Алексей Калугин - Время — назад!: Фантастические рассказы.
А вот теперь я расскажу о том, чего уж точно не знает никто, кроме меня.
Сыроедов добился своего быстрее, чем рассчитывал. Да и странно бы было, если бы у Толика Сыроедова что-то вдруг не получилось. В ходе работы Анатолий решил, что создание декодера, позволяющего увидеть чужой сон на экране, займет слишком много времени, поэтому для начала он решил разработать систему, транслирующую запись донорского сна непосредственно в мозг реципиента.
В этом, скажу я вам, весь Анатолий Сыроедов: то, что для других стало бы эпохальным открытием, — для Толика всего лишь вынужденная задержка в пути. Он непременно хотел добиться того, чтобы каждый смог увидеть картину райского сада на большом экране. И он непременно добился бы своего, если бы вдруг не решил остановиться. Можете такое представить — Сыроедов сказал себе «стоп»?
Анатолий позвонил мне поздно вечером, около полуночи, и спросил, не могу ли я к нему подъехать. Голос у Сыроедова был такой, что я сразу подумал, не случилось ли чего. «Нет-нет, — заверил меня Анатолий, — просто нужно поговорить».
Сыроедов был не из тех, кто в полночь приглашает гостей только затем, чтобы поговорить. Я понял, что нужно ехать.
Сыроедов открыл дверь квартиры еще до того, как я поднялся на этаж.
— Тихо, — сказал он шепотом. — Семейство спит.
Я снял обувь в прихожей, и мы прошли в кабинет Анатолия.
В комнате горела только настольная лампа рядом с компьютером. На экране какой-то график — четыре разноцветные синусоиды то переплетались, то разбегались в разные стороны. Анатолий сел на стул и, ткнув пальцем в клавишу, отключил дисплей.
— Я сделал это, — произнес он шепотом, глядя на ослепший экран.
— Что? — спросил я, хотя уже догадывался, о чем идет речь.
Толик посмотрел на меня и улыбнулся жалобно, как будто прося извинения за то, что натворил.
— Я заглянул в Галкин сон.
— Ты видел сад, о котором она упомянула в день своего рождения?
— Сад. — Сыроедов усмехнулся как-то странно, в совершенно несвойственной для него манере. — Она назвала это место садом, потому что не знала других слов.
— А что это на самом деле?
Сыроедов откинулся на спинку стула и закрыл глаза. То ли свет от настольной лампы изменил черты его лица, то ли Сыроедов и впрямь осунулся за то время, что мы не виделись?
Анатолий всегда был худощавым. Но сейчас щеки его ввалились, тонкая кожа обтянула выступившие скулы, глаза запали, нос заострился. Так и тянуло сказать: как у покойника.
Анатолий молчал. Я ждал, понимая, что если он сразу не ответил на мой вопрос, значит, на то есть причины.
— Сначала я решил, что это ошибка, — все так же тихо, не открывая глаз, произнес Сыроедов. Если поначалу я думал, что Толик говорит шепотом, боясь разбудить спящую в соседней комнате жену, то теперь я понял, что он просто не может говорить громче из-за перехватившего горло спазма. — Я даже готов был смириться с тем, что у Гали какое-то серьезное психическое отклонение. Но я провел серию контрольных опытов. — Сыроедов чуть приоткрыл глаза и посмотрел на меня, как будто через щелку в ширме. — Я просмотрел сны пятидесяти трех детей обоего пола в возрасте от полутора месяцев до двух с половиной лет. Все они видят во сне одно и то же место. То, что Галка назвала садом. И чем младше ребенок, тем ярче образ. Когда я посмотрел сон полуторамесячной девочки, я понял, что если загляну глубже, то не смогу вернуться назад. — Анатолий обескураженно развел руками. Он попытался улыбнуться, но левую щеку свела судорога, и улыбка превратилась в уродливую гримасу. Толик прижал щеку ладонью. — Наверное, я бы сошел с ума, — прошептал он едва слышно, как будто глотая готовые вырваться рыдания.
Выкатившаяся из-под века слеза скользнула по щеке, оставив влажный след.
— Постой! — Я наклонил голову и провел пальцами по бровям. — Я не понял, о каком безумии идет речь? Что-то не так с транслятором?
— Что-то не так со всеми нами. — Анатолий наклонил голову и спрятал лицо в ладонях. — Что-то не так с нашими представлениями о Рае и Аде, о добре и зле. — Он резко вскинул голову и посмотрел на меня. От его взгляда у меня мурашки по спине побежали. Так мог смотреть только человек, побывавший по ту сторону жизни и смерти и лишь каким-то чудом сумевший вернуться назад. Глядя на него, можно было подумать, что он не понимает, где он находится и что с ним происходит. — Возможно, мы выбрали себе не того бога.
