Мишель Роман - Времена Бессмертных
Я перевожу взгляд на его лицо, хотя понимаю, что такое мое разглядывание его тела, может быть понято двусмысленно. Черты лица совершенно не грубые, каждая линия гладкая и точно излучающая свет. Он до головокружения милый внешне парень, о таких еще говорят «лакомый кусочек», но резонанс в его почти ангельскую внешность, вносят глаза.
Пасмурно-серые глаза словно выталкивают тебя из уютной комнаты, под холодный дождь. Если ты хоть немного разбираешься в людях, то глядя в глаза Парису, поймешь: он расчетлив и коварен, НО… Только по отношению к тем людям, к которым не испытывает симпатии.
На меня пасмурные глаза смотрят с единственным желанием — защитить.
Кошмар! Насколько же это подкупает, в совокупности с его мальчишески-ангельской внешностью. Я искренни, сочувствую тем девицам, что проводили с ним одну единственную ночь, а утром больше не являлись для него никем стоящим.
Помнится, Афина в их числе… Хотя они и остались кем-то вроде приятелей, но я точно знаю, что стоит Парису вновь обратить на нее внимание, подруга забудет обо всем и обо всех. Даже о Спартаке, правильнее сказать, тем более о Спартаке. Мне жаль его неразумное сердце, простое, бескорыстное, увидевшее в Афине идеал любви.
Мы со Спартаком похожи, ситуации почти идентичны.
— Вернулась на землю? — изогнув пухлые губки в милой ухмылке, обращается ко мне Парис.
— Что, прости?
— Ты секунду назад витала где-то очень далеко, а я стою и наблюдаю за тем, как твое сознание медленно возвращается. — он крутит указательными пальцами у виска, умиляясь моей странностью.
— Со мной бывает. Просто задумалась.
— Да я не против, мне даже нравится.
— Мои странности?
— Да, они у тебя особенные. Странности вообще бывают очень милыми.
— Или говорящими о психических заболеваниях, например огромная люстра, висящая не на потолке, а прикрепленная к полу. — подкалываю я, имея ввиду его квартиру.
Парис улыбается. Он перестает возвышаться надо мной, и присаживается на пол, деликатно опуская ладони на мои колени.
Я вот думала, что почувствую, когда он дотронется до меня? Ожидала что вздрогну, но сухие и теплые руки не произвели на меня никакого эффекта, даже немного разочаровало.
— У меня есть информация. Скажу честно, я хочу рассказать тебя о том, что знаю, не только по причине долга или уважения к твоей семье, но и из личных целей. — он смотрит мне в глаза, не отводит их и редко моргает, хочет удостовериться — я понимаю что он имеет ввиду.
Парис не сдался.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной. В Византию. Я хочу шанс.
— Я откажусь, ты же знаешь.
— По этому я и расскажу тебе то, что собираюсь, это… не оставит тебе выбора, придется убежать со мной.
— Я останусь, Парис. Что бы ты мне не сказал.
— Тогда слушай.
Глава 12
Аврора
Дом, в который привел меня Парис, забрав с арены, я догадалась — принадлежит ему. Осознание этого, вернуло меня к размышлениям о его прошлом. Парису, как и мне, вскоре должен исполниться двадцать один год, но в отличие от меня, он добился материального благополучия самостоятельно. И я не имею ни малейшего представления о том, как именно.
Помнится, Афина, как-то болтая о Парисе, упомянула его родителей; мол, они погибли, когда ему еще не было и пятнадцати, оставив в наследство колоссальное состояние. Однако, до меня доходили и другие слухи.
Тот же самый Август, страдая от насмешек Париса в старших классах школы, как-то раз бросил такую фразу: «Малолетний вор, еще поплатится…» Тогда став невольной свидетельницей обиды Августа и его слов, я задумалась над тем, что он имеет в виду, но вскоре благополучно забыла о тайном прошлом Париса.
Самыми плодовитыми для догадок, оказались брошенные невзначай слова самого Париса, выпившего лишнего на вечеринке в доме Афины. Тогда я (как впрочем и сейчас, если не брать во внимание мое «исчезновение») была самой незаметной и непримечательной гостьей в доме подруги. Я сидела на широком подоконнике панорамного окна, отгородившись от шумных ребят тяжелыми бархатными шторами, позволявшими мне почти полностью исчезнуть из мира напивающихся подростков.
С одной стороны — стена из красного бархата, с вышитыми золотыми нитями причудливыми узорами, а с другой — огни никогда не спящей Византии. Широкое стекло защищало меня от невообразимой высоты, но я не могла не думать о том, как долго продлилось бы мое падение, не будь справа стеклянного барьера.
