Андрей Рубанов - Боги богов
Здесь каждый дикарь делал, что хотел, подчиняясь только собственным инстинктам или же — в редких случаях — приказам племенного лидера. Аборигены действительно были свободны от рождения, им незачем было выделять идею свободы и придумывать для нее специальное слово.
Первыми рабами стали горные людоеды, полуживотные, не знающие огня и не способные к абстракциям, их ловили в горах и одомашнивали, обучая простейшим навыкам, вроде переноски камней. Потом — примерно на третьем году правления — Марат с изумлением обнаружил, что среди рабов появляются вполне культурные сыновья и внуки рыболовов. Он допросил Хохотуна, тот сделал вид, что не понял вопроса. Наверное, потому, что сам был крупнейшим рабовладельцем Города. Зато Митрополит, получив задание, спустя сутки доложил, что многие мужчины и женщины без больших сомнений продают в рабство лично себя, а чаще — своих детей. Известны случаи, когда в неволю уходили целыми семьями. Один охотник за кальмарами из сильного и многочисленного южного рода жачцмего, что переводилось как «дочери зеленой пены великого шторма», продал за тридцать черных бананов собственную жену и сыновей.
Выслушав жреца, Марат вызвал стражу и приказал казнить не только самого пожирателя кальмаров, но и прочих участников сделки. А вечером того же дня рассказал Жильцу и выслушал про себя много нового.
— Кретин! — смеялся Жилец. — Зачем лезешь? Если папуас хочет стать рабом, он найдет способ. Сегодня ты запретишь — завтра он опять попытается. Если всё происходит полюбовно, не мешай. Естественный процесс, ничего удивительного…
Марат захотел взять изображающую его самого статуэтку из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, и ударить старого вора по шишковатому лбу, но привычно сдержал гнев.
Владыка никогда не гневается, ибо это смущает разум.
— Нет, старик, — спокойно ответил он. — Ты меня не убедишь. Я пролетел весь обитаемый Космос, я убил и сжег пять сотен дикарей. Мои носороги вытоптали тысячу миль океанского берега. Я был культурным человеком, пилотом, а стал вшивым императором вшивых подданных. Я жру черные бананы и объясняю своим женам, что такое эпиляция. Я не собираюсь просто так смотреть, как мой народ разделяется на рабов и хозяев.
— Эх, — простонал Жилец. — Дурень… Не хочешь — не смотри. Всё случится само собой. И еще одно: не надо говорить со мной, как с папуасом, понял? — Старый вор повысил голос. — «Мои носороги»… «Мой народ»… Заткнись. Или перережь мне глотку. Но чтоб я этого больше не слышал.
В тот вечер они долго кричали друг на друга, Жилец в сотый раз пообещал Марату, что взорвет мину в голове, а Марат в сотый раз пообещал Жильцу, что задушит его. Потом, в полночь, сидя на подоконнике опочивальни, в попытке успокоить нервы бывший пилот долго расстреливал зажигательными ракетами зеленое небо.
В Городе было три чистых квартала. У самого подножия Пирамиды в просторных глинобитных особняках жили старые воины: овеянная славой и почестями гвардия. Пятнадцать охотников: те, с кем Владыка пересек горы и завоевал побережье. Чуть дальше обосновались металлурги: лично Маратом созданный элитный класс рудознатцев, кузнецов и ремесленников — пионеры нового, железного века, умеющие изготавливать ножи, мечи, защитные доспехи, посуду и украшения. Третий район населяли бизнесмены, их территория была обширна и неоднородна. Богатые коммерсанты и те, кто имел заслуги перед Владыкой, селились рядом с Пирамидой, их менее зажиточные коллеги — дальше, и по мере приближения к берегу чистый торговый квартал постепенно превращался в скопище харчевен, ночлежек и воровских притонов — несмотря на поздний час, в иных окнах, занавешенных рыбьими шкурами, можно было различить слабые полоски света. Здесь делили украденное.
Марат подобрал увесистый камень и запустил в одно из окон. Невидимый мужчина сдавленно ахнул, невидимая женщина бешеным шепотом приказала заткнуться и пожелала кому-то всю жизнь сосать крабьи кости; свет исчез, воцарилась тишина.
В решении проблемы преступности Марат рассчитывал на Жильца (а на кого еще?), но крупно ошибся. Когда покоренные племена обжились на новом месте и стали возникать первые конфликты по поводу дележа мест для рыбной ловли, Владыка задумался о создании кутузки и простейшего уголовного кодекса. Пошел к Жильцу за советом и был изумлен, когда легендарный вор мрачно заявил, что думать о создании тюрьмы может только такой имбецил, как Марат, а уголовный закон должен предусматривать одно-единственное наказание для любого преступника, а именно: смертную казнь.