— Как это «не того»? — с трудом выдавил я из себя. Сыроедов как будто и не услышал меня.
— Я видел то место, которое Галка назвала садом, — продолжал он, глядя мимо меня в пространство. — Чем-то оно действительно похоже на сад. Наверное, своей упорядоченной планировкой. Но это не райский сад. Нет. — Анатолий затряс головой так, будто пытался вытрясти забравшихся в волосы муравьев. — Это место — средоточие кошмара и боли. Когда ты находишься там, ужас становится главным и единственным смыслом твоего существования. Я не могу рассказать о том, что происходит в этом саду, потому что в человеческом языке нет для этого слов. Но поверь мне. — Сыроедов неожиданно крепко схватил меня за запястье. — Поверь!
— Я тебе верю, — попытался успокоить я Анатолия. — Но, если это только ночной кошмар...
— Ты ничего не понял, — не дослушав, снова с ожесточением каким-то затряс головой Сыроедов. — Это не ночной кошмар, а реальность, от которой все мы бежим, но которая все равно рано или поздно всех нас поглотит. Мы привыкли считать, что наша жизнь на земле наполнена страданиями, но чем больше мы будем страдать здесь, тем большую радость обретем после смерти в ином мире. На самом деле все не так. Совсем не так. Мы уже живем в Раю. Не знаю уж, за какие заслуги мы сюда попадаем, но только никому не дано вечно наслаждаться прелестями Рая. Приходит срок, и мы должны вернуться.
— Куда? — спросил я так тихо, что сам себя не услышал.
Должно быть, Сыроедов угадал мой вопрос.
— Не знаю, — устало пожал он плечами. — Да и какое это имеет значение:
— Верно, — кивнул я.
Минут десять мы сидели молча. Я пытался осознать смысл услышанного. Сыроедов был жутко напуган, никогда прежде я не видел его в столь подавленном состоянии. И это служило лучшим подтверждением того, что ко всему им сказанному следовало отнестись с полной серьезностью. С другой стороны, сад, который попытался, но так и не смог описать Сыроедов, оставался для меня полнейшей абстракцией, не способной не то что напугать, а хотя бы вселить беспокойство в душу.
Ну хорошо, теперь я знаю, что после смерти меня, да и не меня даже, а только душу мою, которая неизвестно что собой представляет, — ожидают вечные страдания. Или не вечные, а только до следующего земного воплощения?.. Хорошо, пусть будут вечные — все равно я не знаю, когда произойдет очередная реинкарнация. Может быть, для этого нужно сделать что-то героическое, — так я до геройских подвигов не охоч. Но все это будет потом. Конкретно — неизвестно когда. Так что это меняет в моей нынешней жизни? Подумав как следует, я пришел к выводу, что совершенно ничего.
— И что ты обо всем этом думаешь? — прервал молчание Анатолий.
— Не знаю, — качнул я головой. — Честное слово, не знаю.
Сыроедов почесал ногтем переносицу.
— Но ведь что-то нужно делать? Я приподнял бровь.
— Зачем?
— Ну, как же... — Сыроедов умолк, не закончив фразу.
Кажется, он начал думать так же, как я.
— Помнишь, ты сам как-то сказал, что дети знают больше, чем взрослые, только вот говорить не умеют?
— Да-да, — быстро кивнул Анатолий.
Он пытался, но все еще не мог ухватить нить моей мысли.
— Мы должны учиться у детей.
— Чему?
— Тому, что они умеют лучше всего. Забывать.
— Забывать... — Анатолий выпрямил спину, закинул правую руку за спинку стула, левую положил на затылок. — Забывать, — повторил он еще раз. — А знаешь, друг мой, — произнес он вдруг совершенно другим, уверенным и ясным голосом, — только что ты сделал гениальное открытие.
— Да неужели? — улыбнулся я.
Меня радовало не столько то, что Сыроедов назвал меня гением — а в его устах это была действительно похвала, а не насмешка, — сколько то, что я видел — Толик возвращается в свое обычное состояние.
— Да-да, — дважды уверенно кивнул Сыроедов. — Ты первый понял, в чем заключается истинное счастье человека. Да и всего человечества в целом.
— Честно говоря, я этого и сейчас не понимаю, — признался я. — А в чем оно? — В умении забывать.
Галина
Анатолий Михайлович поступил так, как сказал, — никого, кроме меня, он не посвятил в результаты своих исследований. Впервые в жизни Сыроедов официально признал, что потерпел поражение и работа, которой он занимался, ни к чему не привела.
Но, что самое главное, со временем Анатолий как будто и правда сумел забыть о том, что видел в таинственном саду детских снов. Возможно, порой он видел его уже в собственном ночном кошмаре, но кому из нас не снятся дурные сны? Запомните: что бы вам ни приснилось — не придавайте этому значения.
