Александра Давид-Неэль - Посвящения и посвященные в Тибете
Однако нравственность посвященного отнюдь не то же самое, что мораль масс.
Хотя жесткие правила, применяемые без разбору и во всех без исключения случаях, являются причиной многих зол, но, по мнению тибетских аскетов, полное отсутствие правил, возможно, повлекло бы еще большее зло. Поэтому нельзя отвращать слабые умы от соблюдения определенных нравственных норм.
Но все это не имеет отношения к просветленному человеку: его мораль сводится к мудрому выбору, который он способен сделать в зависимости от обстоятельств между тем, что полезно, и тем, что принесет вред. Учения "Мистического Пути" не признают ни Добра, ни Зла как таковых. Место поступка в системе нравственных ценностей определяет степень его полезности. Для этой категории налджорпа доброта, милосердие, помощь страждущим или уничтожение причины страдания почти всегда сводятся к "полезности".
Ложь может стать священным долгом, если речь идет о спасении жизни человека, оказавшегося во власти убийц. Ограбление богатого скупца с целью накормить умирающих от голода – ни в коем случае не дурной поступок. А если налджорпа предвидит, что он будет заключен в тюрьму или жестоко избит за свой поступок, но несмотря на знание о грозящей ему опасности совершает кражу из жалости к страдающим, тогда он – святой.
Любопытно, что такой взгляд на вещи, который многие на Западе окрестили бы революционным, послужил основой для многочисленных буддийских легенд, герои которых творят милостыню вещами, им не принадлежащими.
Ламаисты полагают, что даже убийство может быть охарактеризовано как благое действие при условии, что побудительные мотивы убийцы не предполагают никаких личных интересов. Он не должен ненавидеть свою будущую жертву и должен быть способен преобразовать в благотворную силу ту злонаправленную энергию, которая движет уничтожаемым существом. Если же он сам не способен на это, тогда он обязан для совершения убийства объединиться с тем, кто обладает таким могуществом.
Это как раз то самое преобразование энергии, которое эзотерически и популярно описывается как "отправление духа" убитого существа в обитель блаженства.
Восхваления, расточаемые в старинных легендах ламам или героям вроде Гэсэра, покоряющим демонов-гигантов, обоснованы подобными взглядами78.
Исторический факт, – политическое убийство ламой тибетского царя Ландармы в IX веке, – откровенно демонстрирует ламаистскую точку зрения по этому вопросу. Этот царь, в отличие от предшествующих тибетских монархов, вернулся к древней религии Тибета бон, всячески поощрял ее последователей и пытался искоренить самыми жестокими мерами буддизм. Ламаистские хроники, единственные дошедшие до нас документы той эпохи, изображают этого правителя в весьма непривлекательном облике кровавого преследователя религии, но не исключено, что ламаистское духовенство, жажда светской власти и амбициозность которого существенно возросли по сравнению с первыми веками распространения буддизма в Тибете, могло иметь в качестве основного повода для устранения Ландармы то противодействие, которое он попытался оказать их притязаниям. Как бы там ни было, убийство этого тибетского Юлиана Отступника восхваляется даже в наши дни, а лама, совершивший это убийство, своего рода религиозный террорист, является ведущим персонажем в театрализованной мистерии, которая ежегодно исполняется в монастырях.
Для этого убийства лама не прибегал к оккультным средствам, как это часто делают герои легенд. Он переоделся в шута-танцора и устроил представление вблизи царского дворца, рассчитывая выманить Ландарму на балкон. Как только тот появился, мнимый танцор выстрелил в него из лука, спрятанного в широком рукаве, и бросился в бегство на лошади, которую держал наготове его сообщник.
При таких обстоятельствах, – как и при любых других, когда убийство может принести облегчение или избавление угнетенным людям, – истинно сострадательному человеку следует стать убийцей, даже если его поступок обречет его на самые страшные муки в одном из чистилищ на протяжении миллионов лет. "Сострадание и служение в первую очередь" – гласит девиз посвященного на этом этапе его духовного пути.
