Александр Казанцев - Купол Надежды (Роман-газета)
— Шульц! Как вы там? — через силу крикнул Анисимов.
— Без сознания, извините, — пояснил японец.
От берега к ледоколу по льду бухты вела горная дорожка. По ней ездил маленький элсктромобильчик с аккумуляторами, заменяя катерок.
Доктор с пациентами уехал, пообещав тотчас же прислать электромобиль обратно.
Анисимов дождался Остапа с Тамарой.
— Я думала, что умру со страху, и только потому, что вы уже прокатились по лыжне, заставляла себя мчаться следом, — призналась Тамара.
— Женьшень–человек! В тайге искать — не найдешь такую, — заявил Остап.
— Где Шульц? — спросила Тамара.
— На ледоколе. Сейчас за нами вернется электромобиль.
— Я побегу на лыжах. Так будет скорее! Могу понадобиться.
— Вместе, — решил Спартак.
Анисимов ничего не сказал. У него не хватило бы сил добежать до ледокола.
КАТАКОМБЫ МОРЛОКОВ
«И снова я берусь писать о Совете командора после всего, что случилось…
В светлом теплом салоне не хотелось думать о вьюжной ночи, бушевавшей за темными квадратами иллюминаторов.
Анисимов расхаживал по салону, заложив руки за спину:
— Итак, все выступавшие советуют отложить работы на год. Грот не протаивать, поскольку Энергоцентраль вышла из строя, а мощность судовой атомной установки недостаточна.
Я уже смирилась с этой мыслью, когда еще шла сюда. Но Алексей Николаевич Толстовцев возразил:
— Зачем же откладывать на год? Ветроцентралн в обычную пургу, такую, как сегодня, дадут достаточную мощность. Можно обойтись и без аккумулирующих устройств. Временно. Кто нам помешает работать в ветреные дни, а в безветрие отдыхать?
Академик оживился:
— Подсказана верная мысль. Работать под надутыми парусами, как плавали встарь моряки. И дрейфовать в штиль, — и он улыбнулся своему сравнению.
— Начинать надо немедленно, — убеждал Алексей Николаевич. Но затем ошеломил меня, сказав: — И нет никакой нужды протаивать грот с огромным пролетом.
— Город подо льдом надо сооружать не как земной, а как подледный, на других принципах. И протаивать проще не исполинский грот, а туннели, которые станут улицами города. В стенках туннелей можно разместить жилые комфортабельные пещеры и промышленные предприятия. Пусть ледяные туннели, наподобие земных метрополитенов, пронзят ледяной монолит.
— Ледяной муравейник! — это я уже выкрикнула, не сдержалась. — Что предлагают нам под видом новаторства? Самую бескрылую, консервативную в своей сущности идею. Во имя вульгарной простоты отбрасывается основной замысел Города Надежды, где люди должны жить так, как на всем земном шаре в грядущем. А им предлагают сейчас в опытном порядке прозябать в пещерах, в подземельях, напоминающих метрополитен! Или, что еще хуже — в колодцах и норах фантастических морлоков, загнанных туда элоями, родившейся расой господ, как рассказывал в «Машине времени» Уэллс.
— О, это очень мрачно есть, — услышала я голос Вальтера Шульца.
— Людям, которые решаются моделировать жизнь грядущих поколении, нужно дать все условия радостного и красивого существования. Однако для Города Надежды выбран не остров Тихого океана, а Антарктида, которая когда–то была цветущим материком.
— О да! Имело так быть! — поддержал меня Шульц.
— Он покрылся льдом, этот материк. Так выплавим же такой грот, который обнажит былую почву, откроет прелесть неведомых пейзажей, где меж причудливых скал пролегают русла прежних рек!
— Во дает! — услышала я голос Остапа, который толкал в бок сидевшего со мной рядом Спартака.
— Наполним эти русла водой тающих льдов, а но берегам посадим деревья. Они вырастут на земле Антарктиды, и мы разобьем на ней сады и бульвары. II среди них поднимется — слышите? — обернулась я к Толстовцеву, который напоминал сейчас «злобного карла», поднимутся, а не пройдут в глубине ходами дождевых червей, поднимутся к невидимому в высоте своду радеющие глаз дома, от которых не отвернется и наши потомки Город в исполинском гроте должен быть Городом Надежды, а не «Катакомбами Безнадежности»! — закончила я и, торжествующая, села, оглядывая присутствующих.
Академик смотрел на меня с ободряющей улыбкой (это главное!). Толстовцев, конечно, был вне себя от ярости. Еще папа говорил мне, каким колючим он может быть, когда затрагивают его самолюбие. Спартак смотрел себе под ноги. Остап поднял большой палец вверх.
