Альфред Кубин - Другая сторона
Меня знобило, так как я давно уже забыл, что такое теплая постель.
И тут мне вспомнилось, как недавно я прочел объявление о том, что в полицейских участках бездомным выдают одеяла. Один такой участок был пристроен к кладбищенскому моргу, соединяясь с ним коридором. Я побрел туда, печально опустив голову. Я испытывал легкое головокружение, сопровождавшееся странным ощущением, будто я ступаю по упругой массе — мху, сену или костре. Кипарисы, казалось, расступались передо мной; за тускло поблескивающими надгробиями я разглядел низенькое здание из грубо отесанного кирпича. Над открытой стеклянной дверью виднелась надпись: «Полицейский участок».
Помещение, в которое я вступил, было обставлено более чем скудно. Большие квадратные окна располагались на уровне головы; сквозь матовые стекла едва просачивался свет.
На выщербленных стенах висели официальные распоряжения в узких черных рамках; на задней стене над запертой дверью я увидел портрет Людвига II Баварского. С высокого выбеленного потолка свисали примитивные четырехугольные газовые рожки. А еще в комнате находился длинный грязный стол, на котором лежало нечто ужасное: раздутое короткое тело в расшитом золотом и запачканном кровью мундире. Оно было совершенно окоченевшим. Ноги отсутствовали по колено; пустые штанины были завязаны узлом.
«Это король Баварии», — мелькнуло у меня в голове, и отныне я был уже твердо убежден в этом. Его жиденькая темная эспаньолка торчала кверху; я не осмеливался рассмотреть его распухшее лицо с более близкого расстояния, так как знал, что его коварные глаза продолжают жить и следят за каждым моим движением — а такими взглядами я уже был сыт по горло.
Через стеклянную дверь справа от меня падала косая полоска света.
«Наверное, тут есть кто-то из служащих?» — подумал я и повернул голову к двери. И тут же с ужасом отпрянул назад, ибо моему взору предстало длинное узкое помещение, в котором были навалены сотни трупов. Они лежали в серых холщовых метках, завязанных под горлом, так что снаружи торчали только головы; у большинства были позеленевшие лица с оскаленными в зловещей улыбке зубами; многие походили на высохшие мумии с подернутыми поволокой, расплющенными глазными яблоками; некоторые были упакованы с головой и снабжены бирками с адресами. Выступающие колени и локти позволяли предположить, что мертвецы находятся в жутко искривленных позах. На задней стене этого магазина трупов висела табличка с крупной надписью:
Зал для скоропостижно скончавшихся.
Делая большой крюк вокруг Людвига II, я собирался выйти на открытый воздух, как вдруг меня осенило, что человеческий обрубок в шитой золотом униформе — вовсе не король Баварии, а наш регирунгспрезидент «Я знаю тайну, — сказал я себе, — и никому ее не открою. Возможно, это все-таки король Баварии».
14Мое внимание привлекло меланхоличное карканье ворон. Птицы сидели длинными рядами впритык друг к другу на крыше кирпичного завода. Время от времени они срывались с места целыми взводами и выполняли в воздухе сложнейшие маневры. В небе над рекой еще стояло зарево от догорающей мельницы.
Тут меня чуть не сшиб с ног голый мужчина, несшийся сломя голову. За ним гналась целая стая собак! В метре от меня он резко свернул и стал вскарабкиваться на дерево, торчавшее как голая метла. На нем были только лаковые ботинки и тюрбан из газетной бумаги. С удивительной силой и ловкостью, какие трудно было заподозрить в этом изможденном теле, он цеплялся за сучья липы и, несмотря на какой-то предмет, который он упорно тащил за собой, взбирался все выше и выше, словно обезьяна. Предмет, который был так ему дорог, постоянно запутывался в мелких ветках, и он с комично серьезным видом каждый раз пытался высвободить его. Четвероногие преследователи окружили дерево и злобно гавкали на беглеца, как на кошку.
Со стороны кладбища появился отряд полицейских в шлемах.
Человек на дереве выронил свое сокровище, с отчаянным воплем сам прыгнул следом, подхватил его и ринулся прочь — собаки за ним; огромный черный ньюфаундленд наступал ему на пятки.
Один из полицейских прицелился в собаку, бежавшую впереди других. Ньюфаундленд свалился, но пуля достала и преследуемого; он тоже упал. Только теперь я разглядел, что это был Брендель. Мы стояли над ним, в то время как он пытался подняться на ноги. На губах безумца выступила пена, он хныкал. Из маленькой ранки под правой лопаткой почти не вытекало крови. Постепенно он стал затихать; потом его сотрясла короткая судорога — и он умер.