Несомненно, покажется странным и нелогичным то, каким образом может действие, которое расценивается как благое, обусловить несчастливое перевоплощение. Ламаисты приведут массу объяснений по этому поводу. Концепция карающего правосудия, известная в наших странах, здесь неприменима. Скорее, "убийцу из сострадания" можно сравнить с врачом, который заражается инфекционной болезнью из-за своей преданности пациенту. Образно говоря, человеку, совершившему самое страшное деяние – отнятие жизни, -угрожает инфекция наиболее неуловимой природы. Совершая это деяние, он порождает в себе определенные оккультные свойства, способные обусловить его новое несчастливое перевоплощение. Однако в отличие от обычных преступников, среди которых ему, возможно, придется жить в новой жизни, "убийца из сострадания" будет, как и прежде, вдохновляться благородными мотивами, и всегда, даже в чистилище, будет способен к преданности и альтруизму, подобно тому, как врач, прививший себе проказу или рак, будет оставаться интеллигентным человеком, зачастую способным продолжать свои научные изыскания. Конечно, это сравнение несколько вольно и натянуто, но не более чем все остальные сравнения. Мы обязаны помнить, что с точки зрения посвященных незаконные действия, как и заразная болезнь, источают яд. Однако помимо этого, мистики утверждают, что существуют психические и другие "антисептики", которые позволяют человеку противостоять инфекции.
Аналогичное понимание я нашла у адептов японской буддийской школы нитирен. Один из них, принадлежащий к религиозному ордену, сказал мне: "Недостаточно только воздерживаться от совершения зла, зло должно быть побеждено, а зловредные существа – уничтожены". Уместно заметить, что с буддийской точки зрения убитое зловредное существо не осуждается на вечное пребывание в аду.
Возможно, ему представится "случай", благотворный стимул, побуждающий к действию, который и натолкнет его на лучший путь. Во всяком случае, ламаисты питают такую надежду и охотно рассуждают о множестве удивительных следствий, создаваемых этим своеобразным милосердием. Оно не только спасает невинные жертвы, говорят они, но, останавливая преступника, не позволяет ему еще глубже увязнуть в трясине преступлений. Не исключено, что это породит в его сознании в момент смерти спасительное раскаяние, стремление к искуплению, и в новом воплощении он будет движим более возвышенными побуждениями. Даже если его порочный разум и не способен на такое усилие, ему может представиться случай возродиться в обличье всесострадательного убийцы для дальнейшего совершенствования.
Как прекрасно!… Пожалуй, даже чересчур прекрасно. Такой уклон опасен. Я представляю, как некоторые фанатики-инквизиторы, должно быть, сходным образом обосновывали свое милосердное рвение в отношении тех еретиков, которых сжигали живьем. Такие концепции не признаются в первоначальном буддизме.
Как было сказано выше, человек, нарушающий общепринятые моральные нормы, ни в малейшей мере не должен быть лично заинтересован в этом, не должен добиваться никакой личной выгоды от такого нарушения. И все же говорят, что, теоретически, вступившие на мистический путь, достигнув духовных высот, освобождаются и от этого последнего ограничения. Линия их поведения определяется исключительно их мудростью. Единственное, что от них ожидается, – абсолютная беспристрастность, которая заставляет их рассматривать свои нужды столь же отстраненно, как и нужды других.
Личные блага для них отнюдь не возбраняются, ибо, в случае некоторых развитых индивидуумов, их благо может служить и всеобщим интересам.
В качестве подходящего для западного читателя примера можно привести случай выдающегося ученого, который, если ему будут созданы благоприятные условия, может принести всему миру благо своими открытиями и изобретениями, к чему, вероятно, он не был бы способен, живя в бедности.
Этот этап пути становится все более и более скользким, и наставники не забывают предостерегать своих учениковналджорпа об опасности, подстерегающей тех, кто не полностью преодолел желания, рождаемые привязанностью к "самости". Обычно утверждают, что если ученик не преуспел в достижении просветления и бесстрастного состояния разума, то, ступив на такую стезю, он становится демоном.
Итак, резюмируя, можно сказать: существует единый Закон, доминирующий над многими, иногда парадоксальными формами, в которых, с точки зрения посвященного, может воплощаться Добро:
посвященный должен бороться со страданием, никогда не быть его причиной; он должен сделать так, чтобы те, кого он заставил страдать, были вознаграждены именно той болью, которую он вынужден был им причинить; чтобы в выигрыше в результате оказались многие. Задача эта трудна: обычная доброта или любовь к справедливости, основанные на неверных предпосылках, не способны решить ее. Тибетские посвященные убеждены в этом и утверждают, что проницательность, развиваемая в процессе длительной духовной тренировки, совершенно необходима человеку, желающему достичь совершенства бодхисаттвы, любая мысль или действие которого не содержат ничего вредного для других существ.