Академик предложил Алексею Николаевичу ответить.
— Стоит ли решать вопрос, что красивее: ледник, напоминающий голландский сыр, в дырочках которого живут люди–морлоки, или подледный град Китеж, рожденный воображением, пренебрегающим такой мелочью, как тяжелый ледяной свод? Что понимать под красотой? И я не боюсь сказать, что в целесообразности — красота! Так рационален ли гигантский свод? Стоит проверить его расчет. В опасном сечении возникают наиболее разрушающие усилия. От сил сжатия понижается точка плавления льда! Вспомните, почему скользят коньки и лыжи в мороз? Снег и лед тают под давлением полозьев, смазывая поверхность скольжения. Если это учесть, то твердое небо над подледным городом Китежем начнет плавиться и рухнет.
— Какой ужас! — с иронией воскликнула я. — Запугивать людей и тащить их в катакомбы морлоков! Запрещенный прием.
— В технике запрещено лишь злоупотребление риском, а не сомнение в прочности конструкции, — обдал меня холодом жестких слов Алексей Николаевич.
— Уважаемые коллеги, — начал Шульц. — Расчет есть фундамент инженерной мысли. И всегда полезно его проверять, особенно если иметь идею о возможном плавлении льда под нагрузкой. Я имею намерение спасать опасное сечение от расплавления.
Я едва не захлопала в ладоши, с надеждой смотря на этого великана–разбойника. А он с немецкой педантичностью продолжал:
— Надо сверлить сверху, с ледникового купола, буровые скважины там, где опасное сечение есть. А потом по ним, имея артерии, пропускать холодильный раствор. Я имею намерение так предохранить лед от плавления при большой нагрузке.
Я была счастлива. Какой выдумщик!
— Я т-так размышляю, — смущенно начал Спартак с обычной своей искренностью. — По мне тот путь правилен, который в гору ведет А на перестраховочные дорожки, как бы они ни петляли, меня не тянет. Мы с ребятами за подледный простор. — И, стараясь не смотреть в сторону отца, сел.
Наступила тишина. Через иллюминаторы доносился свист ветра. Анисимов мерно расхаживал по салону в глубокой задумчивости. Неужели я была не права?»
На этом записки Тамары Неидзе обрываются.
«Тамара не дописала своего отчета о Совете командора. Попробую это сделать я, ее оппонент.
Задумавшийся академик стоял боком ко мне, склонил большую голову и уперся в кулак отросшей бородой.
Ему предстояло сделать вывод, хотя он не был техником. Как химику, ему далеки понятия опасного сечения, но близки проблемы таяния льда под давлением. Как оценить непересекающиеся пути? Кто–то из великих ученых говорил, что та идея верна, которая открывает новые горизонты. Открывают ли эти горизонты мои «катакомбы морлоков»?
И академик твердо и ясно сказал:
— Проект менять не будем. Но поручим на Большой земле сделать поверочный расчет на компьютерах. И в США и в СССР. Кроме того, здесь, в Антарктиде, смоделируем в леднике ледяной грот меньшего размера, но с тем же соотношением толщины свода и его пролета.
Совет закончился. Все расходились.
Что чувствовал я, «бывший новатор», оказавшийся противником дерзкого, нового? А то, что воспитанный мною Спартак выступил против меня, — это что, тоже закон природы?
Я вышел на палубу.
Нет, она не убедила меня! С инженерной точки зрения туннели строить выгоднее и надежнее, чем большой грот. Но… только ли одна инженерная точка зрения должна здесь учитываться? Ведь сюда будут приезжать миллионы людей, чтобы убедиться, как может жить человек, чтобы потом переделать жизнь на своих материках по этому образцу.
Я размышлял, стоя у реллингов, и, не оборачиваясь, невольно слушал болтовню в толпе рабочих.
— Обрадуйте, сеньорита! — обратился один из них, очевидно, к вышедшей на палубу Тамаре. Я заставил себя не обернуться. Я знал ее девчушкой на Уральском заводе: огромный бант и вишенки глазенок. А какой королевой выросла! И какой горячей! Что бы сказал Вахтанг, какой бы тост вспомнил? — Обрадуйте, сеньорита! Получим ли мы здесь заслуженный годовой отдых с полным питанием и оплатой за простой?
Продолжая стоять спиной, я представил себе этого рыхлого латиноамериканца с сальными глазами и тонкой полоской усиков.
— Наш неисправимый Мигуэль, мадемуазель, считает, что коль скоро его завезли на юг, то здесь ему должны создать курортные условия, как у нас на Лазурном берегу или у них на Гавайях.
