Владимир Фалеев - Третий глаз
Ощупав глазами стену с множеством окон, Даша отсчитала второй этаж, впорхнула в открытую форточку, оказалась над столом в красном уголке. Выйдя из комнаты в коридор, увидела, что пухлая, страдающая одышкой, пропахшая валерьянкой комендант Софья Ермолаевна поджидает ее. Комендант выразила удивление, что Даша уже побывала в красном уголке, хотя на самом деле Софья Ермолаевна ищет ее все утро.
— Где же ты летаешь, ворона? Тебя Корзухин спрашивал, — говорит Софья Ермолаевна, а юркие глазки на одутловатом, пористом лице, тяжелое дыхание, будто за комендантом гнались, выдают хитрость. «Кыш, кыш!» — размахивает ласково руками комендант и гонит ворону назад в комнату. Шелковое мятое платье на толстом, бесформенном теле Софьи Ермолаевны, ярко намалеванные лягушачьи губы, а во рту язык большой — не зря шевелится.
«Уже знает, что я за птица», — отмечает про себя ворона.
— У меня беседа с лесорубом, он где-то в коридоре ждет, — каркает жалобно ворона и взмахивает крыльями, чтобы снова вылететь в коридор, но рыхлое тело коменданта закрыло весь проем выхода.
— Посиди, ворона, — смеется Софья Ермолаевна. — Чего тебе с лесорубом беседовать! — и по-охотничьи прищурила глаз.
— Он новенький, из северного леспромхоза. Его мужики за рекорд побили…
— Пускай в милицию идет! — фыркает комендант. — Ты-то тут при чем? Шторы у кастелянши не глажены, а ты все крыльями машешь! Коготки твои ни до чего, кроме баяна, не дотрагиваются.
Торчит комендант в дверях, как пробка. Ворона взлетела со стула, осмотрела комнату и хотела было выскочить в форточку, но тут же прирученно села на плечо Софье Ермолаевне, затарахтела ей на ухо немножко по-театральному, пощекотала клювом дряблую щеку. Однако умаслить начальника не смогла, услышала только за ее спиной тяжелую командорскую поступь. Обрадовалась: Ильюхин! Ан нет! Комендант освободила вход, грузным телом развернулась на шум шагов и впустила в комнату высокую цаплю в темной юбке и пестрой кофте. Даша узнала птицу, которую видела третьим глазом, — это жена Павла Николаевича.
— Ирина Анатольевна! — Софья Ермолаевна наигранно всплеснула пухлыми ладонями. Ворона догадалась: комендант специально расставила здесь силок, чтобы изловить ее.
Цапля в пестрой гипюровой блузе уныло водила длинным носом. Ага! Тоже встревожена! Дождавшись, когда комендант вышла из комнаты, и, плотно притворив дверь, гостья заговорила:
— Здравствуйте, пташечка, — веки тяжелые, покрасневшие, а голос твердый. Цапля села на стул, а ворона — на подшивку газет, что лежала на столе.
— Не виню вас ни в чем, — голенастая птица заплакала. А ворона подумала: «Какая же я глупая! Нет чтобы подольше посмотреть третьим глазом, знала бы наперед, зачем пожаловала цапля, подготовилась бы к беседе…»
Цапля, часто моргая, хвалила Луку: такой обходительный, волевой, толковый, и не жалела комплиментов юной вороне. Из похвал можно было заключить, что у самой цапли ни крылья, ни пух, ни перья не шли ни в какое сравнение с вороньими. Гостья заголосила, как на кладбище, вытащила из-под крыла платок, утерла глаза, а потом из ее горла зацокало:
— Укротите Ивушкина! Чего он добьется местью? Вразумите его! Вы же не претендуете на Павлика? Так зачем вам мстить ему? Ваш муж так любит вас! Цените своего супруга, ласточка, не губите и моего, не портите ему карьеру!
«Какая я тебе ласточка!» — злилась ворона.
О позоре семьи, о дочурке, которая любит папу еще больше с той минуты, как он стал роботом, биологической машиной с клавишами, которой легко управляют знающие люди, говорила мудрая высокая цапля. А ворона дивилась: «Неужто?» И не верила, что робот всегда выполняет чью-то волю, а сам ни на что не годен. Хотя супруге, конечно, лучше знать. И все же ворона возразила:
— Он — не манипулятор!
— Он — электронно-хозяйственный мозг! — гордо сказала цапля и высокомерно глянула на ворону. — Он не на транзисторах, а на микросхемах. Очень совершенный механизм пятого поколения. Таких на Западе еще не создано, в Японии их только конструируют. Интегральные микросхемы с памятью двадцать миллионов бит дают колоссальные возможности. И мой робот превосходит по мощности все имеющиеся и проектируемые, а обслуживается биоробот всего одной женой.
— А я? — каркнула ворона.
— При чем тут ты? — удивилась цапля. — Ты ему совершенно не нужна! Я одна справляюсь с этим механизмом! И не науськивай своего мужа ломать дорогостоящую государственную машину!
— Понимаю… вразумлю… постараюсь… — топорщила перья растерянная ворона.
Цапля внушала вороне черкнуть на листе, что, мол, никогда не прикасалась к роботу, то есть Павлу Николаевичу, не имела с ним интимных бесед и что она, ворона, верна супругу и любима им.
