Хольм ван Зайчик - Дело победившей обезьяны
Надо было срочно что-то делать, что-то немедленно предпринимать.
Но что?!
Вот в очередной раз лишенный шашки есаул Крюк – волосы разметались, усы топорщатся, а глаза пустые-пустые – без видимой натуги оторвал от пола тушу все еще пребывающего в бессознательном состоянии великана Пашеньки, намереваясь метнуть ее в Бага, вот вскрикнула ханеянка – меч другого нападающего скользнул по ее руке, разрезая рукав халата, вот…
— Так повелел Великий Прозрец, всем Игоревичам надёжа и помыслов венец! Басай-масай, ладен-баден! — раздался вдруг отчаянный, срывающийся голос Богдана. (“Точно! Точно так!!!”) — Всем стоять! Прекратить сопротивление!!!
Мечи попадали из рук опиявленных, с грохотом снова приложился всем телом к полу негодяй Пашенька: трое нападающих застыли в покойных позах, опустив руки вдоль тела и бессмысленно глядя перед собой.
— Ваш сослуживец начал главного разбойника развязывать, вот я и прыгнула… — прошелестела пошатнувшаяся вдруг ханеянка. — Я… согрелась…
Подхватывая ослабевшую, оседающую на пол Цао Чунь-лянь, Баг краем глаза увидел в дверном проеме Богдана: всклокоченный минфа, опутанный веревками, сверкая сквозь очки глазами – левое стекло дало трещину, — ошалело глядел на ханеянку и, вцепившись в косяк, настойчиво продолжал тянуть за собою диван, к которому был привязан. Вотще: в дверь диван не пролезал.
Там же, первая половина дня
Когда с боевыми действиями благодаря своевременному вмешательству минфа было покончено, все же пришлось побеспокоить Мосыковское Управление и вызвать наряд вэйбинов. Богдан, освободившись от веревок – благо хорошо режущих предметов в распоряжении человекоохранителей теперь было более чем достаточно, — с интересом заглянул в лица своих пленителей и отобрал у Бага телефон: Богданову трубку так нигде и не удалось найти. Прибывшие вэйбины застали полностью разоренную квартиру, где в комнате с выбитым Цао Чунь-лянь окном грудой валялись и уже подавали признаки жизни четверо для надежности связанных еще и многострадальным шелковым шнуром человеконарушителей во главе с Пашенькой; на лавке у стеночки сидели, безвольно расслабившись, еще трое – есаул Крюк посредине; на уцелевшем стуле полулежала выказавшая поразительные для ее возраста боевые навыки ханеянка, и устроившийся на корточках рядом с нею Баг несколько застенчиво врачевал ее порезанную руку с помощью носового платка: перевязывал; а по диагонали комнату, заложив руки за спину, молча мерил нетвердыми шагами невысокий человек в дорогой дохе, в помятой зимней шапке-гуань, отороченной бобровым мехом, и в разбитых очках, изредка кидая на девушку внимательные, слегка удивленные взгляды.
Следом за прибывшими из Управления вэйбинами в комнату ввалились Казаринский с Хамидуллиным: взволнованные, ничего не понимающие студенты пытались не пустить стражей порядка в дом, но отступили перед сверкающими пайцзами. На лице Васи Казаринского, живом и непосредственном, было написано отчаяние: ну как же – не выполнил приказ наставника! а увидев поле битвы, Василий тяжело вздохнул и посмотрел на невозмутимого Хамидуллина даже с какой-то обидой: ну вот, пропустили такое приключение! настоящее дело!.. Однако, заметив раненую Чунь-лянь, оба студента и думать забыли о произошедшем без их участия и устремились к ней: “Что случилось? Как ты, прер Цао?” – всякие приличествующие при наставнике церемонии были напрочь отброшены и на время забыты, оба так живо, так искренне переживали о судьбе сокурсницы, что Баг только мысленно крякнул и, поднимаясь, благо рана была незначительная и его широкий платок уже сделал свое дело, внушительно произнес: “С еч Цао все в порядке. — Пораженные студенты притихли. — Она… она молодец. Если бы не она, на меня напали бы сзади”. Посмотрел в глаза Чунь-лянь, и она ответила ему долгим взглядом, и сердце ланчжуна, казалось, вовсе замерло, ни единым ударом не смея потревожить гулкую тишину умиротворившейся после бурных событий комнаты; если бы стояла ночь, то взгляды Бага и ханеянки, слившись воедино на краткую вечность, сверкнули бы в темноте подобно лучу морской путеводной лампы, указывающей дорогу от одной тихой гавани к другой.
Легко кашлянул за спиной Богдан, и Баг, вздрогнув, отвернулся, возвращаясь к действительности, но успел заметить, как, теряя его взгляд, бледная от бессонной морозной ночи и недавнего боя девушка еле заметно подмигнула ему правым глазом и едва-едва – нежно, или это показалось? нет, нет, не показалось, я уверен, уверен! — улыбнулась уголком рта.
