Маргарет Этвуд - Орикс и Коростель
– Эти ребята озолотятся, – сказал Коростель, когда они вышли из здания. Студенты в Уотсон-Крике получали половину прибыли от продажи своих изобретений. Коростель сказал, что это отличный стимул. – Они собираются это назвать «Пухлокуры».
– Оно уже продается? – убитым голосом спросил Джимми. Подумать жутко, что ему придется есть этих «Пухлокур». Все равно что съесть гигантскую бородавку. Но, как и с силиконовыми имплантатами – качественными, – может, он и не почувствует разницы.
– Они уже выстроили франчайзинговую сеть, – сказал Коростель. – Инвесторы вокруг института бродят табунами. Они с этой штуковиной собьют цены на рынке.
Джимми начало злить то, как Коростель представлял его остальным: «Это Джимми, он нейротипический», – но понимал, что лучше промолчать. И все равно каждый раз казалось, будто его обзывают каким-нибудь кроманьонцем. Скоро посадят в клетку, станут кормить бананами и тыкать электродами.
Женщины, доступные в университете Уотсон-Крик, не произвели на Джимми особого впечатления. Может, они и не были доступны – все как одна явно думали о других вещах. Редкие попытки Джимми пофлиртовать наталкивались на удивленные взгляды – удивленные и недовольные, будто он этим женщинам нагадил на любимый ковер.
Учитывая их запущенность, пренебрежение личной гигиеной и украшениями, им следовало бы от любого знака внимания падать в обморок. Всеобщая униформа – клетчатые рубашки; прически девушкам не удавались – они выглядели так, будто головы имели неосторожность близко пообщаться с секатором. В целом девушки напоминали ему Бернис, пироманьячку, веганку и верную дщерь вертоградарей. В академии девушки вроде Бернис были скорее исключением: все лица женского пола пытались создать впечатление, что они были, являются или будут танцовщицами, актрисами, певицами, художницами, концептуальными фотографами или еще чем-нибудь не менее изысканным. Они стремились к гибкости форм и старались выглядеть стильно, хотя одним это удавалось лучше, другим хуже. Но здесь внешний вид а-ля Бернис был правилом – разве что религиозных футболок мало. Обычно футболки местного населения были исписаны сложными математическими уравнениями, над которыми хихикали те, кому удавалось их расшифровать.
– Что на этой футболке написано? – спросил Джимми, когда ему это надоело: все показывают большой палец, а он пялится с глупым видом человека, у которого только что слямзили кошелек.
– Эта девушка – физик, – ответил Коростель, словно это все объясняло.
– И что?
– Эта футболка про одиннадцатое измерение.
– И в чем фишка?
– Это сложно, – сказал Коростель.
– Ну, я попробую понять.
– Надо знать про все измерения, и как они помещаются внутри уже известных измерений.
– И?
– Ну, что-то вроде: я могу поднять тебя на седьмое небо, но оно лежит от нас в нескольких наносекундах, а в нашем пространстве нет способа эти наносекунды измерить.
– И все это символами и числами?
– В общем, да.
– А.
– Я не говорил, что это смешно, – сказал Коростель. – Они физики. Это только им смешно. Ты спросил – я ответил.
– Значит, она вроде как говорит, что они могли бы потрахаться, будь у него такой член, как ей надо, только у него такого члена нет? – спросил Джимми, который мучительно обдумывал услышанное.
– Джимми, ты гений, – ответил Коростель.
– Факультет Биозащиты, – сказал Коростель. – Последний, я обещаю. – Он видел, что Джимми сник. На самом деле все это навевало слишком много воспоминаний. Лаборатории, биологические виды, ученые, которых ничего не волнует, кроме их науки, – так похоже на прошлую жизнь, на детство. А возвращаться в детство Джимми совсем не хотелось. Марта Грэм и то лучше.
Они стояли перед клетками. В каждой сидела собака. Все разных пород и размеров, но все смотрели на Джимми с любовью, умильно виляя хвостами.
– Это что, приют для бездомных собак? – спросил Джимми.
– Не совсем, – ответил Коростель. – За ограждение не заходи и не суй руки.
– Но они вроде дружелюбные, – сказал Джимми. Его снова накрыла давняя тоска по домашней зверушке. – Они продаются?
– Это не собаки, просто похожи на собак. Это волкопсы – специально выведены, чтобы обманывать. Попробуй погладить такого песика, и он отхватит тебе руку. В них много от питбуля.
– Но зачем создавать таких собак? – Джимми попятился. – Кому это надо?
– ККБ, – ответил Коростель. – Работа под заказ. Куча денег. Они хотят выкопать рвы и посадить туда этих зверей.
– Рвы?
– Ну да. Лучше любой сигнализации. Этих зверей не отключишь. И приручить их нельзя, в отличие от обычных собак.