— Построишь тюрьму — сам не рад будешь, — сказал он, оглушительно чавкая (наложница кормила его черепашьей печенью). — Никаких тюрем, уяснил? Преступлений много — наказание одно. Смерть. Вот тебе весь кодекс. Другого не надо.
Марату казалось, что великий негодяй, отсидевший в тюрьмах десятки лет, прошедший гиперборейскую полярную каторгу и знаменитую пенитенциарную общину Новая Колыма, предложит создать где-нибудь на отдаленном островке комфортабельное заведение с хорошим питанием и мягким режимом. Но Жилец твердо стоял на своем: любого нарушителя порядка следует физически ликвидировать, даже если речь идет о мальчишке, укравшем из соседней хижины ожерелье из ракушек.
Владыка Города решил не спорить с Великим Отцом, а доказать правоту делом. В первые месяцы войны в предгорьях на северо-западе обнаружили пещеру, каменный мешок, — спуститься и выбраться из нее можно было только посредством веревки; там и учредили изолятор для правонарушителей. Сейчас в городской тюрьме сидели около ста пятидесяти дикарей, женщины и мужчины содержались вместе, еду арестантам носили жены и мужья, что касается бессемейных — формально их содержали матери родов, а что и как происходило на практике — Марат не интересовался. В общем и целом принципы гуманизма были соблюдены, а о деталях можно позаботиться потом, и если какой-то бессемейный уроженец рода хушцгро, зарезавший соседа костяным ножом из-за шкуры тюленя, не получает пропитания — пусть сам думает, как быть.
Женщин сидело много больше, чем мужчин.
Грязную часть Города он обошел стороной, вдоль канавы дураков. Вонь была почти невыносима, но Марат только сплюнул. Удивительно, что сладкое может смердеть так отвратительно.
Когда-то, во времена строительства, здесь бежал извилистый ручей; Владыка лично распорядился расширить русло и превратить его в ров для сброса нечистот и пищевых отходов. Идея казалась ему остроумной и даже гениальной. В конце сезона штормов с предгорий обильно шла дождевая вода — двигаясь по рву, она выносила помои в океан. Кроме того, клоака естественным образом делила Город на чистую и грязную половины. Когда Марат придумывал это, он казался себе Соломоном. У бедных своя жизнь, у богатых — своя, но мусор и фекалии общие. Сытые и голодные, толстосумы и голодранцы встречаются возле общей сточной канавы и всегда могут убедиться, что их дерьмо имеет одинаковый запах.
Когда он опомнился, было поздно. Обитатели чистого Города уже ненавидели тех, кто живет в хижинах. Те отвечали взаимностью. Смрадная траншея длиной в три километра погубила все надежды Марата на мир. Нельзя проповедовать добро и гармонию, заставляя людей нюхать дерьмо. Нельзя отделить чистых от грязных при помощи сточной канавы. Чистых от грязных вообще нельзя отделять, это могут сделать только они сами. Марат приказал засыпать ров, его воля была мгновенно исполнена, но ничего не изменилось: широкую полосу зеленого песка раз и навсегда прозвали канавой дураков, и ежедневно тысячи аборигенов приходили сюда справить нужду и таким образом выразить свое презрение к обитателям противоположной стороны.
Город-на-Берегу в плане выглядел как неправильный треугольник, Пирамида Владыки была вершиной, максимально отдаленной от океана, по мере приближения к воде число хижин, навесов, кострищ и тюленьих черепов, красующихся на вбитых в землю кольях, увеличивалось. Марату пришлось около часа шагать вдоль берега, чтобы найти уединенное место с чистым песком, где можно было войти в воду, не боясь наступить на рыбьи кости или обломки черепашьих панцирей.
Океан кормил девять его подданных из десяти. Последнего, десятого, кормили девять предыдущих. Сейчас, глубокой ночью, когда Пирамида была не видна, а горящий на ее вершине факел можно было принять за свет одной из четырех лун, ничто здесь не напоминало о существовании Города, и его Владыки, и воинов в медных нагрудниках, и боевых носорогов, и законов, и жрецов, и храмовой школы, и пещерной тюрьмы.
«Может быть, я рано назвал городом это скопище вигвамов, — подумал Марат. — Эту рыбацкую деревню, растянувшуюся на десяток миль. Нет никакого города, нет единого народа, каждая община живет отдельно от прочих и кормится на своем отрезке берега, не подпуская чужих».
