Яков Окунев - Грядущий мир. Катастрофа
Он рассуждает о революции и пишет чеки. Он вырывает из чековой книжки чековые листки, рассуждая о революции, раздает их всем, даже коку, даже юнге.
У его высочества желудок опять в нормальном состоянии. Его высочество грозен.
— Канальи! — кричит он. — Бунтовать? В моем присутствии? Погодите, я вам покажу бунтовать.
Он храбро наступает на кока. Кок отступает к борту. Его высочество притискивает кока к перилам и тихо спрашивает:
— Послушай, кок, есть ли у тебя хоть одна понюшка кокаина? Если ты достанешь мне хоть одну крошечку кокаина, я назначу тебя королевским поваром.
— Нет, кокаина у меня нет, — отвечает кок.
— Тогда ты будешь повешен рядом с этими канальями, — говорит его высочество.
Ундерлип идет к себе в каюту, садится на стул. Хохочет: хо-хо-хо-хо-хо! И громко зовет:
— Дик, Дик!
— Что угодно мистеру?
— Все люди — идиоты.
— Если мистеру угодно?..
— Да, мне угодно, потому что я король. Что?
— Мистер говорит правду. Мистер — король.
— Даже сейчас, в скитании, я тоже — король.
— Правильно, мистер.
— Вы знаете почему, Дик?
— Потому что вы Ундерлип и умрете Ундерлипом, — отчеканивает Дик.
— Дурак! — цедит сквозь зубы Ундерлип.
— Если мистеру угодно?..
— Я король потому, что могу купить человека. У принца крови в опасности происходит дизентерия желудка, а у хлебного короля только дизентерия чековой книжки. Хо-хо-хо-хо-хо!
— Хи-хи-хи!
— Я могу купить человека. Дик. За сто тысяч долларов. Я раздал сейчас чеков на два миллиона. И купил всех, до юнги включительно. А теперь… х-хо, х-хо! Я их всех одурачу. Перо и бумагу, Дик.
Ундерлип пишет на бланковом листе бумаги в австралийский банк. Он имеет честь предупредить правление австралийского банка, что чеки за такими-то номерами, выданные им, Ундерлипом, на предъявителя такого-то числа в такую-то сумму, недействительны.
А посему Ундерлип приказывает австралийскому банку по означенным чекам не платить ни одного цента.
Сложив бумагу вчетверо и скрепив ее сургучною печатью, Ундерлип передает ее Дику.
— Как только мы причалим, вы немедленно отправляйтесь в банк и передайте эту бумагу директору банка. За это вы получите сто тысяч долларов, Дик.
— Чеком, мистер?
— Хо-хо-хо! Нет, наличными, Дик.
Великолепная идея! Король Ундерлип сильнее всех королей в мире. Он может раздавать сотни долларов. Триллионы. Лишь бы хватило чековых бланков.
XVIII
В прекрасном расположении духа выходит Ундерлип на палубу.
Совершенно черная ночь. Ни зги. Яхта летит. Далеко ли еще до Гибралтара? Ундерлип забирается на мостик к капитану Баррасу.
Капитан Баррас ворчливо перебирает всю родню черта. Гибралтар? Пусть мистер поцелует кота в нос. Зачем? Это так говорится. Короче — плакали денежки капитана Барраса. Опять почему? Если бы яхта была даже иглою, она не проскочит Гибралтар.
Ундерлип ничего не понимает. Капитан снова рекомендует ему поцеловать кота в нос. Разве мистер ослеп и оглох?
Нет, он не ослеп. Он видит на западе вспыхивающие зарницы и алое зарево. Он слышит отдаленную орудийную пальбу. Итак?
— Итак, черт возьми! — ворчит капитан Баррас. — В Гибралтаре идет бой. Нам в это пекло соваться нельзя. Что будет с моим чеком, мистер?
Ундерлип предлагает капитану применить «штучку».
Ведь капитан уже дважды доказал, что он умеет выходить сухим из воды. Милый капитан Баррас — великий стратег, и когда настанут лучшие времена, Ундерлип поможет ему найти настоящую дорогу.
— «Штучки» не помогут. Если там идет бой, то пролив минирован. Вы хотите взлететь на воздух?
Нет, Ундерлип не любит полетов. Ему холодно от одной мысли об этом.
— Мы идем на юг, капитан Баррас, — излагает он новый рейс. — Может быть, мы высадимся в Капландии. В крайнем случае вокруг Африки, Индийский океан, Австралия.
Капитан Баррас свистит:
— Ф-фью! Поцелуйте кота. А нефть? У нас нефть на исходе.
— Мы где-нибудь погрузим несколько сот тонн нефти.
— Так вам и дадут ее взять.
— Контрабандой, капитан. Я уплачу большие деньги.
