Вадим Сухачевский - Ковчег. Исчезновения — 1.
— Нашли! Кажись, этот самый люк нашли! Открыт, рядом никакой охраны!
— Ладно, с тобой еще разберемся, — сказал Картошкин Гоне. И, скомандовал: — За мной!
IХ
Внутри "Ковчега". Шестой спецблок
Выбери путь,
укажи дорогу!
Из древневавилонского заклинания…В непроглядной тьме пахло плесенью и каким-то гнильем неведомого происхождения. Вниз вела узкая, бесконечно длинная винтовая лестница с крутыми железными ступенями, Еремеев слышал, как Гоня, шедший позади него, то и дело спотыкается в своих мало пригодных для подобного путешествия тапочках. Зато старик Шмаков, двигавшийся впереди, спускался уверенно и бодро, за ним и Еремееву нелегко было поспевать.
— Ну, далеко еще? — сзади спросил замыкавший шествие Картошкин. — Тут, кажись, какая-то дверь.
— Это еще только третий этаж, — тяжело дыша, отозвался Гоня. — Ничего интересного: прачечные, подсобные помещения.
— А всего-то этажей сколько?
— Кого спрашивал — толком никто не знает, одни говорят двенадцать, другие — все двадцать пять. Я так думаю, до самого низа мало кто доходил. Нам нужен хотя бы девятый — там я по крайней мере все ходы-выходы знаю, и свои люди имеются.
— Такие же небось, как ты, боевые? — съязвил Картошкин.
— Всякие, — буркнул Гоня, кажется, на сей раз наконец обидевшись.
— Ладно, ладно, — отозвался Картошкин миролюбиво. — В общем, топать и топать еще…
— А где шестой спецблок? — вспомнив о том, что слышал, спросил Еремеев.
— Ты-то про него откуда знаешь? — удивился Гоня. — Некоторые, кстати, тут считают, что это вообще легенда, местная страшилка такая. Но если он и существует, я не знаю, где… Хотя, если по названию судить, то на шестом этаже как раз и должен быть расположен. Да и я оттуда никого не встречал. С пятого, с седьмого были люди, а с шестого — никого.
— Нам туда в первую очередь надо, — сказал Еремеев решительно.
— Сперва бы охрану нейтрализовать, — возразил Картошкин. — Охрана на каком этаже, случаем не знаешь?
— Случаем знаю, — ответил Гоня. — На восьмом. Когда я мимо лез, они оттуда, с восьмого, в дверь ломились. Но тут ломись, не ломись: ты сам видел, двери какие. Так что блокированы полностью.
— Ну что, если вправду блокированы… — чуть призадумался Картошкин. И наконец решился: — Тогда ладно, шестой — так шестой. Как думаете, ребятки?
— А мне — по этому самому делу, — спереди отозвался кто-то из архаровцев. — Хоть шестой, хоть сто шестой. Мне бы к Таньке моей вовремя поспеть: увольнительная до девяти ноль-ноль утра.
— Плюс фактор неожиданности, — непонятно что имея в виду, прибавил Колян.
— Решено! — резюмировал Картошкин. — Штурмуем шестой… Далеко еще топать до твоего шестого? — обратился он к Беспалову.
— Да рядом уже, — сказал Гоня. — Я на пятом зацепился — кусок плаща оторвал… Вот он, лоскут! Еще один пролет — и мы на шестом.
— А ну пропустите-ка, — приказал Картошкин и, обойдя остальных архаровцев, возглавил шествие.
Еремеев устремился за ним, Гоня, старик Шмаков и безотказный Колян последовали примеру Еремеева.
Вправо вел узкий, в виде рукава проход с бетонными стенами.
— Здесь! — с уверенностью сказал Беспалов.
Вдоль рукава пробираться пришлось минуты две-три, и наконец они уперлись в толстенную стальную дверь. Лишь здесь Картошкин впервые чиркнул спичкой — вероятно, прежде не желал их тратить по природной своей бережливости.
Дверь, представшая пред ними, вселяла полную безнадежность своей неприступностью. Картошкин, однако, сказал деловито:
— Ну что, если умеючи — граммулечек сто, полагаю, хватит. — Достал из кармана какую-то замазку и стал приклеивать ее по краям двери.
— Пластид? — понятливо спросил Колян.
Картошкин кивнул:
— От прошлой рыбалки осталось.
— А на эту зиму? Без рыбы, что ли, останемся?
— Не дрейфь, не останемся, — заверил его Картошкин. — У меня еще в погребе гексагену мешка полтора, прошлым месяцем в системе выдали, так что не плачь, будет тебе рыбалка на Истре. — С этими словами он вставил в пластид фитилек и, чиркнув второй спичкой, поджег его. — Через четыре минуты шарахнет, — деловито-спокойно пообещал он.
— А лестницу не оборвет? — не особенно спеша с опасного места, поинтересовался Колян.
