Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
Огромный зал отеля, арендованный для заключительного раута, залит ярким светом роскошных люстр, вдоль двух стен столы, накрытые белоснежными скатертями, бармены едва успевают наполнять бокалы шампанским, а официанты разносят фужеры на узких подносах с магнитными покрытиями.
– Нехило, – пробормотал Максим, – чувствуется, не ученый совет все это устраивал.
Она прощебетала:
– Признайся, ученые просто не хотят заниматься такой ерундой, как делать деньги. Только ваши Скорберг и Аксельшир начали продвигать свои открытия в жизнь, основав фармацевтические компании.
– Но сразу же кончились, – ответил он, – как ученые. Хотя да, ты права. Здесь или-или.
– Скорберг спас многие жизни, – уточнила она мягко, – выпуском своего кабиненака. А половину своего состояния он вложил в разработку новых лекарств.
– Не все открытия можно вот так сразу пустить в дело, – пояснил он тихонько. – Фундаментальные вообще не окупаются. А если и окупаются, то через десятки лет. А то и сотни.
В дверях появился Грейнинг, глава крупнейшей судоходной компании, рядом с ним рука об руку жена, рослая красивая женщина из семьи богатейших техасских скотоводов. Она всегда выглядела настолько блистательно, что несколько лет тому сам Генри Фицрой-старший на какой-то встрече, подвыпив, предложил Грейнингу, чтобы его жена пришла в киностудию на пробу. Дескать, ее типаж очень подходит для роли Боудиции, королевы амазонок.
Все присутствующие при той встрече с удовольствием и злорадством пересказывали, как судопромышленник вскинул бровь, подумал, покачал головой.
– Нет-нет, – ответил он вежливо, – что вы, спасибо.
– Да пустяки, – сказал Фицрой-старший благодушно, – она действительно ослепительно красива и киногенична. Это нисколько не любезность.
Скорберг покачал головой.
– Я сказал «спасибо» в смысле «нет». Она сниматься не будет.
– Но почему?
– Она, простите, леди.
Фицрой тогда открыл и закрыл рот, медленно покраснел, словно ему дали хлесткую пощечину. Но Скорберг смотрел с самым невинным видом, дескать, как ты меня оскорбил, предложив моей благородной жене играть в – подумать только! – кино, так и я тебе ответил тем же, указав на твое место и деликатно намекнув, что мы не ровня.
И хотя актрисы зарабатывают баснословные состояния и постоянно на обложках журналов и в инете, но это как бы не совсем чистая популярность. Ну как бы трудно представить себе королеву Англии или хотя бы ее детей с татуировками.
Максим шепотом пересказал Аллуэтте тот случай, сам поглядывал на присутствующих женщин и подумал, что в самом деле что-то в высшем круге не заметил на женщинах татуировок вовсе, в то время как манекенщицы, фотомодели и самые яркие актрисы бывают покрыты ими с головы до ног.
Однако эти актрисы обычно поднимались из самых низов, выходили из подворотен с их субкультурой, у них иные ценности, потому да, женщин можно отличить, да и не только женщин, по обилию татуировок.
В высшем свете, среди «приличных», так сказать, татуировки вообще не в ходу, а если кто-то из высших и женится на красоте из низов, та в первые же дни спешно избавляется в кабинете пластической хирургии от этих постыдных родимых примет улицы.
Аллуэтта прошептала:
– Чего так косишься?.. Ты видел меня всю. У меня нигде нет татуировок. И не было.
– Еще бы, – пробормотал он. – Барыня…
– А ты барин.
С дальнего конца зала к ним уже спешил Френсис, красиво держа в обеих руках по наполненному до краев фужеру с искрящимся шампанским.
– Вот, – сказал он, – держите, халява, сэр!.. Хватайте, леди.
Максим кивнул, Аллуэтта сказала мило:
– Спасибо, ты такой заботливый.
– Может, за мной приударишь? – предложил Френсис. – Я долго ломаться не буду.
Она улыбнулась.
– А ты чего такой радостный?
– Геннелайтис рвет и мечет, – сообщил он с удовольствием, – ты его не знаешь, но Максим помнит. Он три года долбился в одну интересную тему, а я обошел его на вираже и опубликовал в «Анналах» отчет о результатах, когда он только-только закончил работу и уже плясал джигу!
– И как он? – спросила она.
– Сказал, что убьет меня, мою жену и мою собаку!.. Ну ладно, меня понятно, будущую жену уже не жалко, но собаку за что?.. Этого я ему никогда не прощу!
– За это удавить мало, – посочувствовал Максим. – Ишь, собаку он убьет, сволочь!.. Другое бы дело кошку.
Френсис подумал, сказал нерешительно:
– А кошку за что, ее тоже немножко жалко…
Максим спросил с подозрением:
– Ты что, кошатник?
Френсис отшатнулся.
