Виталий Амутных - ...ское царство
На третьем этаже, который целиком занимал Стрижикурка, дежурил еще один охранник. Он был так же декоративно надменен, но углубленная значительность в его дурашной физиономии, физиономии гибрида служителя порядка и бандита, смотрелась тем потешнее, что сквозь буффонную маску, нацепленную на него проститутской профессией, проглядывала неподдельная крестьянская простота. Он тоже надувал щеки и долго связывался с кем-то там по рации, так что невоздержанный наш Митя не без дерзости заметил ему, что, мол, Анатолий Иванович ждет, и от столь длительного ожидания, глядишь, может и осерчать. Как ни странно, это замечание весьма ускорило процесс.
Гнездо мэра Стрижикурки отличалось от жилища классического хама только масштабами. Это были колоссальные площади забитые все той же вычурной мебелью, все тем же хрусталем, бронзой, шелком, всевозможной аппаратурой, коврами… Разве что, ковры эти и хрусталь были позавиднее. Сам же Стрижикурка оказался… натуральным хряком. Именно племенным хряком, — и предлогом к такому сопоставлению была отнюдь не какая-то моя предвзятость, но именно разительная похожесть. Маленький коренастый с раздутым пузом, он крепко держался на расставленных коротких ножках. Но особенное сходство с ярым самцом свиньи производило его лицо, если, конечно, можно было наречь лицом красную, залитую лоснящимся жиром, морду, как-то незаметно перетекавшую в круглые плечи, и выдававшуюся вперед длинным и широким носом, который так и хотелось назвать рылом. Он даже повадками напоминал кабана: также порывисто разворачивался всем корпусом, там где (будь у него такая возможность) достаточно было повернуть голову, также злобно и недоверчиво поблескивал узкими глазками, тревожно поводил рылом, то есть носом, и (тут я уж сомневаюсь, не похудожничала ли память), как будто, время от времени даже похрюкивал.
Съемка прошла, как и всегда в подобных случаях, удивительно скучно и безынтересно. Сквозь изобилующие пышной чепухой палаты нас провели в такую скромную комнатку, что скудость ее во всей виденной безрассудной роскоши смотрелась натурально театральной декорацией. Каковой она, все-конечно, и являлась. Здесь мэр, натужно изображая на своем страшном лице добросердечность, как-то путанно говорил о том, сколь сильно улучшится жизнь горожан, если они единодушно переизберут его на ту же должность. Но все время интервью, которое бесперечь прерывалось то необходимостью Стрижикурки заглянуть в листок с отпечатанным текстом, то звонками двух мобильных телефонов, то одновременно робкими и желчными советами вдруг появившейся жены, — под стать хозяину — бойкой и чванливой хрюшки в розовом кашемировом костюмчике, я улавливал какое-то подозрительное напряженное внимание своего визави. Он, точно распознавая меня, въедался своими колкими недоверчивыми глазками и все раздувал широкие ноздри, как бы подключая к некой диагностике еще и обоняние.
Через час, когда эта богомерзкая работенка была закончена, я с облегчением вздохнул, и направился было к Степану и Мите помогать собирать штативы и сматывать шнуры… Я уж подумывал, может, не дожидаться возвращения в студию, не подыскивать уютную минуту, а сейчас и выложить перед Степаном свой разговор с соседом морским волком, пусть даже желторотый ехидный Митя и посмеется… Да только тут-то, топоча мимо толстыми крепкими ножками и похрюкивая в телефонную трубку, как бы мимоходом Стрижикурка подскочил ко мне и так же походя, что никто и внимания не обратил, буркнул:
— Ну, что, все нормально?
— Очень хорошо, — поддержал я его.
— Тогда пусть твои тут складываются, а я, пошли, картины тебе покажу. Ты же культурный человек, тебе должно быть интересно.
Как-то все внутри меня напряглось: ничего хорошего для себя от внимания этого существа мне ожидать не приходилось.
— Да-да, конечно, — отвечал я, — очень интересно.
Мы прошли через две светлицы неопределенного назначения и оказались в сравнительно небольшой и по-своему уютной комнате, служившей то ли кабинетом, то ли курительной комнатой, а, может быть, — игорным залом. Во всяком случае здесь было все: и приличное собрание книг в красивых переплетах, и обтянутые зеленым сафьяном уютные кресла, и пепельница из огненного опала с инталией по середине, и бильярдный стол, и карточный, был здесь и камин, облицованный ляд-жвардом, густосиним с золотистыми блестками колчедана. Стены же, там, где не было книжных шкафов, почти сплошь были увешаны картинами, большими и маленькими. Здесь не было ни одной работы старых мастеров, да и вообще большую половину коллекции составляла ядовитая мазня местных умельцев. Впрочем, подчас можно было высмотреть вполне грамотное, а, может быть, и талантливое полотно. Да, не могло остаться незамеченным значительное количество в сюжетах обнаженной натуры.
