Клэр Мерле - Взгляд
Она продолжала лежать, погруженная в горькие мысли, но какой-то уголок ее сознания отреагировал на музыку. Нечеткие, глухие ноты. Они прикасались к ней, словно трепещущие крылья ангелов. Они вливались в нее, теплые, как солнечный свет.
Влажный сук в пылающей топке затрещал, загораясь. Она вдохнула дым от поленьев и позволила музыке постепенно вернуть ей целостность: каждая нота скрепляла ее, словно крошечный колючий стежок. Когда мелодия стала печальнее и таинственнее, она перевернулась на живот и подтянулась на диване, чтобы посмотреть через подлокотник.
Коул сидел у пианино спиной к ней. На книжной полке горела лампа, мягко очерчивая его лицо и бросая тени на пальцы, снующие по клавишам.
Она стала его рассматривать, невольно пытаясь понять, каким образом человек, который рос у опекунов, в приюте и замкнутой секте, может вот так играть.
Музыка затрепетала, словно пламя свечи на ветру: ноты неуверенно мерцали. Прозвучал финальный аккорд, чуть продлился и погас. Коул опустил руки и мгновение сидел неподвижно.
— Ты еще здесь? — спросил он, нарушая странную и значительную тишину.
— Да.
Она села, плотно завернув одеяла вокруг плеч. Ей было трудно заставить себя посмотреть на него. Она была слишком потрясена музыкой и стеснялась своего недавнего срыва.
— Я никогда раньше эту пьесу не слышала, — сказала она. — Как она называется?
— «Ясновидение».
— «Ясновидение», — повторила она, стараясь запомнить.
Встав на диване на колени, она посмотрела через плечо Коула на ноты. Нотную бумагу покрывали какие-то странные знаки. Он опустил крышку пианино и повернулся на табуретке, так что они оказались лицом к лицу. Их разделяло всего сантиметров тридцать. С такого близкого расстояния Ана рассмотрела шрам, рассекавший его левую бровь, ямочку на подбородке, квадрат татуировки на шее. Ее взгляд невольно задержался на изгибе его нижней губы. Губа растянулась в улыбку. Внезапно поняв, что уже долго разглядывает его, она отстранилась.
— Ну, — спросил он, — как тебе вещь?
Ана повернулась к огню и стала смотреть на язычки пламени за почерневшей дверцей печки.
— Когда я слышу такую музыку, — ответила она, — мне бывает трудно поверить, что мир материален, что есть только вот это, — взмахом руки она указала на кубрик и все те материальные объекты, которые их окружали. — Потому что есть что-то, чего мы не знаем, но что запечатлевается в музыке. Это все-таки есть. Это можно почувствовать.
— Да, — согласился он, — совершенно верно. — У нее за спиной заскрипела табуретка, потом что-то стукнуло. Он начал рыться в вещах, сложенных на деревянной полке, прибитой к стене, и наконец достал футлярчик с дискетой, она была размером с ноготь большого пальца. — Это запись «Ясновидения», — сказал он, передавая ей футлярчик. — Оставь себе.
Его темные зрачки казались провалами, в которые ее затягивало. Она встала и протянула руку за записью.
— Это… это ты написал! — сказала она с внезапным озарением.
Их пальцы соприкоснулись. Он улыбнулся. Секунду она смотрела в эти темные провалы — и сила тяжести вдруг исчезла. Она падала. Она падала — и более пугающего и волнующего чувства никогда раньше она не испытывала!
— Тебе надо бы отдать запись кому-то, кто сможет с ней что-то сделать, — промямлила она.
— Поэтому я и даю ее тебе.
— Мне? — Почему вдруг ей? Коул наверняка знает массу профессиональных пианистов, которые могли бы исполнить для него эту вещь. — Я… — Она обхватила футлярчик пальцами, скользнув по его коже. — Боюсь, что я не понимаю. Но — спасибо.
Коул сложил ноты и спрятал их в табуретку, где оказалась целая кипа похожих листков.
Она шагнула ближе и положила ладонь на закрытую крышку пианино. Она уже три дня не садилась за рояль, и после такого множества острых эмоций и с кипящим в ее голове «Ясновидением» потребность играть стала непреодолимой.
— Можно? — спросила она.
Коул кивнул. Она открыла клавиатуру. Он подвинулся, освобождая ей место на табуретке. Она тихо нажала одну из клавиш и начала осторожно подбирать его мелодию.
— Ты по-прежнему собираешься найти Джаспера? — спросил он.
Ана негромко наигрывала, обдумывая его вопрос. В Большом Лондоне было не меньше шестидесяти сумасшедших домов. Психпатруль и смотрители могли засунуть его в любой из них. Или же они могли сделать с ним нечто совершенно иное.