– Как ты мог подумать?
Максим всмотрелся в него внимательнее.
– Да вообще-то, мог… Аллуэтта, взгляни на него. Правда же в нем есть нечто…
Аллуэтта ответила в тон:
– Есть-есть. Я давно за ним заметила. То ли американский шпион, то ли кошатник…
– Да ну вас, – сказал Френсис обидчиво, – не буду с вами здесь общаться.
Он забрал у них полупустые фужеры и, поставив на поднос проплывающего мимо официанта, живого, а не дрона, гордо удалился.
Аллуэтта заметила, как вошел в зал и остановился у стены плотный мужчина в потертых джинсах и помятой майке, кроссовки на ногах растоптанные, словно не снимает вот уже лет пять, явно доктор наук и профессор, они такие, почему жена не приодела к такому случаю, если отправила сюда просить денег?
– А этого знаешь? – спросила она шепотом.
Максим проследил за ее взглядом.
– Конечно. Это же сам Эдуард Миттель!
– Прости, – сказала она, – но мне это говорит… мало.
– Ну да, – ответил он, – это же не стриптизер и не рок-певец. И даже не модный дизайнер…
– Судя по его виду, – прошептала она, – он много не попросит. Может быть, я дам ему из своих?
– Карманных? – переспросил он. – Аллуэтта, у него состояние… даже не знаю. Наверное, все же побольше, чем у твоего отца. Он основал компанию ГЕНЗИКО с девизом «За подлинно интуитивный интерфейс», то есть это он отучил пользователей читать инструкции. Теперь понимаешь, кто это?
Она растерянно кивнула, ну да, это даже она слышала, бытовые приборы, снабженные его программами, не просто начали понимать команды-жесты, но и подсказывали: «Если хотите кофе крепче – опустите ладонь ниже. Если еще крепче – ниже. Если две чашки – покажите два пальца…»
Эти программы, с небольшими модификациями, оказались пригодными практически для всех приборов на работе и в доме, и теперь домохозяйка, какая бы ни была тупой, легко управляется с самыми сложными и навороченными девайсами и гаджетами, потому что те сами сообщают, что могут сделать еще и как именно.
Аллуэтта начала смотреть на него с уважением, совершенно сбитая с толку, у такого в самом деле состояние должно быть побольше, чем у ее отца.
– Он такой же, – проговорила она тихо, – как и все тут… сумасшедший. Он что, своими деньгами и не пользуется?
– У него есть голова, – ответил Максим с непонятной усмешечкой, – а в ней мозг. Мозг – это такой интересный орган, с помощью которого люди думают. Хоть и не все, конечно.
– Кому-то хватает и спинного? – спросила Аллуэтта. – Спасибо, это я уже слышала.
– Неужто в свой адрес? – картинно изумился он. – Какие бывают злые люди! Могли бы и промолчать. В общем, он здесь не для того, чтобы просить денег.
– Прости, – сказала она с раскаянием. – Высматривает стартаперов?
– Да, – ответил Максим, – как вон и Брауншильд, видишь?
Она повела взглядом в ту сторону, там, в небольшой компании делового вида мужчин, оживленно рассказывает что-то, подкрепляя слова энергичными жестами, черноволосый и достаточно моложавый, чтобы еще не думать о продлении жизни, человек.
– А этот, – спросила она нерешительно, – только пришел… поделиться?
– Представь себе, – сообщил он с неприятной усмешечкой. – Он уже две трети своего состояния просто раздал по стартапам. Еще в прошлом году у него было триста миллиардов.
– Осталось всего сто? – спросила она и посочувствовала: – Совсем обнищал…
– Сейчас у него четыреста, – подсказал Максим. – Он все еще работает, а не в ночных кубах на яхте… Первый миллиард сумел заработать на простеньком роботе, размером с вишневую косточку, а потом и вовсе с зернышко пшеницы. Догадываешься, о чем речь?
– Нет, – ответила она честно.
– Робот влезал в ухо, – пояснил он, – и там чистил от серы и всякой пыли. Делал все так нежно, что любой наслаждался процессом. Кто из нас когда-то да не совал мизинец в ухо и не тряс там, раздражаясь, что не может достать самые зудящие места? «Утютю», так назвал он своего любимца, не только старательно чистил, но и массировал, чесал, за это его и раскупали наперебой.
– Понятно, – прервала она, – потом он его продал, а сам занялся другими штуками?
– Не сразу, – ответил Максим. – У него купила патент одна могучая корпорация, что переделала робота для диагностики толщины барабанной перепонки, у пожилых она утолщается, из-за чего старики становятся тугоухими. Так вот дальше робот превратился в диагноста, а затем и в хирурга, а Брауншильд получал небольшие, как он скромно сказал нам, отчисления, что позволило быть спонсором в целом ряде стартапов. Пойдем, надо вон с теми поздороваться…
