Владимир Фалеев - Третий глаз
Растерявшись от нелепых ответов и приказов, геолог, цепляясь ногами за стулья, метнулся назад, в приемную, в надежде уточнить у секретарши, кто из двоих главный инженер Стрелецкий, но та, не вникая, напустилась на него как на разбойника, схватила телефонную трубку, угрожая сию минуту вызвать военизированную охрану.
Перерыв закончился. Робот вышел из кабинета главного инженера, постоял секунду в приемной и вошел в кабинет начальника, где все участники совещания были уже на местах. Заняв кресло за столом, он глянул на Фокина, который сидел теперь на его стуле, у стены, рядом с инженером Петуховым. Все видели, что за столом сидел Павел, но понимали, что это был не он, это был какой-то сложный механизм. Под его тяжелым взглядом сбегали с лиц ухмылки, гасли перемигивания, стихали пересмешки, воцарялась мертвая тишина. Лицемерно-почтенный прежде Сергей Афанасьевич Кваша сосредоточенно всматривался в нового Стрелецкого. Нахохленные плечи Заварухина расправились. Тайна частной жизни, которую, кроме двоих, знал только Митрофанов, после прихода Дашиного мужа стала всеобщим достоянием. Присутствующие оптимисты, пессимисты, сметливые, волевые, прожженные практики и лукавые, продувные скептики, надежные друзья и затаившиеся завистники, жадюги и ротозеи, крикуны и молчуны — все представляли опасность для Павла, но не для робота; пороховой бочонок подкатился под кресло главного инженера, в любой момент каждый из них мог бросить спичку и поднять в воздух честь, достоинство и здоровье Стрелецкого, — но не робота. В банке памяти робота информация упорядочивалась, освобождаясь от элементов возбужденности. Людские сплетни, пересуды — Это не коррозия: человеческие страсти не страшны для аппарата, строго выполняющего свои функции.
Виктория Филипповна в ожидании замерла: сейчас ее вызовут, но робот указал пальцем Петухову. И тот распрямился, сжал кулак правой руки, выбросил его к потолку. От резкого движения блеснули орденские колодки на лацкане пиджака. Хитровато глянув на Квашу, свесившего лохматую голову на грудь, откашлявшись, Иван Иванович Петухов заговорил:
— На дождички жалобимся?.. На фронте мы танковые моторы латали в снежные бури под открытым небом. Зимой в годы войны намораживали ледяные подушки на реке, укладывали рельсы и ездили до самой весны, до распутицы… Так почему ныне, когда с неба не бомбят и прямой наводкой не расстреливают, не стлать звенья на безнасыпную просеку?
Обвел присутствующих взором, погрозил Кваше:
— Пра-ав Семен Васильевич! Миллиард — не чужая жена. Хорошую идею дал Заварухин! — Опять взметнул кулак вверх. — А что говорит физинструктор? Можно и его варианты выслушать… Но рваческих наскоков мы не потерпим! Оплата, премии, бизнес… Выходит, прежде чем штурмовать таежные болота, надо стволы берез ассигнациями облепить? Будто мы не ходили в атаку без полного хозяйственного расчета? Не жертвовали собою во имя победы? Не хоронили в боях людей? — Иван Иванович указал на уснувшего Квашу: — Не слушает…
Присутствующие сдержанно зашумели. После паузы Петухов заговорил еще более страстно:
— Милиция конфисковала два бочонка вина у одного нашего нэпмана: на просеке рабочих спаивал. Это известная персона — шофер Ухватов. Такие ловкачи ждут не полного хозрасчета, а полного довольствия… — Горестно покачав седой головой, Петухов махнул рукой и сел на место.
Когда увольняли Квашу из управления, то многие надеялись, что его место — начальника производственного отдела — займет Иван Иванович, но Стрелецкий посчитал Петухова, одинокого, никогда не женившегося, бобыля, уже староватым и добился, чтобы начальником отдела назначили его студенческого однокашника — Семена Заварухина.
— Дискуссия отменяется, — железным голосом напомнил робот. — Слово товарищу Гончевой.
Виктория Филипповна вскочила, поправила чубчик. Была она, как обычно, в клетчатых брюках, без пиджака, в ярко-голубой атласной кофте с большим бантом и бусами. Скривив подкрашенные губы усмешкой, Гончева принялась острить над беспомощностью снабженцев, попутно высмеяла впереди сидящего Егора Андреевича Дудкина за его веру в талисманы. Тот не шелохнулся, ни один мускул не дрогнул на его лице.
Глаза Павла латунно блестели за очками, он пророкотал:
— Ближе к делу. Как будешь выполнять план?
— Тут много говорили про бабу, — задиристо откликнулась Виктория Филипповна; все расхохотались. — А баба ценит любовь. Новый вариант проекта — наше дитя, любимое дитя. Его следует узаконить. А план, Павел Николаевич, мы выполним.
— Когда?