– А если они убегут? Начнут убивать? Начнут размножаться, популяция выйдет из-под контроля – как эти здоровые зеленые кролики?
– Тогда проблем не оберешься, – сказал Коростель. – Но они не убегут. Природа относится к зоопарку, как Бог к церкви.
– И что это значит? – Он особо не прислушивался к словам Коростеля, он думал о «Пухлокурах» и волкопсах. Отчего ему кажется, что человечество перешло какую-то черту, нарушило границы? Слишком много – это сколько? Слишком далеко – это куда?
– Стены и решетки тут не просто так, – сказал Коростель. – Не чтобы не впускать нас, а чтобы не выпускать их. Человечеству необходимы ограды в обоих случаях.
– Кого – их?
– Природу и Бога.
– А я думал, ты не веришь в Бога, – заметил Джимми.
– Я и в Природу не верю, – ответил Коростель. – По крайней мере, в Природу с большой буквы П.
Гипотетически
– Слушай, а девушка у тебя есть? – спросил Джимми на четвертый день. Он приберегал этот вопрос до правильного момента. – Тут есть из чего выбирать. – Это должно было прозвучать иронично. Он не мог представить себя с этой женщиной, которая смеялась, как Вуди Вудпеккер, или с этими девушками, у которых числа по всей груди, но и Коростеля он с ними представить не мог. Коростель слишком утонченная натура.
– Не то чтобы, – коротко ответил Коростель.
– Что значит не то чтобы? У тебя есть девушка, но она не человек?
– Образование пар на данном этапе не одобряется, – сказал Коростель, будто читая руководство. – Нам следует полностью сосредоточиться на работе.
– Вредно для здоровья, – сказал Джимми. – Подбери себе кого-нибудь.
– Тебе хорошо говорить, – ответил Коростель. – Ты у нас стрекоза, я муравей. Я не могу позволить себе тратить время на непродуктивные беспорядочные поиски.
Впервые за все время их знакомства Джимми подумал – возможно ли? – что Коростель ему завидует. Или он просто надутый выпендрежник, уже попал под тлетворное влияние Уотсон-Крика. Джимми захотелось спросить: «Так как там твоя супер-пупер-миссия супер-пупер-гения? Снизойдешь рассказать?»
– Я бы не назвал это тратой, – вместо этого сказал он, пытаясь ободрить Коростеля. – Если, конечно, ты своего добился.
– Если совсем приперло, можно обратиться в Студенческую службу, – довольно сухо сказал Коростель. – Они вычитают цену из твоей стипендии, так же как за проживание и кормежку. Работники приходят из плебсвиллей, опытные профессионалы. И, разумеется, их проверяют на наличие заболеваний.
– Студенческая служба? Да ладно тебе! Они что, прости, делают?
– В этом есть смысл, – ответил Коростель. – Если рассматривать как систему, получается, что мы избегаем утечки энергии в непродуктивные сферы жизни и не тратим ее на всякую ерунду. Студенты-женщины, разумеется, могут воспользоваться теми же услугами. Любой цвет, любой возраст – ну, почти. Любой тип телосложения. Все, что пожелаешь. Если ты гей или какой-нибудь фетишист, они и тебе что-нибудь подберут.
Сначала Джимми решил, что Коростель шутит. Но Коростель не шутил. Джимми хотел спросить, что Коростель пробовал – к примеру, не пробовал ли спать с женщиной, у которой ампутированы все четыре конечности. Но вопрос вдруг показался ему слишком личным. К тому же Коростель мог подумать, что Джимми над ним смеется.
Еда в столовой на факультете Коростеля была просто фантастическая – настоящие креветки вместо «РакоСои», которую им давали в академии, и, судя по всему, настоящая курица; правда, ее Джимми не ел – не мог забыть «Пухлокур». А еще сыр, совсем как настоящий, хотя Коростель сказал, что сыр из овощей, из какого-то нового сорта цукини.
В десертах было много шоколада, настоящего шоколада. А в кофе – много кофе. Никаких жженых зерен и патоки. «Благочашка», но кому какая разница? И настоящее пиво. Пиво точно настоящее.
Все это приятно отличалось от того, что давали в Академии Марты Грэм, хотя приятели Коростеля порой забывали о приличиях и ели руками, вытирая губы рукавами рубашек. Джимми был не особо брезглив, но это уже граничило со свинством. Да еще они постоянно бубнили, даже если их никто не слушал. Непрерывно говорили о проектах, над которыми работают. Поняв, что Джимми не работает над пространством, а учится в институте, который они считали мусорной кучей, – они потеряли к нему всякий интерес. Своих однокашников они называли конспецифичными, а всех остальных людей – неспецифичными. Популярная шутка.
