Константин Мартынов - «Ныне и присно»
— Нравится? — громко спрашивает Сергей. — Угадай, кто висит? Угадаешь — получишь конфетку!
В серегиной руке как по волшебству возникает огромная завернутая в красочный фантик конфета. На фантике сумрачный лес, медведь и оборванный юнец с копьем. Поперек, крупными корявыми буквами — «Мишка косолапый».
— Это я! — Сергей тычет пальцем сначала в фантик, а затем в висящее на сосне тело. — Хочешь попробовать?
Конфета превращается в дубину и больно бьет по спине. Удар заставляет сделать шаг к телу, Тимша касается холодной посиневшей на осеннем ветру кожи… Взревевший ураган швырнул вперед, заставил обнять тело, втиснуться в него, слиться с ним.
И нахлынула боль.
«Что со мной? Где я? Почему так больно?»
«Разве это боль, предок? — усмехается Сергей. Безумие напрочь исчезает из голоса. Теперь он звучит устало и цинично. — Боль начнется потом, когда стемнеет, и финны захотят поразвлечься. Гарантирую море неизведанных ощущений.»
«Я не хотел… не знал…» — слова даются с трудом, но Тимша заставляет себя говорить.
«Я тоже на дыбу не просился… — усмехается Сергей и мечтательно добавляет, — Эх, Каврая бы встретить…»
Причем здесь саамский бог, Тимша не понимает, но спрашивать не решается — боится разбудить безумие.
«Уходи, — шепчет он. — Светлана Борисовна…»
«Уходи? — Сергей ухитряется схватить Тимшу за шкирку, встряхнуть, как щенка. — Я бы ушел, да Каврай держит! Понимаешь?! Тебе мать беречь! Тебе! У нас одна кровь! Помни об этом, предок! И еще: ни один гад не должен уйти безнаказанным! Ни один!!!»
Мощный бросок вышвыривает Тимшу обратно в черное Ничто. Хмурая осень, хутор Весайнена, могильные ряды — все стягивается в точку… исчезает…
И лишь одно остается с Тимшей, вплавленное в мозг, выжженное на костях:
«Ни один гад не должен уйти безнаказанным!»
* * *— Очнись, парень! Слышь? Очнись!
Кто-то настырно трет под носом мокрой ваткой. Тимша морщится, вяло отмахивается от надоеды…
Боль стегнула в поврежденное дыбой плечо, вгрызлась в кости. Судорожно дернулась диафрагма. Тимша закашлялся — слабо, боясь потревожить ушибленные ребра.
— Дубина ты, Потап! Только кирпичи башкой ломать способен! — говорящий явно рассержен донельзя.
— Ничо. Уже в себя приходит, — виновато прогудел смутно знакомый голос. — Крепкий мужик, не задохлик очкастый.
Уж это точно. Тимша разлепил почему-то неподъемные веки, взглянул на говорившего… Улыбка исчезла, едва успев появиться — на краю узкой армейской кровати сидел давешний капитан.
— Ага, это я… — пробормотал офицер, поняв, что узнан. На грубо высеченном гранитном лице возникла смущенно-виноватая улыбка. — Ты это… Не сердись, а? Мы ведь что? Вбегаем и видим — сидит парень, руки в крови, а на полу женщина избитая… Ну и не выдержали…
— Ч-что с мамой?
Голос царапает пересохшее горло, губы онемели, язык распух и еле ворочается. Капитан недоуменно морщит лоб, наклоняется пониже. Приходится повторить.
— Не волнуйся. Все в порядке с твоей мамой! — смущенная улыбка сменяется ободряющей. — Врачи сказали, через недельку домой выпишут.
— В больнице? В какой? — старательно выговорил Тимша.
— В городской, — капитан громко хлопнул себя по лбу, поймав озарившую мысль. — Хочешь, я тебя к ней отвезу? Фруктов по дороге купим, соку.
«Фруктов! Сам ты фрукт!» Тимша попробовал встать, но закружившаяся голова бросила обратно на постель. Пришлось закусить губу и повторить попытку. Широкая, как снеговая лопата, ладонь капитана осторожно уперлась в спину.
«То морду бьет, то помогает…»
За спиной капитана, на крашеной казенно-салатной краской стене красуется таблица проверки зрения. Под таблицей белеет заваленный бумагами стол. Хозяин стола вышел — слышно, как хлопнула дверь. Кровать стоит у зарешеченного окна. Тяжелые шторы поглощают большую часть света, отчего в помещении душно и сумрачно.
«Не камера — медкабинет… хотя решетки такие же…»
— Я свободен? — на всякий спросил Тимша.
— Ага, — с готовностью подтвердил капитан. — Леушины сказали, что ты у них был, и старушенции дворовые подтвердили. Старухи, они, хоть и в очках, знаешь какие глазастые!
