спросит про числа, небось слухи до нее уже дошли, но она, понятное дело, задала вопрос, какой обычно задают все мамы:
— А что там у вас с Терри — с Жуком, а? Вы теперь не только друзья?
Мне не хотелось о нем говорить — уж всяко не с ней, — но тут я сообразила, что хорошо бы залучить ее на свою сторону. Кто знает, а вдруг она поможет мне снова с ним увидеться? Поэтому я не послала ее куда подальше, хотя в первый момент собиралась сделать именно это.
— Только друзья, — пробормотала я. — Очень хорошие друзья.
По лицу расползлась предательская краска, черт бы ее подрал. Блин, как это паршиво, когда тебя выдает твое собственное тело. Карен все заметила, улыбнулась.
— Но он тебе нравится, — сказала она игриво.
Внутри жгло, как огнем. Да, он мне нравится.
Каждую минуту каждого дня я думаю только о нем. Без него мне больно. Я люблю его. Только все это мне ни за что не сказать вслух — никому, кроме, может быть, него.
— Да, нравится, — проговорила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, пытаясь остудить пылающую кожу лица и снова обрести нормальный вид. — И мне обязательно нужно его увидеть. Это очень важно, Карен. Мне нужно его увидеть.
Она понимающе улыбнулась мне, подмигнула:
— Я понимаю, что ты чувствуешь. Тоже, знаешь, когда-то была молодой. — Сколько этих расхожих фразочек пожилых теток она еще собирается на меня вывалить? — Ты его скоро увидишь, Джем. Да, его задержали, но никто же не думает, что бомбу подложил один из вас. Тебя хотят опросить как свидетельницу. Ну и потом, эта история с угнанными машинами — и что вы там еще натворили за последние дни. Кроме того, мы так пока и не знаем, что они решили по поводу этого ножа в школе… — Она вздохнула. — Я не хочу сказать, что все так уж распрекрасно, потому что на самом деле все довольно паршиво, но со всем этим можно разобраться. От тебя требуется одно: честно рассказать все полиции, и потом, рано или поздно, ты увидишься с Жуком.
— Потом меня не устраивает, — выпалила я.
— Надо учиться терпению. Знаю, это нелегко…
— Просто нет времени ждать! Мы должны увидеться до пятнадцатого!
— Перестань глупить. Вам по пятнадцать лет. У вас вся жизнь впереди.
— Да нет же! Вы ничего не понимаете!
— Тогда расскажи, как оно на самом деле.
Выбора не было, и я рассказала. Про числа, как рассказала Жуку в тот день, когда «Лондонский глаз» взлетел на воздух.
Пока я рассказывала, Карен было явно не по себе, она мяла в пальцах фольгу — обертки от пищи, а когда я закончила, она рассмеялась, нервно и пронзительно.
— Да ладно, Джем. Ты действительно в это веришь?
— Дело не в том, верю я или нет. Просто все так и есть.
Она фыркнула и посмотрела на свои пальцы, беспокойно тискавшие и складывавшие кусок фольги.
— Все это выдумки, Джем. В жизни такого не бывает.
— Бывает, Карен. Я с этим живу уже пятнадцать лет.
— Джем, у всех случаются трудные моменты. Я знаю, как тебе досталось. У тебя в жизни было слишком много несчастий, слишком много перемен. Я все это знала, когда согласилась взять тебя к себе. Так бывает, когда человек запутался, он пытается отыскать в сложившейся ситуации какой-то свой смысл, чтобы хоть как-то с ней справиться…
Так она ничего и не поняла.
— Я это не придумала! Вы что, считаете, мне самой нравится так жить?
— Ну ладно, успокойся. В любом случае ты это придумала не нарочно. Я другое хочу сказать: иногда наш мозг играет с нами вот в такие игры.
— Так мне нужно в психушку?
— Нет, тебе нужен нормальный, надежный дом. Ничего с тобой такого, что нельзя вылечить — стабильностью, тем более любовью. Словом, теми вещами, которые я и пытаюсь тебе дать.
Она робко подняла на меня глаза. Уже привыкла, что вот такие вот слова я обычно швыряю ей обратно.
Но дело в том, что хотя я разве что не орала от злости и беспомощности, я прекрасно ловила ход ее мысли. Если бы мне кто рассказал вот такую историю, я бы решила, что человек нагло заливает, ну или у него крыша поехала. Фиг бы я поверила. Мир Карен был четко расписан по строгим правилам. Ее ноги тридцать восьмого размера крепко стояли на земле. Понятное дело, ей мой рассказ показался бредом. И вот теперь она смотрит на меня и ждет удара под дых, какой получила бы несколько недель назад, — только какой смысл в этом ударе?
