Тим Хэй - Оставленные
— Даже не думала.
— Разве ты никогда не ведешь себя эгоистично, не жадничаешь, не испытываешь зависти, не бываешь мелочной, злопамятной?
— Я стараюсь не быть такой, по крайней мере, стараюсь не причинять никому вреда.
— Но ты считаешь, что библейское утверждение о том, что нет ни одного праведника, что все — грешники, к тебе не относится, ты — исключение.
— Папочка, я вообще ничего не знаю, ни одной разумной мысли в голове.
— Но ты знаешь, о чем я тревожусь?
— Да, я знаю. Ты боишься, что осталось мало времени, что в этом новом ужасающем мире я буду слишком долго тянуть с решением, так что может оказаться уже поздно.
— Хлоя! Я не мог бы сказать лучше. Я надеюсь, ты понимаешь, что я думаю только о тебе, больше ни о чем.
— Не надо тебе беспокоиться, папочка!
— А что ты скажешь о видеокассете? Ты согласна с тем, что говорит пастор?
— Она вполне логична, если ты соглашаешься со всем этим изначально. Тогда все сходится. Но если нет веры в Бога, в Библию, в грех, в небеса и ад, тогда ты ничего не можешь понять в том, что и почему произошло.
— Значит, это твоя позиция?
— Я сама не знаю, какая у меня позиция, папа! Рейфорд подавил в себе желание продолжать уговоры.
Если у них будет достаточно времени во время обеда в Атланте, он попытается заговорить с ней о Хетти. Предполагалось, что самолет совершит посадку за сорок пять минут до их возвращения в аэропорт «О'Хара». Рейфорд задавался вопросом, правильно ли будет молиться об отсрочке.
— Чудесная фуражка, — воскликнул Стив Планк, вбегая в аэропорт «Кеннеди». Он хлопнул Бака по плечу- А в чем, собственно, дело? За два дня ты так переменился!
— У меня никогда не было особого вкуса к маскараду, — отозвался Бак.
— Да ты не такая уж знаменитость, чтобы тебе нужно было маскироваться, сказал Стив. — Так ты намерен какое-то время не появляться дома?
— Да. И у тебя тоже. За тобой тут не следили?
— Ну, ты помаленьку становишься параноиком, Бак.
— У меня есть на то основания, — сказал Бак, когда они садились в такси. Центральный парк! — бросил он водителю.
Потом он рассказал Стиву всю историю.
— А почему ты думаешь, что Карпатиу поможет тебе? — спросил его Планк, когда они прогуливались по парку. — Если за всем этим стоит Скотланд-Ярд и биржа, и к тому же ты считаешь, что Карпатиу связан с Тодд Котраном и Стонагалом, получается, что тебе придется просить Карпатиу выступить против своих собственных покровителей.
Они перешли в тень, чтобы спрятаться от горячего весеннего солнца.
— У меня есть одно соображение насчет этого человека, — сказал Бак. — Меня не удивило бы, окажись, что на следующий день он уже встретился со Стонагалом и Тодд Котраном в Лондоне. Но тогда придется считать его пешкой.
Стив предложил сесть на скамейку.
— Я встречался с Карпатиу на его пресс-конференции сегодня утром, — сказал он, — и надеюсь, что ты прав.
— Он произвел впечатление на Розенцвейга, а это прозорливый старый ученый.
— Да, Карпатиу производит впечатление, — согласился Стив. — Он красив как молодой Роберт Редфорд, он говорил на девяти языках так же свободно, как на родном. Журналисты просто пальчики облизывали.
— Ты говоришь так, как будто ты сам не журналист, — заметил Бак. Стив пожал плечами:
— Я излагаю свою точку зрения. Я давно научился быть скептиком. Я предоставляю «Пипл» и таблоидам охотиться за личной жизнью знаменитостей, но это человек фундаментальный, с головой — в общем, он мне понравился. Я видел его только на пресс-конференции, но мне показалось, что у него есть какой-то план. Тебе он понравится, хотя ты еще больший скептик, чем я. К тому же он хочет видеть тебя.
— Расскажи подробнее.
— Я уже говорил. Вокруг него вилась всяческая шушера, но было одно исключение.
— Розенцвейг?
— Да.
— Как Хаим с ним связан?
— Никто ничего не знает, но похоже на то, что Карпатиу Привлекает к себе экспертов и консультантов, которые помогают ему выдвигать новые идеи в технологии, политике, финансах — в чем только угодно. И знаешь, Бак, он не намного старше тебя. Говорили, что, кажется, сегодня ему исполнилось тридцать три.
— Так ты говоришь, девять языков? Планк кивнул.
— Ты запомнил, какие именно?
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Есть одно соображение.;
Стив вытащил из бокового кармана репортерский блокнот.
