Стеллa Странник - Живые тени ваянг
— Для каждой матери его ребенок необычен…
— Я не о том… Мой сын — даун.
Буди замолчал. Он не сводил взгляда с той самой точки на темно-зеленой этикетке, на которую так долго смотрела Паула. Словно пытался прочитать там все то, что уже прочитала она.
— Не молчи, прошу!
Паула почти кричала, как будто этим криком могла пробить стену, за которой сейчас он находился. И стояла эта стена перед ними, разделяя гостиную на две части, перерезая ее по той самой линии, на которой стояла массивная темная бутылка. Скорее всего, одна половина бутылки находилась по одну сторону стены, а другая — по другую.
— Чем я могу тебе помочь? — послышался голос Буди из-за стены.
— Спасибо, у меня все есть: квартира, машина, хорошая работа… Да, не думай чего — работа действительно стоящая… И даже — сын. Все мои мечты воплотились в реальность. Даже от нелюбимой фамилии избавилась! А была, как у Пугачевой — мадам Брошкина. Ты только послушай, как это звучало: «Полина Брошкина», и как сейчас — «Паула Янсон».
Несколько минут они сидели молча. Потом он напомнил ей:
— Ты хотела дать мне Катин телефон…
— Да, конечно, — опять прошептала она, вышла в другую комнату, видимо, в спальню, потом вернулась с листком бумаги из записной книжки. — На, держи…
— Я улетаю в Лондон. Но сначала позвоню ей, — он потянулся за своим телефоном, который лежал на журнальном столике.
— Буди, ты что? В Питере ночь! Позвонишь завтра…
Когда он выходил из квартиры, молча положил на полочку с журналами свою визитку. Она кивнула в знак благодарности.
На следующий день Буди позвонил Кате, но телефон не отвечал. Никто не взял трубку и через день, и через неделю. Одно из двух: либо она уехала, и никого нет в квартире, либо Паула дала не тот номер.
Через восемнадцать дней случилось чудо — позвонила Паула:
— Виновата перед тобой, Буди… Простишь? Знаю, что простишь. А я бы, наверное, не смогла простить… Догадался уже? Я тебе вместо Катиного номера… дала телефон одной мадам, которая уехала в кругосветное путешествие и застряла здесь, в Амстердаме… Перед прозрачными окнами, за которыми она сидит, всегда горят красные фонари… А мимо этих окон ходят по тротуару люди, погрязшие в своих… своих… гнилых мыслях… И некоторые даже останавливаются. Они вкручивают свои колючие взгляды в ее обнаженное тело, в самое больное место — в грудь. Больное, ведь там… бьется сердце. Или ты думал, что у меня нет сердца?!
— Паула, ты пьяна? Что за бред несешь?
— Это, Буди, не бред… Красные фонари мне теперь будут сниться всю жизнь…
— Ты говорила, что приехала в Амстердам из русской глубинки!
— Мало ли что я говорила? Родилась, действительно, под Красноярском, а последние годы жила в Питере, там у меня осталась даже квартира…
— Ты — сумасшедшая? Чего тебе не хватает?
— Любви, Буди, не хватает, любви и ласки…
Паула замолчала, будто смахнула набежавшие слезы, а потом проговорила:
— Ладно, записывай ее номер телефона… Я все равно умерла…
— Прошу тебя, возьми себя в руки. Па-у-ла! Ты еще не знаешь, что такое несчастье…
— Пока, Буди! Скорее всего, мы уже не увидимся…
— Почему? Возможно, я еще прилечу в Амстердам…
Она продиктовала ему правильный номер телефона Кати. Он его аккуратно записал и успокоился только тогда, когда услышал в трубке Катин голос. Он слушал этот голос всего несколько секунд и боялся дышать: вдруг она узнает его и по дыханию? Но если бы он заговорил с ней, навряд ли она стала бы его слушать. Пришлось собираться в Санкт-Петербург.
Глава 3
Подруги
— Буди, — ты хочешь сказать, что Паула не дала тебе мой номер телефона?
— Ты мне не веришь? Тогда подумай: для чего мне врать? Я ведь не обязан оправдываться перед тобой за то, что прилетел не сразу, а через месяц. У меня нет перед тобой никаких обязательств, напротив, я прилетел в то время, когда ты не хотела со мной разговаривать…
— Действительно…
Она задумчиво посмотрела в его глаза, пытаясь прочитать в них подтверждение его слов. Навряд ли такие серьезные глаза будут бесстыдно обманывать. Но кто тогда действительно обманывает? Паула? Поверить в это еще сложнее: Паула была ее подругой.
* * *Два года назад.