«До Леушиных добрались… Вот радость-то для Петра Денисыча. Небось, теперь сына за ручку в лицей водить будет.» Капитан обернулся и убедившись, что фельдшер еще не вернулся, тихо продолжил:
— Друг твой, Венька, рассказал, как шестерки Казана на вас наехали. Ничего, мы их к ногтю прижмем. Не сомневайся!
Тимша с усилием выпрямился, в глзах вспыхнул опасный огонек.
— Я сам! — четко произнес он.
Капитан насупился, почухал в затылке.
— Вот что… — наконец произнес он. — Будем считать, что я не слышал. А ты, в другой раз, поменьше языком телепай. За самосуд срок полагается!
Тимша кивнул. Капитан подумал и добавил:
— Хочешь, к матери в больницу отвезу?
— Да пошел ты… — вяло буркнул Тимша.
— У меня машина во дворе — поедем? — завершил предыдущую мысль офицер.
Тимша хмыкнул. Капитан, сообразив, что сказал, громко заржал. Сейчас он совсем не походил на того, готового открутить башку громилу, каким его помнил Тимша — нормальный парень, здоровый правда, как лось…
— Ладно, поехали! — согласился Тимша.
— Давно пора! — обрадовался капитан. Лопата, заменявшая ему ладонь, вынырнула из-за тимшиной спины.
— Михаил.
— Потапович? — не удержался от напрашивающейся шутки Тимша.
— Не Потапыч, а Викторыч! — капитан назидательно поднял палец… и подмигнул, — зато фамилия моя Потапов.
Тимша недоуменно воззрился на руку офицера — костяшки пальцев украшали ороговевшие пятаки мозолей.
«Это ж сколько гнусных морд разбить надо, чтобы такие мозоли заработать? — подумал Шабанов. — Прогнило что-то… на Руси… Здорово прогнило.»
Всю дорогу до больницы капитан балагурил, словно извиняясь за вчерашнее. Тимша поддакивал, в нужных местах вежливо улыбался, но перед глазами стояло окровавленное лицо… матери. Матери, хоть и зовут ее Светланой. И неважно, в каком веке она пыталась спасти СЫНА… Его, Тимшу, спасти!
Дорога вздыбилась, штурмуя вставшую на пути сопку. Старенький «опель» остановился на середине подъема, скрипнул затянутый «ручник».
— Приехали, — сообщил Потапов ушедшему в себя Тимше.
— Что?
Капитан молча ткнул пальцем налево.
Высокие рябины за ажурной металлической оградой прятали от любопытных взоров приземистое выцветше-голубое здание старой, еще сталинской постройки, больницы. Выше по склону, выбросив аппендикс перехода, заслоняла небо безликая брежневская многоэтажка.
— Ну… я пошел?
Капитан торопливо чиркнул в блокноте несколько цифр, вырванный листок перекочевал в тимшину ладонь.
— Мой телефон, — пояснил капитан, — на всякий случай.
Тощая до полной прозрачности медсестра подняла от бумаг изможденную диетами мордашку. Обведенные темными кругами глаза, придавали ей облик голодного лемура. Сейчас лемур изучающе смотрел на Тимшу — то ли съесть, то ли сбежать…
— А вы ей кто будете? — подозрительно спросила девица. — Сын, — коротко ответил Тимша.
— Ага, ага… — выписывать пропуск девица не спешила. Что ж это, молодой человек, сначала избиваем, а потом яблочки носим?
Собравшиеся в тесном фойе родственники болящих дружно повернулись к Тимше. Несколько физиономий излучали нездоровое любопытство, большинство же, оценив степень опасности, поспешили отодвинуться подальше.
«И эта швабра туда же. Сарафанное радио круглосуточно пашет. Чертов Мурманск — хуже деревни!»
— Умна больно! — вызверился на лемуршу Тимофей. — Тебя для чего здесь посадили? Бумажки писать или языком чесать?
Девица зашипела, как плевок на раскаленном утюге. Впалые щечки окрасились чахоточным румянцем. На окошко вспорхнула табличка «Перерыв».
— Пока этот бандит не уйдет — никаких пропусков! — заявила лемурша.
Толпа заволновалась. Сердито забубнили мужики, перебивая друг друга, заверещали вездесущие бабки…
— Пустите меня к нему! Я объясню, как матерей, м-мать его, ув-важать… — громко начал чей-то похмельный бас, но тут же осекся, словно заткнутый кляпом.
Тимша даже не успел повернуться — за плечом шумно засопели, и вперед высунулась знакомая медвежья лапища с зажатой меж пальцев красной книжицей.
— Вы, девушка, своим делом занимайтесь, — рассерженным шмелем прогудел невесть откуда взявшийся Потапов. — Хамить посетителям в ваши обязанности не входит.
— Да вы знаете, что это за тип? — взвилась девица.
— Знаю, — отрезал Потапов. — Я его арестовывал, я и отпускал. С извинениями.
Арест? Собравшийся народ затаил дыхание, боясь упустить подробности. Девица ожесточенно почиркала шариковой ручкой по маленькому, в спичечный коробок, клочку бумаги и нервно просунула в окошко.
