Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым
— Ну? — с любопытством и явной подначкой спросила Диана. — Что-то ты не торопишься…
— Только после вас, миледи, — галантно сказал Савин и шагнул к трапу следом за ней.
Что, если они меня переиграли, подумал он, осторожно нащупывая ногами грубо тесанные плашки-ступеньки. Выманили на берег, как последнего дурака, и Диана с ними заодно, и до скончания века никто не отыщет следов пропавшего без вести репортера Глобовидения, впутавшегося в чужие непонятные игры…
Глупости. Это тоже называется — шарахаться от каждого куста. Исходи угроза от этих самых корабельщиков, “честных контрабандистов”, они не приглашали бы помочь и не расплачивались бы честно за помощь. Что им стоило вчера хлобыстнуть по затылку чем-нибудь тяжелым и отправить на угощение рыбам? Нет, забеспокоился кто-то другой… Хотя бы тот, кто принимал доставленный товар. Цепочка из нескольких звеньев, где каждое звено обладает определенной самостоятельностью и, не исключено, преследует различные цели, каждое — свои. И для моряков он не представляет ровным счетом никакой опасности, помехи или угрозы, зато не нравится приемщикам груза — а это означает и то, что они могут принадлежать этому миру, постоянно живут здесь и потому не склонны восторженно приветствовать случайных свидетелей… Вполне логично.
Снова провизжала цепь, вползая в клюз, резко свистнула сзади боцманская дудка, матросы отрывисто перекликались, карабкаясь по вантам. Тяжело захлопали паруса, разворачиваясь и наполняясь тугим прохладным ветром.
Они стояли у борта, никто к ним не подходил, не пытался заговорить, и Савин не понимал почему, — он был чужаком, но Диана?
Мимо деловито прошагали двое матросов, не бросив в их сторону и взгляда.
— Нас словно игнорируют, — сказал Савин вопросительно.
— Отнюдь. Просто, к чему навязывать свое внимание? Если мы плывем с ними, значит, так нужно. Да и о чем бы ты с ними говорил? И вообще, ты часто заговариваешь с шоферами такси?
— Контакт… — почти машинально сказал Савин.
— Ну вот, как обычно — вспомнил один из расхожих штампов, и все стало на свои места. Контакт, изволите ли видеть. А зачем? О чем могут говорить двое незнакомых друг другу прохожих, случайно встретившихся на перекрестке? О погоде разве что, и то это уместится в две — три фразы. Приподняли шляпы, поклонились друг другу и разошлись…
Она была не права, определенно не права, но Савин не стал спорить — не был уверен, что сможет ей что-то сейчас доказать. Наверное, ей когда-то очень не повезло в жизни, подумал он, обидели когда-то или что-то еще в том же роде, мне ее почему-то жаль, но нельзя ей этого сказать.
Корабль скользил в тумане как призрак, и Савин крепко сжал обеими руками тугие ванты, привязывая себя к реальности. “Уходят из гавани Дети Тумана…” — вспомнил он мимолетно. Туман был не просто туман, странные ощущения пронизывали тело и сознание, они не были болезненными, пугающими или неприятными, просто ничего похожего прежде испытывать не приходилось и сравнивать было не с чем — словно за бортом тихо плескалось само Время, прохладной изморосью оседало на лице, было соленым на вкус, проникало в каждую клетку тела, растворяло в себе…
Туман редел, явственнее проступали вокруг темные волны, над мачтами показались звезды, исчезло странное ощущение текущего сквозь тело Времени. Все оставалось прежним, и все изменилось на неощутимую толику — чуть-чуть не так пахнул морем воздух, чуточку иначе взлетали соленые брызги, в резком крике промелькнувшей справа чайки послышались незнакомые нотки, да и была ли это чайка? Савин знал, что он в другом мире, и последние сомнения на этот счет развеялись, когда парусник выскользнул из тумана, и небо оказалось усыпанным неизвестными созвездиями, и слева, почти в зените, стояла снежно-белая луна, раза в два меньше земной, а справа, почти над самыми волнами, — вторая, зеленоватая, с вишню размером. А впереди, прямо по курсу, вырастало над горизонтом странное зарево — спокойное светлое сияние, пронизанное в тысяче мест сполохами чистых спектральных цветов, и корабль на всех парусах шел туда, матросы весело перекликались, палуба озарилась отсветами приближающегося зарева, выраставшего из морских глубин и упиравшегося в звезды. Савин смотрел во все глаза. Впереди был белый свет исполинского маяка, и освещенные радужными огнями башни, и лес мачт, увешанных гирляндами разноцветных фонариков, — невероятный, сказочный порт гриновского города. Шутихи со свистом проносились над топами мачт и гасли в воде, вертелись огненные колеса, музыка становилась все громче.
