Владимир Зенкин - Город Зга
— Один ты всё равно не справишься. А добровольная смерть — не лучший способ борьбы.
— Иногда — лучший! — повернувшись, запальчиво крикнул он нам, — И я справлюсь! Мы с Праотцом справимся.
Мы вернулись к своим спутникам, с трудом остановили Велу, которая снова порывалась идти уговаривать упрямого Вилена, объяснили, что человек весьма не в себе, что здравая логика здесь бесполезна, что, возможно, это пройдёт само собой.
— Несколько дней покуролесит, сломает свой драндулет и успокоится, — заверил Пенёк.
Расстроенная Вела вынула из рюкзака, оставила на земляной насыпи у траншеи на видном месте для него две банки тушёнки и две буханки хлеба в целлофановых пакетах, положила сверху коробку спичек. Я воткнул рядом наш запасной нож — наверняка, у этого бедолаги не было даже ножа.
Поднимаясь на взгорок, затем, спускаясь с него, мы долго слышали за спиной тарахтенье старого трактора и скрежет ковша о землю.
— Вот. Человек. Мнэ-э, — вздохнул Пенёк, — Там, за Каймой — генералы, спасающие свои шкуры… и другие сволочи отсиживаются в безопасности. А здесь он. Один. Пытается защитить этих сволочей от того, что они натворили. Ни много ни мало — ценою себя. Вот — справедливость!
— Он же не только их пытается защитить, — возразила Вела.
— Да, — согласился я, — Не только. А мы должны действовать быстрее, чем он. По-другому. И конечно, другой ценой. Знать бы как.
Глава восьмая
Я велик. Я прекрасен. Я образован. Я самый образованный. И самый умный. Я знаю всё. И я не человек.
Натали ХеннебергМы вернулись на прежнюю асфальтовую дорогу. Удобнее всего было войти в город по ней. Остался за спиной загадочный гигант дуб, «Праотец», «Страж дороги».
Я ещё раз оглянулся на него на прощанье; я почувствовал его пристальное неравнодушие созерцание нас уходящих, медленный посыл мыслей, не облегчённых в слова, понятий, плохо дающихся человеческому суетному сознанию; но кое-что, предназначенное нам, удалось уловить. Он знал, куда мы идём. Он не возражал нашим намереньям. Он призывал нас к осторожности. И он предлагал нам свою помощь — вдруг что. Помощь… «Если б ты мог отправиться с нами, мудрый патриарх-згинец! Ну ничего. Не переживай, мы всё сделаем, как надо. Будь здоров, оставайся жив. И, пожалуйста, уговори остаться живым твоего упрямого друга — фаната-экскаваторщика».
Осторожность, конечно — перво-наперво. С нами были женщина и ребёнок. Поэтому, кратко посовещавшись, мы решили не идти дальше все вместе напрямик. Вела с Лёнчиком под охраной одного из нас останутся в одном из пустых окраинных домов. Другой из нас (мы с Пеньком никак не могли договориться кто) пойдёт на разведку к зданиям научного комплекса и, может быть, к Стволу, но не будет пока предпринимать никаких резких действий. Вернувшись к остальным, он рассказывает об уведенном и понятом, и только потом все решают, что делать дальше.
Тем временем шоссе перешло в городскую улицу. Но начиналась улица не жилыми домами, а длинными бетонными заборами, ржавыми сетчатыми оградами, за которыми виднелись приземистые строения каких-то пакгаузов, хранилищ, металлических будок-будочек, гаражей, кирпичных казённых зданий. По-видимому, здесь в лучшие времена располагались солидные хозяйственные склады, какой-нибудь техники, либо стройматериалов. Всё было пусто и, как ни странно, чисто. Даже мелкого бросового хлама не наблюдалось во дворах. Даже улица была кем-то аккуратно подметена. Ворота пакгаузов, двери зданий были прикрыты, но замков на них не висело. И — не единой живой души в округе. Кто-то организованно всё увёз со складов, навёл идеальный порядок во дворах и на улице и исчез без следа сам. Это упорядоченное безлюдье было более неприятно глазу, чем откровенный привычный хаос, так как хаос всё-таки предполагает наличие людей поблизости, без которых он невозможен.
Наконец на повороте улицы мы увидели ещё один загадочный «знак порядка». Над дорогой возвышалась арка, сколоченная из толстых отёсанных брёвен, врытых в землю. Верх арки представлял два ровных сосновых ствола, сбитых под тупым углом. На самом углу был приколочен металлический лист, покрытый белой краской. На листе неровными красными буквами было начертано слово, заставившее нас остановиться. «Рай» красовалось на листе.
Вот оно как. Ни больше ни меньше. «Рай»…
Ни веселья, ни иронии не вызвала у нас эта абсурдная надпись. Даже Лёнчик, кратко хихикнув, умолк. Безотчётная тревога, недобрые предчувствия усилились. Возможно, мы действуем не так, как должны. Возможно, не стоит спешить. Подождать, подумать. Может быть, изменить наш путь и войти в город с другой стороны? Кто подскажет?