— Знаю, что пытаетесь, Карен, — сказала я. — Знаю.
Она сжала губы — сдержанная полуулыбка, в которой были благодарность и понимание того, каких усилий стоили мне эти слова.
— Хочешь еще чая, моя хорошая?
Я кивнула.
— Да. Пойду пройдусь, пока чайник закипит.
— Давай.
Я встала и вернулась в церковный зал, меня снова поразили его огромные размеры, все это пространство вокруг. На полу повсюду лежали камни, на которых были вырезаны какие-то надписи. На одном из них я стояла: памятник какому-то мужику, который помер двести тридцать лет назад. Стены тоже были как лоскутное одеяло: слова, написанные сотни лет назад, имена людей, про которых никто давно не помнит. Меня окружали мертвые кости и призраки.
Я пошаталась по церкви, время от времени останавливаясь и читая надписи. Вроде как должна была накатить жуть. Не накатила. Мне даже понравилось: здесь числа представали со всей честностью. Камни сообщали голые факты: дата рождения, дата смерти. Так что числа были в порядке, а вот от слов становилось не по себе: скончался, почил в мире, вернулся к Создателю, отошел в лучший мир. Перед последней надписью я остановилась. Что это — слабая надежда, вера или даже уверенность? Если бы мне поручили делать эту надпись, я бы выкинула три последних слова. Оставила бы просто «Отошел».
Потому что именно это и происходит — по моим представлениям. С чего они взяли, что случается что-то другое?
От этого чтения я задумалась: а где теперь моя мама, вернее, где то, что от нее осталось? Что стало с ней после того, как ее увезли от меня в той машине? Ее где-то похоронили? Или кремировали? Были ли похороны, пришел ли на них хоть кто-то? Или торчков, алкашей и бомжей просто скидывают в одну общую яму? Мне вдруг страшно захотелось, чтобы у нее все-таки была могила. Хотелась, чтобы ее зряшняя, никчемная жизнь завершилась по-человечески.
По телу пробежал холодок. А как они поступят с Жуком? Было просто невозможно поверить, что через двадцать четыре часа и ему потребуется надгробный камень. Как может человек, настолько полный жизни и энергии, вдруг взять и перестать быть?
Я почувствовала, как внутри нарастает паника. Что бы там Карен ни думала, для Жука отсчет уже идет на часы, может, даже минуты. Я столько раз видела его число… Оно не изменилось. Оно — реально. Он умрет в камере, в каком-нибудь полицейском застенке. Может, его забьют до смерти. Или он уже болен. Уже сейчас болен, его пожирает какая-то болезнь — всем кажется, ничего особенного, а на самом деле она смертельна. Не в силах я просто пережидать эти часы, пока кто-нибудь не придет и не сообщит мне новость. Нужно надавить на них посильнее, сделать так, чтобы Жука выпустили.
— Чай готов! — Голос Карен заметался под сводами.
Я вернулась в ризницу, твердо решив повидаться с Жуком, чего бы это ни стоило. Я всю жизнь плыла, куда волны понесут, меня швыряло из дома в дом, меня никто не спрашивал, чего я сама хочу. Пора брать жизнь в свои руки.
Мы выпили чая и готовы были ложиться спать. Карен продолжала болтать — старалась развеселить меня. Но я так устала, что прямо падала с ног. Поэтому позволила ей уложить себя, подоткнуть одеяло, а потом слушала, как она, пыхтя и кряхтя, залезает под свое.
— Ничего, удобно, да? — сказала она бодрым, неунывающим голосом.
— Гм… не очень. Но лучше, чем спать под забором.
— А ты спала под забором?
— Мм.
— Ладно, ты покемарь, а завтра решим, как отвезти тебя домой, чтобы ты наконец нормально выспалась в своей постели. — Послышался шорох одеяла, Карен ворочалась. — Да, Джем, похоже, ты права, вряд ли я смогу проспать здесь и вторую ночь, больно уж пол жесткий…
Ага, только не прошло и пяти минут, как она начала похрапывать. Провалилась в сон.
Может, будь я одна, я бы и заснула, но ее мерное хриплое дыхание, вдох-выдох, словно заполняло комнату. И жутко меня раздражало. Кроме того, мне было завидно. Хорошо этой тетке: вот так вот взяла и вырубилась. А у меня голова лопалась от последних событий, а сверху еще громоздились события предстоящие. Примерно через полчаса я поняла, что лучше мне встать или я просто ее убью. Убийство, даже на мой взгляд, было уж слишком крутой мерой, так что я потихоньку откинула одеяло и поднялась.
