Стивен Кинг - Воспламеняющая
После разговора с Куинси его охватило необычное ощущение: стало казаться, что он постоянно под кайфом. Прослушивание телефона? Непрерывное наблюдение? Вероятность, что их арестуют и посадят в подземные камеры какого-то правительственного комплекса? Трудно бороться с соблазном глупо улыбаться, наблюдая, как все это набирает силу; со стремлением вести себя цивилизованно и пренебрегать собственными инстинктами…
Тишину на Тэшморском пруду разорвало хлопанье крыльев: стая уток поднялась в ночь, взяв курс на запад. Плывшая над озером половинка луны окрашивала их крылья тусклым серебром. Энди достал новую сигарету. Он курил слишком много, и его запасы подходили к концу: в пачке оставалось не больше пяти штук.
Да, он подозревал, что их телефон прослушивается. Иногда, снимая трубку, он слышал странный двойной щелчок. Раз или два, во время разговора со студентом о домашнем задании или с кем-то из коллег, связь загадочным образом обрывалась. Он чувствовал, что в доме могут быть «жучки», но не пытался их найти (боялся, что найдет?). И несколько раз ему показалось – нет, он практически не сомневался, – что за ними следят.
В Гаррисоне они жили в районе Лейклэнд с типичной пригородной архитектурой. Сильно выпив, поздним вечером ты мог часами кружить по кварталам в поисках собственного дома. Их соседи работали на заводе «Ай-би-эм», расположенном за городской чертой, в «Огайо-семикондактор» или в колледже. Средний семейный доход практически всех обитателей Лейклэнда укладывался в промежуток от восемнадцати с половиной до тридцати тысяч долларов.
Со временем ты знакомился с соседями. Проходя по улице, кивал миссис Бейкон, которая потеряла мужа и заменила его мистером Водкой. Медовый месяц, проведенный с этим особенным господином, отразился и на ее лице, и на фигуре. Ты складывал пальцы буквой «V», приветствуя двух девушек в белом «ягуаре», которые арендовали дом на углу Джасмин-стрит и Лейклэнд-авеню, и гадал, каково оно, провести ночь с этой сладкой парочкой. Ты говорил о бейсболе с мистером Хэммондом, жившим на Лорел-лейн и непрерывно подстригавшим вечнозеленую изгородь. Мистер Хэммонд работал на заводе «Ай-би-эм» («Что расшифровывается как I’ve Been Moved»[15], – неоднократно повторял он под стрекот электрических ножниц). В Огайо он переехал из Атланты и был ярым болельщиком тамошних «Храбрецов». «Большую красную машину»[16] из Цинциннати он презирал, а потому соседи не слишком его жаловали. Мистер Хэммонд плевать на это хотел. Он просто ждал, когда «Ай-би-эм» переведет его на другое место работы.
Но речь шла не о мистере Хэммонде. И не о миссис Бейкон, и не о двух аппетитных персиках в белом «ягуаре» с фарами с красным ободком. Речь шла о том, что у тебя в мозгу образовывалась некая подсознательная выборка: люди, принадлежащие району Лейклэнд.
Однако в месяцы, предшествовавшие убийству Вики и похищению Чарли из дома Дуганов, Энди встречались люди, никак в эту выборку не вписывавшиеся. Он не обращал на них внимания, говоря себе, что глупо пугать Вики только из-за того, что беседа с Куинси сделала его параноиком.
Люди в светло-сером микроавтобусе. Рыжеволосый мужчина, которого однажды вечером он видел за рулем «эй-эм-си-матадора», через две недели – в «плимуте-эрроу», а еще десятью днями позже – на пассажирском сиденье светло-серого микроавтобуса. Слишком много коммивояжеров, звонивших в дверь. Иной раз, приходя домой после дня на природе или похода с Чарли в кино на последнюю диснеевскую сагу, он чувствовал, что в доме кто-то побывал, что многие вещи немного сдвинуты.
И ощущение, что за тобой наблюдают.
Но он верил, что наблюдением все и ограничится. И в этом заключалась его самая дикая ошибка. Он до сих пор так и не сумел окончательно убедить себя, что агенты Конторы запаниковали. Они могли планировать похищение Чарли и его самого и убийство Вики, поскольку никакой пользы она принести не могла: кому нужен экстрасенс, способный разве что закрыть дверь холодильника, не отходя от плиты?
Но работу они выполнили с какой-то непонятной торопливостью и неряшливостью, и это наводило на мысль, что внезапное исчезновение Чарли заставило их перейти к активным действиям быстрее, чем они первоначально планировали. Они могли подождать, если бы пропал Энди. Однако этого не случилось. Исчезла Чарли, а именно она интересовала их больше всего. Теперь Энди точно это знал.
Он встал. Потянулся, послушал, как хрустят суставы. Пора идти спать. Хватит обсасывать давние болезненные воспоминания. Он не может до конца жизни винить себя в смерти Вики. В конце концов, Контора всего лишь использовала его. И судя по всему, конец жизни был не за горами. Смысл случившегося на крыльце Ирва Мандерса не укрылся от Энди Макги. Они хотели покончить с ним. Теперь их интересовала только Чарли.