Со стороны Джаспера чистым безумием было даже думать о противостоянии Коллегии. Но, возможно, именно поэтому он и решил обручиться с ней, чтобы напомнить людям, что Коллегия способна ошибаться, а если она способна ошибаться, значит, ее нельзя считать непогрешимой.
Откровенно говоря, Джаспер обманул ее, не рассказав о данных, собранных его братом. А еще он рискнул собственной жизнью в попытке передать другим сведения, которые, как он считал, доказывают, что анализ на Чистоту — это мошенничество. А эти факты затрагивают жизни пятидесяти пяти миллионов человек.
— Я не могу оставить его гнить в какой-нибудь психушке, — сказала она. — Те данные, которые у него якобы есть. Откуда они у него?
— От его брата, — ответил Коул. — Том Торелл был дипломированным биохимиком.
Ана вспомнила несчастный случай, произошедший с Томом. Том только начал работать в исследовательском отделе «Новастры», когда сорвался со скалы в каком-то пустынном месте в Дорсете и утонул. Мог ли он найти что-то неправильное в анализе на Чистоту? Не убили ли его за то, что он попытался обнародовать свои выводы?
На мгновение Ана отбросила свою злость на Джаспера и попыталась поставить себя на его место. Он захотел отомстить за брата, подорвав престиж Коллегии. Конечно, его отношения с Аной способствовали этому — он обручился с девушкой, чей первоначальный анализ на Чистоту почему-то оказался неправильным, но в глубине души она была уверена, что это не единственная причина, по которой он пошел на их обручение. В те считаные разы, когда они виделись после ее пятнадцатилетия, он ни разу не расспрашивал ее об отце. И, видимо, считал, что сможет передать данные какому-то бывшему или настоящему члену секты «Просвещение» так, чтобы его не поймали. Если бы все пошло по плану, то в какой-то момент после их обручения «истина» стала бы всеобщим достоянием и на Коллегию начались бы нападки. Джаспер не намеревался заключить с ней союз, основанный на заведомом обмане. Она узнала бы правду об анализах на Чистоту. Возможно, он даже признался бы ей в том, что сделал.
— Ты и тот тип, с которым встречался Джаспер, по-прежнему входите в секту «Просвещение»?
— Да.
— А я думала, что вам не позволяется выходить с территории поселения.
Коул выгнул брови:
— Но тем не менее я здесь.
Ана поспешно отвела взгляд. Ей не хотелось, чтобы он смотрел на нее и разговаривал с ней вот так: из-за этого плечи и затылок у нее покрывались гусиной кожей. Рядом с ним невозможно было оставаться нормальной.
— Значит, психпатруль, который замел знакомого Джаспера, должен был забрать и доказательства, — проговорила она, глядя на пианино.
— Насколько я знаю, копий было две. У Джаспера оставалась вторая.
Ану словно молнией ударило. Еще одна копия! Возможно, доказательства все еще существуют! Джаспер знал, что его собираются захватить: у него наверняка должно было хватить времени на то, чтобы спрятать диск. Если ей удастся найти Джаспера, то она сможет не только сказать его матери, где он, но и помочь ему получить обратно диск, доказывающий, что анализы на Чистоту — это подделка. Тогда она будет точно уверена в том, что никогда не заболеет.
— Нам надо его найти, — сказала она. — Нам надо выяснить, что с ним сделали, чтобы его отец смог надавить на Коллегию и освободить его.
Ее охватило радостное возбуждение, и она начала играть ту часть «Ясновидения», которую успела разобрать. Без дамоклова меча Большой Тройки она станет другим человеком. У нее будет будущее, ей можно будет не ждать со страхом того дня, когда ее разум восстанет против нее. Горьковато-сладкая мелодия лилась из-под ее пальцев. Поглощенная контактом с клавишами, она продолжала играть, пока заново не сплела воедино все элементы пьесы, пока угли не потухли и в кубрике не стало холодно. Когда она остановилась, было далеко за полночь, а Коул исчез.
16
Бензидокс
Много часов спустя Ана проснулась в кубрике. Она сильно проголодалась — и, похоже, кроме нее на «Энкиду» никого не было. На камбузе она нашла кусок хлеба, оставшийся после вечерней трапезы. В холодильнике и шкафчиках оказалось пусто. Она съела чуть зачерствевший багет, а потом приняла душ. Снова надев джинсы и шоколадно-коричневый свитер Коула, она вылезла на палубу и с изумлением обнаружила, что они снова пришвартованы недалеко от Камденского рынка. На другом берегу канала были видны лотки, вокруг которых бурлила толпа: люди присматривались, покупали, продавали. До нее донеслась восточная музыка и далекий ритм какого-то электронного инструмента.