На какой-то быстролетный миг я даже взгрустнул о своих забытых и своих ненаписанных полотнах, о настоящем деле, которому я так бездарно изменил, но боль, навестившая сердце, оказалась слабой и какой-то далекой, словно и не моя, точно я очень давно прочитал о ней в чудесном, но слишком уж старомодном романе.
— Присаживайся, — указал на кресло мясистой ручкой хозяин. — Не скажу «садись», сесть, как говорят, все мы успеем.
Я отвечал улыбкой его тюремной шутке, насколько мне то удалось.
— Ну, как у вас там на телевидении? Деньги платят? — опять выжидающе оскалился Стрижикурка и оглянулся на прикрытую дверь.
— Что-то платят, — отвечал я.
— Да? — он подергал своим длинным и широким носом, пострелял в меня жесткими беспокойными глазками и вновь оглянулся на дверь. — Ну, а это… Как, там, коллектив…
Мэр Стрижикурка, несомненно, очень нервничал и было видно, что он ужасно торопится, точно острожник, которому дана одна только минута, чтобы стакнуться, сговориться о побеге. Я озадаченно наблюдал за ним.
— Так что там… людей у вас много? — продолжал путаться в словах мэр. — Бабцов, наверное, полным-полно, да? — он напряженно хохотнул. — Нормально работать, да? У вас же там классных баб выбирают…
И тут все встало на свои места. Зажатый обстоятельствами хряк Стрижикурка порывался обмануть судьбу и вырвать у нее еще один клочок удовольствия. Казалось бы уж у кого-кого, а у этого субчика было видимо-невидимо возможностей за свои миллионы обеспечить себя какими угодно дамами, бабами, тетками и барышнями, коль скоро он нуждался в прелестях, отличных от прелестей его хавроньи-жены. Но, оказывается, не тут-то было: обстановка предписанная ему, законы его окружения и сам уклад жизни не предполагали обилие сексуальных впечатлений. А я, надо быть, должен был помочь ему в разрешении такой деликатной и закомуристой проблемы. И тут я ощутил приближение какого-то значительного события, которое еще не обозначилось и только как сквозь сон угадывалось в тумане будущего. Будто и не я осмысливал дальнейший разговор с этим любострастным хряком, словно кто другой выбалтывал вместо меня заготовленные наперед слова:
— Да, есть у нас девчонки видные, — опрометью несся я в будущность.
— А-на-то-лий И-ва-нович, — послышался из-за двери требовательный женский голос, от которого Стрижикурку так и затрясло, — мальчики уже ухо-дят.
Открылась дверь. Проем заняла приземистая круглая розовая фигура.
— Толик, ты должен…
— Я ничего не должен. Не видишь, я важные вопросы решаю, — отрезал Стрижикурка так, что розовая фигура удалилась, прикрыв за собой дверь.
— Короче, — всем корпусом развернулся он ко мне, — сейчас мы не поговорим. Но ты понял?
— Что ж не понять? Но для этого нужен еще один человек, мой приятель. Он может поставлять каких угодно девиц, причем стопроцентно надежных.
Я говорил, как пел, сам не понимая, откуда у меня берутся эти слова.
— Еще один человек? — не обрадовался Стрижикурка. — Не-ет… Хотя… Надежных, говоришь? Лучше, чтоб замужние были, ну, и… Ладно, вот тебе телефон, — он сунул мне визитку, — это здесь. Я со своей командой, — кивнул на дверь, — в другом месте живу. Здесь так, иногда бываем. Здесь все и решим.
— А-на-толий И-ва-нович, — вновь едко затянула благоверная Стрижикурки, и мы двинулись к выходу.
Сам не знаю, что такое говорил я Стрижикурке, какого такого приятеля прочил ему в поставщики камелий, говорю же, я точно выбалтывал давно заготовленный текст. Но, только перешагнул порог того пестрого чертога, — как в один миг позабыл и сластолюбивого хряка, и все свои обещания. Теперь мне представлялись одни только первородные морские дали да прекрасное в одиночестве своем закатное солнце над ними, да еще, может быть, стайки сумасбродных летучих рыб.
Вероятно, после того мы заезжали снимать еще какую-нибудь дрянь (редко в день выпадала одна только съемка), какие-нибудь паласы или тефалевые сковородки. Когда же ближе к вечеру наша съемочная группа наконец-то вернулась в студию, все ее небольшие площади были пусты и безмолвны. Оператор Митя еще по дороге встретил по-весеннему прыткую дикторшу Надю из отдела новостей, озабоченную поиском помощника для того, чтобы задвинуть в ячейку стеллажа телевизор; да так и ушел с ней, надо думать, задвигать телевизор.