Был теплый августовский вечер, это Катя хорошо запомнила, потому что в августе День рождения у Милены. Они дружили еще со школы, правда, последнее время виделись не так часто, потому что поступили в разные вузы: Катя — в Московский государственный университет дизайна и технологий, а Милена — в Институт Секоли[175] в Милане. Они были одинаково увлечены моделированием одежды и имели одинаковый уровень интеллекта, а главное — способности к обучению, но… Но у их родителей были разные возможности обращения с деньгами, потому как границы, в которых находились умение распоряжаться ими и азарт спускания их на ветер, проходили совершенно в разных секторах.
Поэтому не удивительно, что за годы учебы Катя и Милена немного отдалились друг от друга. И дело не только в дистанции между этими вузами, но и, если не в первую очередь, в высоте иллюзорной планки престижа, которую люди когда-то поставили, да так и не убрали до сих пор. Эту планку не смогла преодолеть Катя, но ее спокойно перепрыгнула длинноногая и длинноволосая блондинка Милена. Конечно же, благодаря тому, что ее поддерживали с двух сторон отец Петр Данилович Калугин с кошельком управляющего крупным банком и мама Алевтина Герасимовна с длинными яркими ногтями на крупных руках и еще более длинными связями во всех кругах, даже — в Преисподней.
Милена спокойно относилась к тому, что учится «за кордоном», она воспринимала это как должное, как непременный факт, такой же, как рождение, поступление в первый класс, замужество и развод. Все эти четыре ступени она уже прошла, и потому чувствовала себя свободной от обязательств перед кем-либо.
— Катюха, собирайся, — позвонила она ей еще с утра. — Встречаемся вечером в «Красном тюльпане»…
— Ты бы еще ночью позвонила, — Кате не очень понравилось, что ее будят в единственно свободный день, в воскресенье. О Дне рождения подруги она не забыла, а собраться на него — дело пяти минут.
— Я так рано звоню, чтобы ты успела сходить в салон и перебрать свой гардероб. — У Милены было прекрасное настроение, на такие мелочи она и до этого никогда не обращала внимание, а тем более — сегодня. — Да, хорошо подумай, что надеть, может, то розовое с открытой спиной? Но тогда к нему нитку жемчуга…
— С каких это пор ты стала мне советы такие давать? — Катя почувствовала явный подвох.
— Хочу познакомить тебя с одним кадром… Или тебе это уже не интересно?
— Ладно, поняла. И что он?
— Не что, а кто! Помнишь Артура Соболева? Он тогда, в школе, ухлестывал за тобой. Так вот, недавно мы с ним встретились совершенно случайно, и знаешь, где?
— Милка, не говори загадками!
— В Милане. Подходит ко мне на одном показе и говорит: «Рад видеть Милену в Милане!»
Она долго еще рассказывала подробности встречи, пока не услышала откровенное позевывание на другом конце провода.
— Эй, тебе не интересно?
— Да не выспалась я, работала над новой коллекцией… Ладно, извини, вечером буду как «огурчик».
Не перебирая гардероб, Катя надела то самое — розовое. Оно свободно лежало на груди, открывая спину и плечи, и затягивало бедра, словно упаковав их, о чем свидетельствовал огромный бант из твердого атласа сбоку. И это так добавляло в ее облик романтичности! Тонкая длинная нитка белого жемчуга и широкий браслет на узком запястье, инкрустированный такими же камнями, отлично гармонировали с этим платьем.
«Красный тюльпан» был открыт пару лет назад пожилой парой из Лейдена. Его интерьер напоминал старинную Голландию, даже стояло здесь сооружение вроде мельницы, у которой крутились лопасти, как у вентилятора. Но главное — это цветы. На каждом столе из тяжелого дерева, под старину, стояли высокие белые вазы с красными тюльпанами. Посетители ресторанчика почему-то считали, что их доставляет самолет из Амстердама, но Катя в этом сомневалась: зачем завозить цветы в Питер из-за границы, если и здесь они неплохо растут? Как бы то ни было, миф о «голландских тюльпанах» продолжал существовать, и это всех устраивало.
Артур ей сразу не понравился. Это был самодовольный молодой человек с немного скептической улыбкой, которая выползала на его лицо при малейшей возможности. Избалованный, и даже — пресыщенный жизнью. Видимо, в детстве так наелся сладкой каши, что уже воротило от нее, однако родители продолжали кормить с ложечки, не замечая, что их сын давно уже вырос.
Когда Артур увидел Катю, в его глазах вспыхнули искры интереса. И она вспомнила, как в школе он действительно за ней «ухлестывал». Но она тогда не обращала на него внимания.