— Как прикажете! Гончева скромно села.
Иван Леонтьевич, бывший начальник управления, проводил совещания па предельно высоких тонах, обрывал, допрашивал, кричал. Казалось, он сидел между двух чаш весов и дребезжащим дискантом швырял имена нерадивых на одну чашу, а те, падая, подкидывали на второй чаше имена счастливчиков. У Старика участники «дискуссии» обливались ручьями пота, краснели, иных он выгонял из кабинета, а кое-кто под стук его кулака узнавал о своем понижении в должности. Хотя с годами Иван Леонтьевич становился добрее, кричал, как и в молодости, но наказывал все реже и реже. На тех «дискуссиях» почти всегда засиживались до полуночи, забывали обедать, курили, не выходя из зала заседаний. Еще год назад в пылу одной «дискуссии» маленький угрюмый человек, начальник экономического отдела Кочкин, отверг полный хозрасчет как противоречащий энтузиазму, на другой день за столом в своем кабинете он привычно положил перед собой листок многотиражной газеты, прочитал о себе заметку «Кочка зрения», тут же схватился за сердце: вызвали «Скорую помощь». Через неделю Кочкина похоронили. Редактора газеты уволили, а внедрение принципа заинтересованности в строительно-монтажных поездах за отсутствием директивы сверху Старик остановил и дискуссии прекратил.
Теперь все видели, что за столом сидит ЭВМ, совершенно бесчувственный человек с прожигающим взором. Он жутким басом подымал со стульев одного за другим присутствующих и задавал вопросы: сколько бульдозеров и самосвалов на перемычке Еланского болота, как котлопункты обеспечивают круглосуточным питанием смены, занятые на звеносборке, на отсыпке земляного полотна, на укладке звеньев пути? Разбудив Квашу, он ему, жмурящемуся, как коту, задал свой железный вопрос. Кваша сослался на плохую погоду.
— Земляное полотно должно быть отсыпано в перемычку к первому августа, — сказал робот. — Возражений не принимаю.
Поднял Бородая.
— Субподрядчик спит на твоей дистанции, — объяснил робот, имея в виду Квашу. — Почему, товарищ Бородай, не поставил вопрос об отзыве с твоего участка Кваши?
— Мы пропустим в Искерскую рабочий поезд, — отчеканил бритоголовый Бородай.
В последние дни Стрелецкого допекали многочисленными звонками: из Министерства путей сообщения грозили прислать финансовых ревизоров, остановить строительство Шестаковского моста, из проектного института пугали санкциями за нарушение проекта. Многочисленная информация, скопившаяся в мозгу, требовала переработки.
— Поезд на станцию Искерскую мы проведем к десятому августа, — объявил робот. — Об этом вы, товарищ Фокин, можете доложить министру. Если будет санкция, то мы за зиму продвинем рельсы через всю тайгу до Нефтяных Юрт, что у Голубого озера.
— Авантюра! — кто-то выкрикнул отчаянным голоском.
— Не понял, — холодно пробасил робот. — Имеются две проблемы: первая — реализация варианта Заварухина по отсыпке земляного полотна и продвижению шпальной решетки к Нефтяным Юртам за предстоящую зиму, но весь комплекс работ замораживается до особого распоряжения; вторая — пустить поезд по отрезку дороги первой очереди из Красногорска в Искер к десятому августа. Вторую задачу мы решим. Возражения не принимаются.
В заднем ряду опять вскочил Семен Васильевич, размахивая, будто саблей, свернутым в трубочку журналом, он заговорил, что его идея опубликована в журнале.
— У физинструктора Митрофанова оригинальный ум, — горячо говорил Заварухин. — Он способен подбросить множество оригинальных вариантов. Но кому это нужно? Проектный институт оконфузился! Миллиардная выгода тонет в склоке. Начав уже сейчас продвигаться огромными шажищами через тайгу и болота, строители к весне, конечно, уложили бы рельсы до Нефтяных Юрт. Тот, кто не ценит время, укорачивает свою жизнь!..
Выслушав энергичную речь Семена, робот повторил бесстрастно:
— Возражения не принимаются. Продвижение к Голубому озеру замораживается.
— Вы слышали? — почти взвизгнул Заварухин. — Гору золота сбрасывают в тартарары! Миллиард… Целый город взлетает в воздух! Вам не стыдно? Не жалко? У вас сгорают щитосборные лачуги, и вы их спасаете… А тут огромное достояние народное!.. — Семен Васильевич задохнулся от возмущения, поперхнулся, нервно задергал плечами, лицо его перекосилось, наконец он побежал по проходу между рядами, перешагивая длинными ногами через коленки сидящих, у выхода остановился и потряс рулончиком журнала: — Какие вы хозяева? Вы — туфта! Кого слушаете? Это ж не человек — слепая машина! Электронный оракул! — Он махнул рукой в сторону Павла и выскочил из кабинета, хлопнув дверью.