Он улегся в кровать и спустя какое-то время заснул. Но его сны никак нельзя было назвать спокойными и умиротворенными. Снова и снова он видел полосу огня, бегущую по земле палисадника, видел, как она разделяется, образуя ведьмино кольцо вокруг колоды, видел, как курицы вспыхивают, словно живые факелы. Во сне он вновь почувствовал возникшую вокруг него тепловую капсулу, температура которой нарастала и нарастала.
Она сказала, что больше не станет зажигать огонь.
Что ж, может, оно и к лучшему.
За окнами холодная октябрьская луна освещала Тэшморский пруд, Брэдфорд на противоположном берегу и всю остальную Новую Англию. На юге она светила на Лонгмонт, штат Виргиния.
4
Иногда Энди Макги озаряло: у него возникало удивительно яркое и однозначное предчувствие. После того эксперимента в «Джейсон-Гирней-холле». Он не знал, является ли это низшей ступенью ясновидения или нет, но научился доверять предчувствию, если оно случалось.
Одно – плохое – возникло около полудня того августовского дня 1980 года.
Началось все во время ланча в «Бакай-рум», факультетской столовой на верхнем этаже Студенческого клуба. Он мог совершенно точно определить этот момент. Ел курицу в сливочном соусе и рис за одним столиком с Эвом О’Брайаном, Биллом Уоллесом и Доном Грабовски, преподавателями английского языка и литературы, добрыми друзьями. Как обычно, один из них принес новый польский анекдот для Дона, который их коллекционировал. На этот раз отличился Эв, поведав всем, чем польская лестница отличается от обычной. Как выяснилось, на польской к последней перекладине была прибита табличка с надписью «СТОП». И все громко смеялись, когда тихий, очень спокойный голос прорезался в голове Энди.
(у тебя дома что-то не так)
И все. Но этого хватило. Предчувствие начало набирать силу примерно так же, как набирала силу головная боль, если он злоупотреблял импульсом. Только в этих случаях речь шла не о голове. Ощущения начинали путаться, словно были нитями пряжи, и какой-то вздорный кот бегал по проводящим путям его нервной системы и играл с ними.
Хорошее настроение испарилось. Курица утратила вкус. Желудок затрепыхался, сердце учащенно забилось, как при сильном испуге. Потом начали пульсировать болью пальцы правой руки, словно он прищемил их дверью.
Энди резко поднялся. На лбу выступил холодный пот.
– Послушайте, что-то мне нехорошо. Билл, ты сможешь провести мой семинар в час дня?
– Начинающих поэтов? Конечно. Без проблем. Что-то не так?
– Не знаю. Может, съел что-нибудь не то.
– Ты даже побледнел, – вставил Дон Грабовски. – Тебе лучше заглянуть в медпункт, Энди.
– Пожалуй, загляну, – ответил Энди.
Он ушел, но в медпункт заглядывать не собирался. Часы показывали четверть первого, кампус дремал, последняя неделя заключительной летней сессии неспешно продвигалась к своему завершению. По пути к двери он обернулся и на ходу помахал Эву, Биллу и Дону. Больше он их не видел.
Энди задержался на первом этаже Студенческого клуба, чтобы позвонить домой из телефонной будки. Трубку никто не снял. Причин тому было множество. Чарли находилась у Дуганов, так что Вики могла отправиться по магазинам, или пойти в салон-парикмахерскую, или заглянуть к Тэмми Апмор, или поехать на ланч с Эйлин Бейкон. Тем не менее его нервы закрутились еще туже. Теперь они едва не визжали.
Он вышел из Студенческого клуба и поспешил к «универсалу», оставленному на стоянке перед «Принс-холлом». Потом через город поехал в Лейклэнд. Машину вел нервно. Проскакивал на желтый свет, подрезал, едва не сбил хиппи, который катил на десятискоростной «олимпии». Хиппи показал ему палец, но Энди и не заметил. Сердце колотилось как бешеное. Он будто закинулся амфетамином.
Они жили на Конифер-плейс: в Лейклэнде, как и во многих пригородных районах, появившихся в конце пятидесятых, улицы называли в честь деревьев и кустов. В полуденную августовскую жару Конифер-плейс казалась вымершей. А чувство, что случилось что-то плохое, усилилось. Улица словно стала шире, потому что у тротуаров почти не было автомобилей. Даже немногочисленные игравшие дети не могли развеять это странное ощущение улицы-призрака; большинство обедали или ушли на игровую площадку. Миссис Флинн с Лорел-лейн прошла мимо, толкая тележку, на которой стоял большой пакет с продуктами. Брюки-стрейч цвета авокадо обтягивали ее живот, круглый и твердый, как футбольный мяч. На лужайках неторопливо вращались разбрызгиватели: поливали траву и развешивали в воздухе радуги.
