Паоло Бачигалупи - Заводная
— Вот смотрите, кун.
В теплом сыром воздухе висит густой солоноватый смрад водорослей. Кит показывает на ряд из трех дюжин открытых ванн: вода в них покрыта густой зеленой пеной, работница собирает ее сетью, размазывает по большому, в человеческий рост, сушильному ситу и поднимает на веревках под потолок к сотням таких же.
— В резервуарах загрязнение.
— Правда? — Хок Сен, скрывая отвращение, разглядывает ванны. — И в чем же проблема?
В самых чистых баках слой пены — пушистой, ярко-зеленой — не меньше шести дюймов, от нее идет чувственный аромат морской воды, жизни; по полупрозрачным стенкам бегут струйки воды и, испарившись, оставляют на полу соляные разводы в форме цветов. Поток еще годных водорослей стекает по дренажному каналу к ржавым стальным решеткам и исчезает в темноте.
ДНК свиньи и чего-то еще… и ДНК льна, припоминает старик. Мистер Йейтс был уверен, что все дело во льне — именно он придавал нужные свойства пене. А Хок Сену всегда нравились свиные протеины — свиньи приносят удачу, значит, ее будут приносить и водоросли. Тем не менее ничего хорошего из этого не вышло.
Нервно улыбаясь, Кит показывает резервуары, где пленки вырабатывается меньше, цвет у нее не тот, и запах — рыбный, или, скорее, креветочный, а не свежесоленый, как положено.
— Баньят говорил, эти ванны нельзя использовать — надо подождать новых.
Хок Сен мотает головой и, раздраженно посмеиваясь, отвечает:
— Не будет новых. Пока Бангкокский тигр сжигает все, что привозят на якорные площадки, — не будет. Надо работать с этими.
— Но они заражены, болезнь может перекинуться на остальные.
— Ты уверен?
— Баньят говорил…
— Баньята раздавил мегадонт. А если мы не запустим производство скоро, фаранг выкинет нас на улицу.
— Но…
— Думаешь, на твое место не хотят еще пятьдесят тайцев или тысяча желтых билетов?
Кит тут же замолкает. Хок Сен сурово кивает.
— Чтоб все заработало.
— Если белые кители придут с проверкой — найдут загрязнение. — Кит смазывает с бортика ванны серую накипь. — Вот это неправильно, пленка должна быть гораздо ярче, пениться должна.
Хок Сен глядит на резервуар, скривив рот.
— Не запустим — все пойдем попрошайничать на улицу.
Он хочет сказать что-то еще, но тут вбегает Маи.
— Кун! Вас там спрашивают!
— Насчет нового вала? — недовольно откликается старик. — Может, кто-то срубил в храме столб и принес сюда?
Маи, пораженная таким богохульством, замирает, разинув рот, но Хок Сену все равно, что она там думает.
— Если нет, то мне некогда. — И снова говорит Киту: — А если сначала просушить ванны и отмыть как следует?
— Конечно, можно попробовать, кун… Но Баньят говорил, надо начинать с нуля, когда придут новые питательные культуры, иначе придется использовать старые, из этих самых резервуаров, и проблемы пойдут по новой.
— А просеять их можно? Отфильтровать как-нибудь?
— Полностью очистить ни ванны, ни культуры нельзя — позже они опять начнут распространять заражение на все остальные.
— Позже? Позже, говоришь? — сердито переспрашивает Хок Сен. — Да наплевать на твое «позже», меня волнует только ближайший месяц. Не наступит никакое «позже», если фабрика не заработает. Ты будешь ковыряться в куриных кишках в Тонбури и молить богов, как бы не подхватить грипп, а меня отправят в башни к желтобилетникам. Ты о завтрашнем дне не думай. Ты думай о том, что мистер Лэйк уже сегодня может выкинуть нас на улицу. Включи воображение, найди способ заставить эти, тамади, водоросли выдавать правильную пену.
Хок Сен в который раз проклинает работу с тайцами — нет в них китайского духа предпринимательства, который заставляет браться за дело всерьез.
— Кун?..
Маи — она еще не ушла — вздрагивает под его сердитым взглядом.
— Говорят, это ваш последний шанс.
— Последний шанс? Покажи-ка мне этого хийю.
Отшвырнув занавески на выходе из зала очистки, Хок Сен выскакивает в главный цех, где мегадонты налегают на вороты (снова деньги, которых и так нет), тут же замирает и начинает оттирать с пальцев следы пены, ощущая себя испуганным болваном.
Прямо посреди фабрики, будто зараженный цибискозом в карнавальной толпе, стоит Собакотрах и глядит на лязгающие контрольные механизмы — их проверяют рабочие. Рядом Ма-Лошадиная Морда и Костлявый. Все трое держатся очень уверенно — и приятели-головорезы, и сам безносый, поросший фаганом жестокий Собакотрах, который не испытывает ни жалости к остальным желтым билетам, ни страха перед полицией.