— Да хрен ее… — довольно бесшабашно отозвался Картошкин. — Все наперед знать — так и жить незачем, верно я говорю? Бог не выдаст — свинья не съест. — И, скомандовав: — Все наверх, быстро! Кто не спрятался — я не виноват! — первым устремился в сторону лестницы.
Остальные кинулись вслед за ним. Через пару минут все оказались на лестничный пролет выше опасного рукава.
— Ох не оборвались бы! — распластавшись на ступеньках, пробормотал один из архаровцев.
— Бог не выдаст… — попытался было повторить привычную фразу Картошкин, — и в эту самую секунду шарахнуло! Да как!..
Громыхнуло, сверкнуло ослепительно. Если всей команде пришлось и лучше, чем истринской рыбешке, то лишь едва-едва. Ослепленный, Еремеев услышал почти оглохшими ушами, как пролеты лестницы, находившиеся под ним, летят куда-то в тартарары. Вверх взметнулся запах гари и гнилостного смрада.
— Ни … себе! — произнес один из архаровцев. — Говорил же, оборвет — и оборвало!
Уцелевший пролет лестницы, на котором сгрудились все, тоже не внушал ни малейшего доверия — при каждом их шевелении он чуть покачивался и где-то вверху натужно скрежетал. Было ясно, что он держится на одном честном слове и может оборваться в любое мгновение. Бог, выходит, вопреки благодушным картошкинским надеждам, все-таки выдал.
— Да, недорассчитал малость, — угрюмо проговорил Валера.
Свинья, однако же, явно не съела, ибо, когда затем Картошкин спросил:
— Все живы? — и устроил перекличку, в результате потерь пока что не обнаружилось.
Картошкин расщедрился еще на одну спичку, посветил. Лестницу срезало у самого рукава, ведущего на шестой этаж.
— Все за мной! — скомандовал он и снова вошел в этот бетонный туннель.
Под зловещий скрип, доносившийся сверху, остальные осторожно перебрались туда вслед за ним. Тут, в туннеле, после взрыва все еще стоял жар, пахло гарью и цементной пылью.
Едва пролет покинул последний архаровец, усталое железо лестницы простонало напоследок особенно тяжко, затем раздался звук рвущегося металла, и мгновение спустя пролет, громыхая по стенам и набирая скорость, полетел вниз. Судя по времени, что он летел, глубина была метров сто, не меньше.
— В рубашке родились… — произнес Колян, когда стихло эхо от падения.
Впрочем, повезло им весьма относительно, Еремеев это понял после того, как Картошкин зажег очередную спичку. Железная дверь, хоть и погнутая слегка, незыблемо стояла на месте, а путь по лестнице был для них теперь отрезан. Может, лучше было обрушится вместе с пролетом, чем ожидать смерти от голода и жажды в этой бетонной могиле. Хотя до того, пожалуй, не дойдет — скорей они сперва задохнутся: воздуха здесь не хватало катастрофически. О том, чтобы повторить попытку взорвать дверь, даже если у Картошкина остался пластид, и думать было нечего — их просто размажет взрывом по стенам.
— Не могу дышать!.. Это конец!.. — прохрипел старик Шмаков.
— Да, — менее категорично заключил Картошкин, — та еще обстановочка… — И обратился к Коляну: — Видать, этот спиногрыз-прапор пластид мне продал некачественный. Вот жук! Ничего, ужо выйдем — с ним разберусь!
Колян, как и все, молчал подавленно, пожалуй, не слишком разделял его оптимизм.
Картошкин подошел к двери и, чиркая спичками, принялся ее тщательно осматривать. Затем, взявшись за ручку, зачем-то потянул ее на себя. И вдруг дверь, отделившись от стальной рамы, всей своей тяжестью поползла на него. Валера навалился на нее, чтобы придержать, и, выронив спичку, крикнул:
— Атас!
Все разом отпрянули.
Несколько секунд в темноте слышалось кряхтение Картошкина, боровшегося с многопудовой дверью, наконец он отскочил — кажется, вполне благополучно, — и она рухнула на бетонный пол.
Снова вспыхнула спичка. Дверь лежала на полу, а в стене на ее месте вырисовывался черный прямоугольный проем, из которого тянуло воздухом.
— Ну вот видишь, дедуля, а ты тут паниковал, — невозмутимо обратился к Шмакову Картошкин. — Еще надышишься! — И повернулся к другу Коляну: — Тот-то жук-прапор, выходит, не зазря деньги взял — вполне кондиционный товарец продал, поглушим еще на Истре рыбку с тобой.
— Отсюда б сперва живыми выбраться, — вполне резонно возразил Колян.
— Ладно, будет он мне тут бурчать! — отмел его сомнения Картошкин. — Не люблю, сам знаешь, такое вот бурчалово!.. Эй, ребятки, бумаги у кого-нибудь случаем нет?
