Айрис Мёрдок - Единорог
Внезапно что-то произошло, Мэриан в замешательстве встряхнула головой и попыталась взять себя в руки. Она каким-то образом избавилась от стакана, сцена опять обрела прежний вид. Все повернулись к двери, где стояла одна из темнокожих горничных и говорила что-то неразборчивое Ханне, и та ответила:
— Да, да, конечно, проводите ее тотчас же сюда.
По комнате пролетела волна беспокойства и легкий гул голосов, затем дверь открылась, впустив Алису Леджур.
Алиса вошла в круг света. Она была растрепана и выглядела испуганной, натянутой и агрессивной. Она подошла к Ханне:
— Эффингэм здесь? В доме?
— Нет, моя дорогая.
— Значит, он заблудился! — в отчаянии воскликнула Алиса.
— Заблудился?
— Он очень рассердился, и я позволила ему выйти из машины, он пошел в сторону от моря, сейчас уже за полночь, и он, должно быть, заблудился на болоте.
Часть четвёртая
Глава 20
Прошло какое-то время, прежде чем Эффингэм осознал, что он действительно заблудился, безнадежно и полностью. Когда «остин» отъехал от Гэйза, они с Алисой обменялись гневными репликами. Он был не в состоянии сдержать свое возмущение, горе и раскаяние и велел ей остановиться, внезапно вышел из машины и стал подниматься вверх по холму. Она осталась ждать на дороге, и он издалека еще долго видел маленькую красную машину. Но Алиса не последовала за ним и не окликнула его.
Эффингэм рассердился на нее не столько потому, что она стала причиной несчастья, сколько за то, что она предложила ему такое быстрое и надежное средство отступления. Ему следовало остаться, говорил он себе уже тогда, когда закрывал дверь «остина», ему следовало остаться и сделать что-нибудь, он должен был выступить против Скоттоу, защитить Ханну или по крайней мере все объяснить. Или он мог бы даже реквизировать «остин» и втолкнуть в него Ханну. Но нет, он никогда бы не смог сделать этого. Все же он должен был хотя бы остаться и что-то сказать. А получилось, что он просто удрал, так что только пятки засверкали, оставив двух женщин на милость Скоттоу. Однако, что еще он мог сделать? Прежде всего, он должен избавиться от Алисы и прийти в себя, чтобы решить этот спор, оглушительные раскаты которого зазвучали в его ушах, уже когда его машина вылетела из ворот замка.
Одно они выяснили в своем коротком сердитом разговоре — как Алиса обо всем узнала. Эффингэма подвело его собственное тщеславие. Он уже несколько лет считал само собой разумеющимся, что горничная Кэрри была немножко влюблена в него и сделала бы для него все, что он захотел. Мысль о том, что он мог положить ее к себе в постель, когда был помоложе и более чувственным, пришла ему в голову как приятная фантазия, и он без долгих раздумий допустил, что даже и сейчас она бы не стала возражать. Когда он готовился к перевороту, он написал объяснительное письмо и отдал его вместе с большими чаевыми Кэрри, чтобы та передала его Алисе во время обеда. К этому часу Эффингэм был бы уже далеко. Он, конечно, не намекал Кэрри, что уезжает, но его поведение, должно быть, выглядело довольно заговорщическим, и хотя планировалось взять очень немного вещей, но одна из горничных, наверное, увидела, как он их упаковывает. Во всяком случае, у Кэрри возникли подозрения, и она отнесла письмо Алисе, как только он вышел из дома. Алиса, действительно очень расстроенная, отправилась вслед, как она сказала ему, с единственным желанием — узнать, что происходит, и когда увидела мчащийся полным ходом по аллее «хамбер» с кем-то на заднем сиденье, она решила ни за что не пропустить его в ворота. Теперь она сожалела и, наверное, не сделала бы ничего подобного, если бы успела подумать. Только Эффингэм не дал ей времени на раздумье.
Эффингэм слепо шагал вперед и время от времени стонал. Все, что он сделал, теперь казалось ему ужасным идиотизмом. Почему только он позволил этой умной длинноносой девушке убедить себя? Весь план, как он видел сейчас, был безнадежно плохо продуман. Ханна никогда бы не согласилась, чтобы ее увезли в такой сумятице. Их обоих смутила близость аэропорта. Кажется, он только сейчас понял, что именно тогда, когда Мэриан упомянула аэропорт, она заронила роковое зерно в его разум. Оба они были глупо, легкомысленно и романтически возбуждены идеей отвезти Ханну на самолет. Побег был таким заманчивым. На него также совершенно нерациональным образом повлияла сцена на музыкальном вечере. Без какой-либо основательной причины, казалось, все решил этот крик страдающей души. И конечно, его побудила действовать Мэриан, потому что она казалась такой славной, так убедительно спорила, потому что он уважал ее и она ему нравилась.