Чистое везение, что мистер Лэйк сидит у себя и листает книги, что малышка Маи пошла не к заморскому демону, а к нему, Хок Сену. Девушка быстро шагает вперед, увлекая старика навстречу будущему.
Он кивком показывает Собакотраху отойти с места, которое хорошо видно из смотровых окон, но тот, словно издеваясь, топчется и продолжает разглядывать громыхающий конвейер и бредущих по кругу мегадонтов.
— Внушает, — говорит Собакотрах. — Значит, тут делают эти легендарные пружины?
Хок Сен жестами и мимикой показывает ему, что надо бы уйти с фабрики.
— Нам не стоит беседовать тут.
Бандит и ухом не ведет — разглядывает конторские помещения и смотровые окна.
— А сидишь ты вон там, наверху, да?
— Долго не просижу, если кое-какой фаранг тебя заметит. — Старик выдавливает вежливую улыбку. — Прошу, нам лучше выйти наружу. Иначе возникнут ненужные вопросы.
Еще несколько долгих секунд Собакотрах не двигается, смотрит в сторону офиса. У Хок Сена возникает неприятное чувство, будто тот видит сквозь стены большой железный сейф, набитый бесценными секретами.
— Пожалуйста, пойдем, — бормочет старик. — Рабочим и так хватит поводов для сплетен.
Кивнув своим, бандит резво шагает к выходу. Хок Сен, скрывая облегчение, спешит следом.
— Тебя хотят видеть, — бросает Собакотрах и показывает на ворота фабрики.
Навозный царь. Наконец-то. Старик оглядывается на смотровые окна — если уйти, мистер Лэйк будет очень зол.
— Конечно, только бумаги приберу. — Он машет рукой в сторону конторы.
— Пошли. Он никого не ждет. Сейчас или никогда.
Старик мечется, на пути к выходу подзывает Маи и шепчет:
— Скажешь куну Андерсону, что я не вернусь… что придумал, где взять новый вал. Прямо так и передай — новый вал.
Маи кивает и уже уходит, но Хок Сен хватает ее и подтаскивает поближе.
— Говори медленно, простыми словами. Если он не поймет, то вышвырнет меня на улицу. Вылечу я — вылетишь и ты. Запомни.
— Маи пен рай. Расскажу так, что он будет доволен вашими трудами, — с улыбкой отвечает девушка и убегает обратно на фабрику.
Собакотрах, глядя через плечо, весело замечает:
— Я думал, ты только у желтых билетов король, а у тебя на побегушках еще и симпатичные тайские девчонки. Недурно.
Хок Сен кривит рот.
— Король желтобилетников — не то звание, к которому стоит стремиться.
— Как и Навозный царь. Имена многое скрывают. — Бандит оценивающе смотрит на здание. — Никогда не бывал на фабрике фарангов. Впечатляет. Большие деньги вложены.
— Да, да, фаранги обожают тратить.
Он затылком чувствует на себе взгляды рабочих, думает, сколько из них знают, кто такой Собакотрах, и в кои-то веки радуется, что на фабрике мало китайцев — те вмиг бы поняли, с кем их начальник имеет дело. Хок Сен чувствует, что так им манипулируют, но не дает воли раздражению — понимает, что его хотят выбить из седла. На переговорах без этого никуда.
«Ты Тань Хок Сен, глава «Нового Тримарана». Не поддавайся на дешевые трюки».
Этой вселяющей уверенность мантры хватает только до ворот.
Хохотнув, Собакотрах открывает перед остолбеневшим Хок Сеном дверцу.
— Что, машин никогда не видел?
Старик подавляет желание влепить ему пощечину за наглость и дурость.
— Идиот. Ты можешь понять, как сильно меня подставляешь? Что скажут люди вот об этом безумстве, которое стоит прямо перед фабрикой?
Он залезает внутрь, за ним — довольный Собакотрах и остальные бандиты. Костлявый командует водителю, мотор, громыхнув, оживает, и машина трогает с места.
— Угольный дизель? — против воли шепотом спрашивает Хок Сен.
— Босс постоянно имеет дело с углем… Не такое уж для него и безумство.
— Но цена… — Старик пораженно замолкает. Разгонять стальное чудовище — это же страшные деньги, невероятные пустые расходы. Явное свидетельство о монополии, которой владеет Навозный царь. Даже в самые тучные годы в Малайе Хок Сен и думать не стал бы о такой сумасшедшей вещи.
Внутри жарко, но он дрожит. В машине чувствуется древняя мощь, тяжесть, основательность — чем не настоящий танк? Словно заперт в сейфе «Спринглайфа», отрезан от всего мира. Накатывает клаустрофобия.