— Тебе в алфавитном порядке?
— Конечно,
— Английский, арабский, венгерский, испанский, китайский, немецкий, румынский, русский и французский.
— Повтори еще раз, — сказал задумчиво Бак. Стив повторил еще раз.
— Что у тебя на уме?
— Этот человек — законченный политик.
— Ну, нет. Поверь мне, это совсем не было трюком. Просто он знает эти языки и свободно владеет ими.
— А ты не обратил внимания на то, какие это языки, Стив?
— Не заставляй меня напрягаться.
— Это шесть языков ООН и три языка его родины.
— Без шуток? Бак кивнул.
— Итак, я, наверное, скоро с ним встречусь?
Рейс в Атланту оказался маетным. Рейфорду приходилось то и дело менять высоту, чтобы избежать воздушных ям. Хлою он видел лишь мельком, когда место в кабине занял первый пилот, а вел самолет автопилот. Рейфорд успел лишь быстро осмотреть самолет. Времени, чтобы поболтать с Хлоей, у него не было.
Зато в Атланте его желание исполнилось. Другой «Боинг-747» должен был возвращаться в Чикаго после обеда, а их единственному пилоту нужно было вернуться раньше. Чикаго и Атланта договорились о замене пилотов. Нашлось также и место для Хлои. Благодаря этому Рейфорд и Хлоя получили в свое распоряжение больше двух часов. Можно было пообедать где-нибудь подальше от аэропорта.
Водитель такси, молодая женщина с прекрасным мелодичным голосом, спросила, не хотят ли они увидеть совершенно невероятное зрелище.
— Это по пути?
— Всего в двух кварталах от того места, куда вы направляетесь, — ответила она.
Она лихо маневрировала среди множества объездов и заграждений, затем проехала две улицы, на которых располагались пикеты дорожной полиции.
— Вот тут! — показала она, подъезжая к площадке для парковки машин, огороженной бетонной стенкой высотой в три фута.
— Видите гараж впереди?
— Что это?
— Необычно, не правда ли?
— Но что тут случилось? — спросил Рейфорд.
— Все это произошло во время исчезновения, — сказала она. Они внимательно присмотрелись к шестиэтажному гаражу, где машины так врезались друг в друга под разными углами, что казалось, будто они образовали спиралевидную сетку, которую сейчас пытались разобрать на отдельные части кранами с открытой стороны.
— В тот вечер они одна за другой съезжались сюда после позднего матча по бейсболу, — рассказывала она. — Полиция говорит, что уже это сами по себе было плохо. Вереница машин, пытавшихся выехать из гаража, — кто-то разворачивался, кто-то нет. Некоторые, которым надоело ждать, пытались проскользнуть и заставляли других пропускать их. Вы знаете, как это бывает.
— Да!
— И вдруг, как рассказывают, около трети машин осталось без водителей. Если перед ними было пусто, они продолжали ехать пока не натыкались на другую машину или не врезались в стену. Для тех, кто остался, выхода не было. Образовалась такая каша, что люди бросали своя машины и пробирались по крышам автомобилей, взывая о помощи. Утром они начали буксировать машины при помощи тросов, затем подогнали краны, и это продолжается до сих пор.
Рейфорд и Хлоя смотрели на это зрелище, качая головами. Машины обвязывали тросами, и краны, обычно применяемые на стройках для подъема балок, рвали, дергали, тянули их одну за другой через проемы в бетонной стене, чтобы расчистить гараж. Однако было похоже, что на эту работу потребуется еще несколько дней.
— А вы сами как? — спросил Рейфорд. — Вы потеряли близких?
— Да, сэр. Маму, бабушку и двух маленьких сестричек. Теперь они на небесах, как всегда говорила моя мама.
— Я уверен, что вы правы, — сказал Рейфорд. — Моя жена и сын тоже исчезли.
— Так что теперь вы свободны? — спросила девушка. Рейфорд был шокирован ее прямолинейностью, но он понял, что она имеет в виду.
— Да, — ответил он.
— Я тоже. Нужно быть слепым, чтобы теперь не видеть света.
Рейфорд хотел посмотреть на Хлою, но не стал. Он щедро расплатился с молодой женщиной, когда они доехали до ресторана. За обедом он рассказал Хлое о Хетти, рассказал все, как было. Долгое время она молчала, а когда снова заговорила, у нее был едва слышный голос.
— Так вы с ней не были близки? — спросила она.
— Слава Богу, нет. Я бы никогда себе этого не простил.
— Конечно, это разбило бы мамино сердце. Он печально кивнул.
— Иногда я чувствую себя так скверно, как будто я на самом деле изменил ей. Но я оправдывал себя тем, что твоя мама стала совершенно одержимой религией.