Я поднял голову вверх — где там наш всезнающий поводырь? На небе — безоблачная синева. Никаких следов Стаи. Стая сделала своё дело, довела нас. Теперь — разбираться самим. Ладно. Всё-таки лучше идти, чем стоять на месте. Я переглянулся с товарищами. Все размышляли об одном и том же.
— Ну что, — молвил я, — Дай Бог, чтоб нам повезло в «Раю»!
Мы тронулись дальше.
Но едва мы успели пройти под дурацкой аркой, как где-то рядом раздался выстрел. Затем другой, третий…
Мы присели от неожиданности. От зарослей деревьев вдоль дороги, от серых строений к нам бежали люди. Мужчины. Откуда вдруг взялись они? Они держали в руках оружие — автоматы, пистолеты. Они что-то кричали нам зло, отрывисто.
Я бросил взгляд на Пенька, на его рюкзак, где находилась сложенное в чехле охотничье ружьё. Бесполезно.
— Спокойно! — придав голосу твёрдость, сказал я своим спутникам, — Ничего страшного. Никаких действий. Сейчас всё выясним.
Первым подбежал какой-то капитан в камуфляжной форме, в берете спецназовца.
— На местах! — сипло, надорванно прорычал он, — Руки на виду! Попытка к несогласью — стреляем.
Я протянул руки вперёд, демонстрируя, что они пусты. С раздраженьем заметил, что концы моих пальцев слегка подрагивают. «Ещё чего! Пугаться этих идиотов? Нервы… Но, всё-таки — осторожнее… осторожнее. Только мирным путём».
— Как видите, мы не вооружены. И мы — с самыми добрыми намерениями. Если позволите…
— Кто такие? — оборвал меня капитан.
— Згинцы. Коренные жители Зги.
— Зачем?
— Зачем приезжают к себе домой. Затем, чтобы жить дома.
Человек десять военных: лейтенанты, прапорщики, сержанты в несвежей истрёпанной форме. Но все с оружием. Двое гражданских помятых личностей: у одного в руках — ломик-гвоздодёр, у другого — обрезок арматуры. Они окружили нас кольцом. И лица их не выражали миролюбия. И на лицах у них у всех было что-то странное. Какая-то стылая пелена, тень, отрешенье. И глаза у них были тусклы, безблесны.
— Вы незаконно вторглись в зону преобло, — сипел капитан. Мои объяснения он то ли не понял, то ли проигнорировал, — Вы не сопутственны сообразию действа. Не призначенны им в чистой мере.
— Ошибаетесь, — морщась от словесной белиберды, ответил я, — Мы все глубоко «сопутственны». И однозначно «призначенны». По факту своего урождения. А посему имеем право здесь находиться.
— Права здесь удостонавливаются не вами. И даже не мной.
— А кем, — живо заинтересовался Пенёк, — «удостонавливаются»?
— Что? — вскинулся капитан, — Сообразием. Надмерностью порядка. Надпись прочли? — показал он рукой с пистолетом на бревенчатую арку.
— Хорошая надпись, — ядовито ухмыльнулся Пенёк, Душевная до невозможности. Токмо действительности тутошней соответствует ли? Манеры некоторых военных… слегка озадачивают.
— Что? — злился от непонимания капитан, насупливал брови. Казалось, он в самом деле не улавливал смысла большинства наших слов, — Вы надпись читали, я спрашиваю?
— Читали-читали, — успокаивающе кивнула Вела, — Надпись нам нравится. Но если мы действительно в «раю», то здесь должны царить соответствующие принципы: благо, любовь, доверие. Тогда при чём здесь ваши автоматы?
— Ближнего возлюби, а? — недобро процедил Пенёк, — Надо возлюбить, господа. Не хочется, а надо. Коли надпись.
Не подпорченное интеллектом лицо капитана выразило глубочайшее изумление. Нашими словами и вообще нами, как таковыми.
Он смотрел на нас, как на каких-то сине-зелёных нестрашных гуманоидов — желеобразную мелкоту, что-то вякающую по-своему.
— Вы что, в самом деле пусты, безъявны? Что говорите? Это мы, — он обвёл взглядом своих людей, — в раю. А вы — напротив. Напротив, вспять. И в прежнее вы уже не изникните. Там — ничего. Всё здесь. Одночас.
И было в увечных словах этого капитанишки нечто такое… Большее, чем слова, отчего морозный сквознячок скользнул у меня вдоль спины — плохое предчувствие. Стоп. Нельзя с ними, с этими людьми, так, как мы, так запросто. С людьми? Добро, если они просто сумасшедшие, обычные, банальные, излечимые психи.