Чувствуя, как никакими словами не изъяснимое тепло пьянящей волной вольготно растекается внутри, Баг шагнул к Богдану; тот, оторвавшись на мгновение от разговора с вэйбинами, посмотрел прямо на него, и в глазах его запрыгали веселые чертики; Баг вдруг понял, что от внимательного, пронзительно чувствующего минфа не укрылось ни то, как ханеянка и ланчжун смотрели друг на друга, ни глупая улыбка, мимолетно тронувшая губы Бага. Наверное, Богдану и смотреть-то не надо было, — достаточно только уловить незримые нити, связывающие наставника и ученицу…
“А интересно, — вдруг подумал Баг, — ему она тоже кажется похожей на принцессу? Или это лишь у меня заворот мозгов? Надо будет спросить потом…”
Богдан, словно и на сей раз услышав его мысли, задорно сверкнул трещиной в стекле очков и вернулся к разговору, а Баг неловко хмыкнул и, воровато оглянувшись, — может, еще кто заметил, как они с Чунь-лянь глядели друг на друга? — подошел к стене. Стараясь побороть вдруг охватившее его чувство смущения, принялся вытаскивать глубоко засевший боевой нож, коим был пришпилен намертво уже пустой халат Евохи. Но перед глазами упорно стояло лицо Цао Чунь-лянь – а сама она, буквально в трех шагах, повеселевшим голосом отвечала на торопливые вопросы Казаринского, — тут Баг почувствовал, что… неудержимо, прямо как мальчишка, краснеет.
“Милостивая Гуаньинь… — тяжело бухала кровь в голове, — да что же это со мной?!”
Нож давно уже готов был занять свое место в ножнах, но Баг упорно продолжал впустую раскачивать его в дереве стены; это было глупо, Даже смешно, но о том, чтобы обернуться ко всем с краской на лице, ланчжун боялся даже думать.
Тут, на счастье, в комнате появился старший вэйбин Юсуп Ерындоев – Баг немного знал этого коренного мосыковича по одному совместному со здешним Управлением человекоохранительному действию – плотный, скорее даже толстый преждерожденный с круглым бледным лицом и вечной папиросой марки “Еч” в углу рта; впрочем, папироса, ввиду наличия высокого начальства, быстренько исчезла; Богдан переключился на вновь прибывшего, и Юсуп стал внимательно слушать его, иногда кивая и по мере необходимости отдавая подчиненным короткие, емкие приказы.
Баг, воспользовавшись моментом, обернулся к окну, подставил пылающее лицо под дыхание морозного воздуха; это быстро помогло, и когда он повернулся, понять, порозовел ли он от ледяного ветерка или от каких других причин, было уже невозможно. Честный человекоохранитель вытащил сигару.
Баг подошел к Ерындоеву; тот почтительно приветствовал ланчжуна, а на лице Богдана улавливалось легкое недоумение, причину коего Баг легко опознал: Юсуп по старой привычке, разговаривая с минфа, смотрел ему то в лоб, прямехенько между глаз, то на кончик правого или левого уха; в результате у минфа создалось впечатление, что Ерындоев смотрит прямо в глаза, но он, Богдан, — поймать взгляд старшего вэйбина отчего-то не в состоянии. Обычно эта метода хорошо действовала на тех подданных, которым предстояло по собственной воле признать себя заблужденцами: раздражала, выводила из себя, что способствовало скорейшему достижению человекоохранительских целей. Баг сам первое время не мог взять в толк, в чем тут загвоздка, и однажды прямо спросил Юсупа, как он это делает; а Богдану, привыкшему смотреть собеседнику в глаза, такое тем более показалось удивительным: ну ведь смотрит в упор, а взгляд – не поймать!
С появлением старшего вэйбина, имевшего по рангу доступ к секретному предписанию, дело пошло быстрее и без излишних, даже невозможных разъяснений; государственная же тайна, тридцать три Яньло… Сомлевшие жертвы Козюлькина были препровождены в покойную лекарскую повозку и направлены в Мосыковское Управление внешней охраны; Пашенька со товарищи также воспользовались повозкой, но другой, с забранными решеткой окнами, и с ветерком поехали туда же, но совершенно в иной отдел; три вэйбина, вооружившись большим фонарем, отправились осматривать подземный ход, который и впрямь обнаружился в подвале дома, — именно оттуда, в обход выставленных на страже студентов, и явились Крюк со товарищи; наконец, были вызваны еще две легковые повозки, на которых студенты, Баг и Богдан отбыли в “Ойкумену”. Отъезд в гостиницу ускорила ханеянка. Тихим голосом она сказала: “Драгоценный преждерожденный ланчжун Лобо, надо бы поспешить, ведь драгоценная преждерожденная Гуан, наверное, волнуется”. “Да, — выдавил в ответ Баг, стараясь не глядеть на нее, — вы правы. Но называйте меня просто еч Лобо”. Казаринский с Хамидуллиным обменялись потрясенными взглядами.