— Карнавал какой-то? — спросил Савин.
— Как каждый год в этот день, — сказала Диана. — Доволен?
— Да не очень, — сказал Савин. — Я ведь не для себя коплю впечатления — для других…
— Подождут твои другие…
Убирали паруса. Возле каменного мола отыскалось свободное местечко, и рулевой виртуозно пришвартовал парусник, двое матросов сноровисто перемахнули через борт, опутали канатом изящные литые кнехты.
— Прошу, — показала на трап Диана. — Добро пожаловать в Город Тысячи Кораблей…
Они прошли по пирсу мимо бесчисленных ярко иллюминированных кораблей — их наверняка было гораздо больше тысячи у причалов и на рейде, — вошли в широкие ворота и окунулись в бесшабашное веселье. На стенах домов горели разноцветным необжигающим пламенем без копоти и дыма гроздья факелов, фонтаны, украшенные каменными изваяниями неизвестных зверей, испускали веера искр, десятки песен сливались в Мелодию Карнавала, пели и танцевали люди в масках и незнакомых нарядах — двух одинаковых не было, и Савин не знал, что они такое — праздничная одежда или карнавальные костюмы? Может быть, и то и другое. Диана крепко держала его за руку, повеселевшая, смеющаяся, куда-то далеко отлетели все заботы и сложности, Савин стал беспечной молекулой карнавала.
Кто-то в черном трико и красных кружевах, проносясь мимо, сунул им в руки тяжелые чеканные кубки, весело крикнул что-то и растаял в толпе. Они пробились к овальному бассейну фонтана, присели на парапет. Искры ливнем сыпались на них и гасли, не причиняя боли. Савин вздрагивал сначала, но вскоре привык. За спиной плеснуло — в бассейне кружило длинное гибкое животное, похожее на тюленя. Приостановилось, всплыло на поверхность, глянуло в лицо Савину, испустило звонкий веселый визг и снова, извиваясь, заскользило вокруг постамента с каменным зверем.
— Ваше здоровье! — сказал ему вслед Савин.
Вино было густое и ароматное.
— А ты быстро освоился, — сказала Диана. — Хвалю…
— Стараюсь, — пожал он плечами.
— И пореже вспоминай свои холодные скучные слова вроде “контакта”. Просто приплыть сюда, провести ночь посреди феерии. Как и все те, кого ты здесь видишь. Пойдем танцевать?
— Как бы друг друга не потерять в этой толчее…
— Не беспокойся, даже если и потеряешься, тебя утром проводят в порт. Или я сама тебя найду, закон карнавала — двое, приехавшие вместе, обязательно встретятся. Пойдем?
— А я смогу? Музыка какая-то незнакомая…
— Ничего, привыкнешь…
Танцующие вокруг фонтана пары импровизировали каждая свое, подстраиваясь под ритм. Музыканты не сидели на одном месте — приплясывали, держась не очень тесной кучкой. Мелодия стала отдаленно похожей на “Голубые снега” Пелчицкого, медленный танец. Диана положила Савину руки на плечи, ее глаза были совсем близко, и не хотелось сейчас думать обо всех загадках и удручающих деталях, но суровая действительность отрешала его от толпы. Он уже не думал о будущем фильме, да и не будет, кажется, никакого фильма, все сложнее. И глобальнее — иные миры, иные цивилизации, которые земляне собирались искать в космосе, были рядом, за зыбкой туманной дверью. А Земля об этом не знала — знали только Савин с Дианой да еще кучка каких-то неизвестных темных личностей. Это было невыносимо — чувствовать себя едва ли не единственным хранителем тайны, поразившей и обрадовавшей бы все население планеты, и это при том, что его работой как раз и было — рассказывать людям о разгаданных тайнах…
— Я так не могу, понимаешь? — сказал он. — Знаем только мы с тобой…
— Ты так думаешь? Мы не первые, и не в этом веке сюда впервые попали земляне — может быть, тысячу лет назад…
Возможно, многие древние легенды о путешествиях в таинственные миры основаны на реальных фактах, подумал он. Даже наверняка. Может быть, и Томас Лермонт, знаменитый бард из Эрсилдуна, — овеянная легендами, но реально существовавшая когда-то личность, — тысячу лет назад ходил по этим улицам. Почему об этом городе молчали побывавшие здесь тысячу лет назад, понятно: кто знает, вдруг та река крови, которую пришлось пересечь Томасу, уходя за королевой фей в ее страну, — всего лишь не очень сложная метафора, отражавшая дух определенных времен?