А теперь посмотрим, что он натворил. Он подверг Ханну опасности и навлек на нее гнев людей, имевших над ней власть. Он почти несомненно помог Мэриан в том, чтобы ее уволили, он причинил непереносимую боль Алисе, а что хуже всего — вынес себе приговор. Ему, наверное, никогда больше не позволят прийти в Гэйз. Эта мысль была настолько мучительной, что он чуть не согнулся от боли. Если они прогонят его, он действительно сделает что-нибудь отчаянное. Хотя что он мог сделать? Не лишился ли он того единственного, что в состоянии был сделать для Ханны? Если бы даже вступительная часть сегодняшнего плана удалась, что бы из этого получилось? Он вспомнил крик Ханны «Эффи, нет!», когда они мчались к воротам. Позже они приехали бы в отель, Ханна была бы, наверное, напугана, плакала и молила бы их поскорее отвезти ее назад, и им пришлось бы это сделать. Ее нельзя было таким образом ставить лицом к лицу с внешним миром, и было несправедливо и глупо ожидать от нее согласия с этим. Но если, находясь там, за воротами, он ничего не смог для нее сделать, чем он может помочь, оказавшись здесь?
Спотыкаясь, он брел вперед, и обвиняющие, полные раскаяния мысли гудели в голове, ослепляя и оглушая его. Что ему делать теперь? Вернуться в Гэйз и горестно расположиться у ворот? Прошло слишком мало времени, они с презрением прогонят его от дверей, и правильно сделают. Лучше подождать, пока все успокоится. Но какой прием ожидает его в Райдерсе, когда он вернется? Как отнесется к нему Алиса? Что скажет Макс о его безрассудстве, Макс со своим странным взглядом на душевные переживания Ханны, Макс со своей скрытой привязанностью к ней?
Мысль о возвращении в Райдерс вернула Эффингэму смутное ощущение времени и места, и он замедлил шаг. Он шел, жестикулируя и разговаривая вслух, а в голове роилось множество мыслей, производя впечатление непрекращающегося шума. Теперь, когда он немного пришел в себя, он начал воспринимать окружающее и постепенно осознал, что окружен безбрежным безмолвием. Он остановился в онемении и огляделся по сторонам. Огромное небо пересекалось перистыми красными и золотыми полосами, темнеющими с приближением сумерек. Земля, потемневшая до багряно-коричневого цвета, была совершенно плоской и пустой. Эффингэм собрался с мыслями. Где он? Поднявшись на холм рядом с ручьем, он пошел по тропинке, ведущей к лососиной заводи. Но сейчас не было видно ни признака ручья, — видимо, он где-то свернул от него. Здесь не было вообще никаких ориентиров.
К счастью, ему просто придется идти назад по пройденному пути. Он повернулся кругом. В конце концов, поможет ему небо. Он шел на восток. Теперь же двинется на запад, по направлению к закату. Он посмотрел на закат. Безусловно, небо ярче и краснее с одной стороны и темнее, синее с другой, но яркая часть пугающе велика и не может четко определить направление. К тому же ему пришло в голову, что береговая линия в этих краях играет иногда странные шутки с востоком и западом. Все же его путь примерно должен пролегать по направлению к более яркой части неба, и он просто пойдет назад по тропинке, на которой стоит.
Сделав несколько шагов, он засомневался, тропинка ли это вообще. Под ногами лежали камни, но ряды камней, как он сейчас обнаружил, прерывались, а вокруг среди бугорков жесткой коричневато-зеленой травы он увидел другие похожие ряды пятнистых камней, которые в равной степени могли быть или не быть тропинкой или дорогой, по которой он пришел. Он прибавил шагу. Выбранное им направление, безусловно, правильно, и ему больше ничего не остается, как идти поскорее вперед. Еще достаточно светло. Вскоре он увидит что-нибудь знакомое.
Он шагал, пристально вглядываясь в унылый, низкий, однообразный горизонт. Изменчивый свет утомлял глаза, напряженно смотревшие вдаль, иногда казалось, что земля странным образом колеблется под ногами. Он шел неуклонно и быстро, время от времени останавливаясь и протирая глаза. Скоро покажется большой дольмен, стоящий у дороги к северу от деревни, и он продолжал искать его взглядом. Время от времени ему казалось, что он видит дольмен, но, прищурившись, он понимал, что земля такая же ровная и пустая со всех сторон, как раньше.