В руке моей какой-то напиток — коктейль из алкоголя и свежевыжатого сока, вкус которого подчеркивал нетающий лед — я сделала всего пару глотков и больше не пила. Внимание мое, сами собой, привлекли разговоры вошедших в комнату Афины парней.
Их трое, один из них Парис. Помнится тогда, я очень обрадовалась, что скрыта от их внимания непроницаемыми шторами, не хотелось попадаться напившимся парням на глаза. Я всегда их побаивалась.
— Так вы с ней… — начал один из ребят, закончивший фразу не словами, а отрыжкой.
Парис самодовольно хихикнул, и я услышала, как звякнули края бокалов, столкнувшихся о стенки друг друга.
— Не понимаю, что они все в тебе находят! — воскликнул третий участник импровизированного мальчишника, явно с завистью.
— И не поймешь. Ты же не один из них. — съязвил Парис.
Послышался громкий ребяческий смех, от которого меня передернуло. Почему-то мне представилась собачья свора.
— Здесь ничего не произойдет — многозначительно понизив голос на последнем слове, посетовал тот, что отрыгнул. — Может, потянем их к тебе?
Парис, очевидно, приложил палец к губам, с вырвавшимся звуком «Тсс!» и зашагал по паркету. Я подумала, что вот сейчас массивные ткани, берегущие меня от позора «подслушивающей сучки» раскроются, и меня осрамят на всю школу, но шаги удалились в противоположную от моего окна сторону.
Очевидно, Парис проверял, не подслушивает ли их кто-нибудь из коридора. Если бы он тогда знал, что «шпион» гораздо ближе!
— Ладно, можно предложить девочкам экскурсию. Но только без Афины, она мне надоела. — думаю именно тогда, услышав, как он говорит о моей лучшей подруге, я сделала для себя пометку, что Парис не является для меня мужчиной.
Правда, сейчас, мое отношение к нему, уже не так категорично…
— Слушай, всегда хотел спросить… Откуда у тебя такой роскошный дом, и столько… Столько денег!? — бесцеремонно выпалил парень, не таивший своей зависти.
— О, парни! Я не жду, когда мамочка и папочка отсчитают мне денежек на Переход. Я работаю этим. — думаю он картинно постучал себя по голове. — Секреты, если знать, кому их продавать — прибыльный бизнес.
И они со смехом удалились из комнаты Афины.
Тогда парни по секретному сговору, в который я случайно была посвящена, уехали с двумя нашими знакомыми, а мы с Афиной остались одни. Почти до самого утра, допивая коктейли из чужих полу наполненных стаканов, мы разговаривали о Парисе, вернее Афина говорила об их разрыве, а я ее утешала.
«Секреты». Вот что важного он тогда выпалил. Конечно, его дружки на это и внимания не обратили, им тогда поскорее хотелось добраться до кровати в доме Париса, с одной из прихваченных для «экскурсии» девиц, но я запомнила его слова!
Сейчас, когда он сидит у моих ног, готовый рассказать что-то важное о гибели брата и мамы, я кажется, начинаю понимать, что скрывается за словом «секреты».
Думаю Парис, кто-то вроде информатора, здесь значение этого слова может варьироваться от простого стукача, до политического шпиона, второе вполне объясняет его материальную независимость.
В любом случаи я уверенна, что он готов накормить меня правдой, а это уже многое значит. Учитывая, что раньше я жила практически в информационном вакууме. Наверняка зная лишь одно — родные мертвы и случилось это по слухам в Олимпе.
— Сколько у нас есть времени? — спрашиваю я, глядя в окно и видя вплотную подступающую к стеклу черноту. А еще я трусливо продолжаю тянуть время, до конца не готовая к правде.
А может быть, слова Париса меня все же напугали, и я беспокоюсь, что мне придется уехать с ним в Византию? Оставить Лео…
— Дом принадлежит мне и теоретически, никто не может нам помещать оставаться здесь столько, сколько нам понадобиться, но… Поверь мне на слово, определенные люди уже знают, что я в Олимпе, и они, скажем так, хотели бы увидеться со мной не для дружеских рукопожатий.
Я снова задумываюсь о его деятельности, но это, как и многое другое, что меня беспокоит в данный момент незначительно, перед лицом правды.
— И так. Ты ничего не должна бояться. Я уже с тобой и тебе ничего не угрожает, но все же, если бы ты только знала, как ты рисковала, приехав в Олимп!
— Я сейчас не важна. Что случилось с мамой и Дио?
— Хочу для начала попросить прощения у тебя за те слова, за которые, собственно говоря, получил от тебя по лицу. — Парис повержено улыбается. — Прости Аврора, я говорил грубо, но правду.