Полицейские с любопытством приподняли застреленного, чтобы рассмотреть тот предмет, с которым несчастный так не хотел расставаться; это была сильно изуродованная тлением голова с длинными густыми каштановыми волосами. Она производила впечатление живой. В пустых глазницах и вокруг губ, казавшихся приклеенными, кишела какая-то масса — это были черви.
15В городе нарастало возмущение. Со стороны дворцового парка подступали военные, несколько эскадронов кирасир заняли позицию перед дворцом — все отборные, красивые парни, на которых не очень сказалась нищета последних недель. Нагрудные панцири и шлемы были тронуты ржавчиной, но вполне сохранили свои защитные свойства.
За наспех возведенными баррикадами залегли мятежники, готовые обороняться; под предводительством де Неми — единственного офицера, изменившего Патере, — они несколько часов тому назад разгромили арсенал и теперь имели сколько угодно оружия.
У повстанцев был десятикратный перевес, и это придавало им смелости. На противоположной стороне кони нетерпеливо рыли копытами землю. То, что у сброда есть ружья, не на шутку беспокоило старого и многоопытного полковника Душницкого. Не нравилось ему и состояние лошадей: все они были нервными, плохо накормленными и неухоженными. Ранее полковник намеревался дождаться обещанного подкрепления, но теперь уже нельзя было терять времени: пока бы оно подоспело, повстанцы заняли бы архив, и тогда кавалерия уже ничего бы не смогла сделать. Кроме того, стены из булыжников вырастали с каждой минутой.
Несколько лейтенантов перешучивались и закуривали сигареты. Они собирались дать бунтовщикам хорошую трепку и очистить улицы от сброда — для молодых офицеров такие вещи всегда увлекательны. Выпрямившись в седлах, тупо застыли на месте солдаты.
Неожиданно раздался выстрел, и один из всадников упал с коня. Полковник сделал знак и выехал перед строем. Его прямодушное и суровое лицо солдата с дубленой бронзовой кожей в эту минуту выглядело просто прекрасным. Он отсалютовал безмолвному дворцу — это был своего рода «Привет Цезарю!», потом прозвучали сигналы горна, и сомкнутый строй конницы с громким «ура!» двинулся на баррикаду. Вытянув вперед палаши, с развевающимися на ветру призрачными султанами на шлемах всадники мчались, склонясь к шеям коней. Их встретил дружный залп. Пять или шесть кирасир соскользнули на землю, но — что было гораздо хуже любых потерь — кони взбунтовались. Они становились на дыбы, вытягивались в прямую линию и сбрасывали седоков. С пронзительным ржанием описывали они большие круги по площади яростно набрасывались, перелетая через завалы, на мятежников и солдат, сминая при этом все, что стояло на их пути: это была самая настоящая конская паника! Животные, которые, казалось, обладали сверхъестественной силой, вели себя как одержимые.
Как раз в этот момент подоспело ожидаемое подкрепление, но это лишь усугубило беду. Кони новоприбывших были немедленно вовлечены в происходящее движение. Подгнившие сбруи и подпруги лопались, и всадники, теряя опору, летели кувырком и оказывались на земле, не успев толком понять, где находится враг. Избавившись от своей ноши, дикий табун понесся в сторону казарм, высекая подковами искры.
Я стоял на Длинной улице, когда до меня донесся приближающийся грохот. Следуя инстинкту самосохранения, я взобрался на невысокий приступок у боковой стены кафе. Копыта стучали уже совсем близко. Я заглянул в безумные, выпученные глаза, увидел раздувающиеся ноздри и искаженные морды. Некоторое время в воздухе стоял резкий запах конского пота, затем все скрылось в облаке клубящейся пыли, которое удалилось в сторону полей.
Огромные коршуны-стервятники сыто и лениво сидели на своих пьедесталах — пнях, оставшихся от деревьев аллеи, — и равнодушно взирали на проносившихся мимо. Лишь одной пегой кобылке, хромавшей позади остальных, то и дело принимаясь вертеться на месте, они уделили несколько больше внимания.
Эта дикая орава кружила по всему городу. Отбившиеся особи носились, как слепые, по кривым улочкам, пока не разбивали себе череп о какой-нибудь выступ. Основная масса несколько раз скапливалась в узких проходах и тупиках и в конце концов уперлась в высокий отвал породы. Отсюда выхода не было! Сильные затаптывали слабых; иным доставались такие удары копытом, что потроха брызгами вылетали наружу, распространяя смрад. Старый полковник мог бы порадоваться блестящему успеху своей атаки: великое множество мятежных горожан было затоптано насмерть. Но от самого полковника остался только кулак в белой перчатке — остальное затерялось в нагромождении оторванных конечностей, кирас, костных осколков, шлемов, седел и уздечек.