— Чеком?
— На предъявителя, капитан.
Яхта меняет курс. Капитан Баррас хмуро треплет свою огненную бороду и тяжело думает о чем-то. Мысли человека скрыты, но когда Ундерлип спускается с мостика, капитан Баррас тычет вслед ему кулаком в воздух и шипит:
— Ну тебя к черту с твоими чеками. Погоди, я надумаю штучку.
— Необходимо пойти немедленно на уступки.
— Никаких уступок.
— Но мы не уверены в войсках, маршал.
— Иного выхода нет, господа, как сражаться до тех пор, пока на нашей стороне останется хотя бы один солдат.
В зале заседания горит керосиновая лампа. Она стоит на длинном столе, покрытом зеленым сукном, заваленным картами, бумагами, эстафетами. Господин президент бел, как эти бумаги, а временами зелен, как сукно, покрывающее стол. Маленький, сухонький маршал блестит очками и морщит желтый лоб. Сенаторы и депутаты, собравшиеся в этот зал, ежатся, точно от озноба, и озираются на плотно занавешенные окна.
Париж погасил огни и притаился в темноте. С окраин доносится ворчание орудий. Третья неделя, как они громят осажденный центр, сжимая его все теснее и теснее в огненном кольце.
Маршал взбешен и кусает синие губы. Эти банкиры, фабриканты, лавочники бесконечно трусливы и связывают его по рукам и по ногам.
— О каких уступках может идти речь? — спрашивает он, сдерживая свое негодование. — Они требуют все.
— Мы не выслушали их парламентеров, — возражает президент, трепля дрожащими пальцами свою остренькую белую бородку.
— Да, да, мы не выслушали парламентеров, — подхватывают депутаты и сенаторы. — Мы должны их выслушать.
Маршал выбрасывает несколько коротких гневных фраз. Когда положение совсем почти безнадежно, надо сдаваться или сражаться до конца. Что могут дать переговоры? Лишнее доказательство нашей слабости. Итак, желают ли господа продолжать сопротивление, или сдаться?
Президент проводит руками по своей шее. Он чувствует на ней прикосновение веревки.
— Нет, нет! Сдаться — никогда!
Маршал щурит глаза под очками и, неожиданно махнув рукою, решает:
— Хорошо, выслушаем парламентеров. Парламентеров приходится ждать очень долго, слишком долго. Президент бегает по залу и время от времени пощупывает свою шею. Вдруг останавливается. А что, если они откажутся от переговоров! Эту мысль президент высказывает вслух. Маршал пожимает плечами.
Шаги… Несколько пар каблуков стучат по каменной лестнице. Остановились. Караульный офицер говорит что-то коротко часовым у двери. Дверь открывается.
Вот так парламентеры! Обыкновенные блузники. Три человека в стоптанных сапогах и в блузах.
Маршал ворчит и отходит в сторону. Он не станет разговаривать с этой сволочью.
Пусть говорит с ними президент.
— Вас уполномочили вести с нами переговоры, господа? — сладким голосом спрашивает президент, округлив свою спину в угодливом поклоне.
Рыжий бородач выступил вперед, откашливается в свою твердую черную ладонь.
— Господин президент говорит о переговорах? Тут есть некоторая неточность. Парламентеры уполномочены предъявить ультиматум.
— Вот как! Ультиматум?! — круто повернувшись на каблуках и звякнув шпорами, насмешливо восклицает маршал.
— Вы слыхали, господа? Ультиматум! — обращается он к собранию.
— Да, ультиматум, — подтверждает бородач. — Так я говорю? — переспрашивает он своих товарищей.
— Верно, ультиматум, — повторяют они.
— Излагайте, в чем дело, — предлагает президент хриплым голосом.
Бородач краток.
— Немедленно сложить оружие. Без всяких условий.
— Мы не хотели бы разрушить центр бомбардировкой, — добавляет второй парламентер.
— Воздушной бомбардировкой, — добавляет третий.
— Воздушной?!
— Воздушной.
— Что такое?! Воздушной?!
Сенаторы, депутаты и президент в оцепенении. Маршал опять повернулся и, вытянувшись на цыпочки, глядит через плечи сгрудившихся депутатов на блузников.
Рыжий бородач становится щедрее на слова.
— Над Парижем находится русский воздушный флот. Немецкая красная армия перешла Рейн.
— Немецкая красная армия?! — маршал сморщил лоб. Снял очки. Протер их. Опять надел. — Красная?
— Разве она уже красная? — спрашивает президент. Он явно чувствует шероховатую, колючую веревку, сжимающую его шею, и срывает воротник с запонки.
— Да, красная. В Германии все кончено, — говорит бородач.
— Чего вы хотите? Мы готовы на уступки, — хриплым шепотом говорит президент.