— Вы диктуйте. — Ворона облетела обитый зеленым сукном стол, она лихорадочно шарила когтями в поисках карандаша и клочка бумаги, чтобы скорее писать и избавиться от неприятной гостьи. Под бурым крылом цапли нашлись и бумага и авторучка. Когда ровный, как у школьной учительницы, голос цапли зазвучал в комнате, носик авторучки в лапе вороны, казалось, сам собою забегал по линейкам листа. Лишь один раз ворона возмущенно захлопала крыльями, отказалась писать, когда речь пошла о Митрофанове.
— О нем зачем же? — недоуменным взглядом скользнула по кружевному оперенью цапли, по тощим ногам и голой голени, удивилась, какие длинные и тонкие у цапли пальцы, а коготь среднего пальца зазубрен и клюв очень острый.
— Мне показалось, что физинструктор вызнал про ваши отношения с роботом и вызвал геолога в город, — разъяснила цапля и шагнула на длинных полусогнутых ногах к столу, вырастая над маленькой вороной. — А может, Семен Васильевич подстроил эту интригу? Добавьте что-нибудь от себя.
Ворона каркнула неодобрительно, ничего добавлять не стала, а только накорябала свою фамилию снизу, у самого среза листа, и удивилась проворству, с каким цапля схватила лист, сложила его четвертушкой, сунула под крыло, печально улыбнулась, затопала от стола, толкнула дверь в коридор и шагнула на своих длинных ногах за порог, где неуклюже шарахнулась к стенке испуганная и угодливо кивающая ей Софья Ермолаевна. Рядом с комендантом цапля казалась гигантской, она гулкими шагами унесла с собой по коридору груз, который горбил ворону.
Софья Ермолаевна незаметно удалилась по коридору, а ворона, боясь мельтешить на глазах у людей, схватила ключ и заперла дверь красного уголка. В уединении она опять попыталась открыть третий глаз, но была так возбуждена, что веко третьего глаза не подчинялось ее желанию. Ну что ж… Ворона вытащила из сумочки кругленькое зеркальце, заглянула в него и там, к своему удивлению, обнаружила привычное выражение лица. Кожа щек и носа смуглая, гладкая. Какое счастье видеть себя с привычной прической, даже в шелковой кофточке с вырезом на груди!.. Какое изумительное счастье опять выйти в коридор добропорядочной воспитательницей, строгой наставницей и послушной коменданту служащей. Слева: «Здравствуйте, Дарья Федоровна!» — и справа: «Приветик, Дарья Федоровна!»
Даша быстро сбежала с этажей вниз, выскочила на площадь возле управления, а там улыбающийся комсорг подмигнул ей, сообщил, что сегодня день начался подготовкой к встрече возвращающейся из тайги, с Шестаковского моста, бригады бетонщиц Галины Жуковой; Вадим Алексеевич уже повидался с лесорубом Ильюхиным, похвалил Дашу за отменного рекордсмена, мимоходом предложил воспитательнице слетать в командировку в Ленинград, поискать конструкторское бюро, которое возьмется создать специально для стройки грузовой дирижабль, но, не увидев в глазах Даши восторга, посоветовал ей тотчас обежать все этажи общежития, собрать отдыхающих парней и девчат, чтобы ехали автобусами на железнодорожный вокзал встречать бетонщиц…
Помня, как еще несколько минут назад она была обыкновенной вороной, Даша стремительно взлетела на четвертый этаж корпуса женского общежития, тут, в комнатах, перегороженных ширмами, всегда можно застать кого-нибудь из молодых матерей, а то и спящего в простынях мужчину… По распоряжению коменданта мужчин следует изгонять из комнат, особенно вечером, после одиннадцати часов, но сделать это чрезвычайно трудно, потому что мужчины считают себя мужьями живущих здесь женщин и даже отцами ребятишек, хотя здесь не прописаны.
…Двое суток прошли для Даши нормально. Она ходила на службу; беседовала с жильцами комнат; мирила ссорящихся девчат; успокаивала матерей, отчаявшихся в ожидании отдельных квартир, уверяла их, что они будут жить с мужьями, что у детей будут отцы; танцевала на площадке в саду, хотя дома ее ждал Лука Петрович.
Лука Петрович съездил в поселок, где позабавлялся с сынишкой Димкой, поел овощей в огороде и вернулся в город; каждое утро он бегал на пустырь делать зарядку и купался в реке. И казалось, что все в семье устоялось, геологу необходимо возвращаться в свою экспедицию на Север. Но в чувствах Даши было неспокойно, в ней происходили какие-то неясные процессы. Когда она осталась вечером на танцевальной площадке, наблюдая за порядком, она избегала попадать на глаза некоторым девушкам… Не хотелось ей возвращаться домой, она боялась притворного семейного благополучия. В темном уголке сада сидела на скамейке за густыми ветвями широколистного клена, здесь было прохладно и спокойно. Долетали приглушенные звуки музыки с танцплощадки. Она уже догадывалась, что хотя для девушек из бригады Галины Жуковой она еще воспитательница, но для себя она притворщица: ее лицо закрыто плотной маской, нутро закамуфлировано платьями приличия, и многие об этом уже догадываются.
