Юрий Никитин - Тангейзер
Константин посмотрел с любопытством.
– Да, было такое…
– И Господь его простил! – воскликнул Тангейзер. – Потому что иначе бы Петра убили на месте. И не было бы церкви, или была бы слабее… А так Господь чуть позже поставил Петра первым епископом и папой римским!
Константин сказал почти ласково:
– Я люблю тебя, Тангейзер… Ты настолько чист и неискушен… Признайся, тебя бы отступничество мучило?
Тангейзер сказал сердито:
– Я человек, а не политик, как вы с императором… Десять тысяч сюда, десять туда, из них три тысячи погибнут, одна сгинет от болезней – хорошо, допустимые потери, зато победили… а у меня перед глазами не цифры, а люди!
– Ты поэт, – ответил Константин. – За что тебя и любим. Поэт, как и Христос, страдает за всех… А цифры у тебя римские или уже сарацинские?
– Да идите вы все, – ответил Тангейзер сердито, – мой любезный друг.
И хотя понимал, что видавший жизнь рыцарь просто старается отвлечь, но шуточка задела, уже успел понять, что сарацинские неизмеримо удобнее, но сам все еще привычно пользовался римскими, оправдываясь, что он не торговец, ему подсчитывать прибыль и отчислять проценты не приходится, так что все равно, какие там эти закорючки, ничего не дающие поэту…
От Вифании дорога пошла по такой извилистой и жуткой дороге, что Тангейзер проворчал раздраженно:
– А если попробовать другой путь? Мне кажется, мы уже трижды заходим себе в хвост. Скоро я догоню себя и ударю в затылок!
Константин покачал головой.
– Другого нет.
– Но…
– Просто нет, – прервал Константин. – Это лощина Эль-Хот. Только в ней есть источник, что бьет вот уже тысячи лет. И все тысячи лет все народы, нынешние и давно сгинувшие, ходили только по этой тропе через пустыню Иудейскую.
Тангейзер сказал со вздохом:
– Господи, как люди только здесь и живут!
Константин сдвинул плечами.
– Что живут, это еще понять можно. Родились здесь, вот и живут. А вот то, что за эти земли столько пролито крови, сколько великих царств сражались за них… Правда, если верить Библии, тогда здесь цвело, а ветви гнулись от плодов…
Тангейзер покосился на фрайхерра, но смолчал. «Если верить Библии»… Константин тоже, то ли в подражание императору, то ли просто насмотрелся всякого противоречащего и потому усомнился в некоторых истинах, но уже не скрывает, что верит далеко не всему, что сказано в Священном Писании.
– Самое страшное место пустыни, – обронил Константин до жути ровным голосом. – Сюда вроде бы отпускали козла для ангела смерти Азазеля…
– Зачем?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Вроде бы нагружали его своими грехами… в путь, козел!
– Наверное, думали, – предположил Тангейзер, – что Азазелю их грехи понравятся.
– Да кто знает, что они тогда думали. Тут нынешних не поймешь, а раньше так вообще дикие были… Кстати, вот там могила Лазаря… Не верти головой, уже проехали. Ничего особого, будешь разочарован.
Тангейзер пробормотал:
– Да я вообще-то как бы…
По пыльной дороге навстречу двигалась грязно-серая груда верблюда, этого ужасного существа. Тангейзеру все еще казалось, что это просто искалеченное животное, каким-то чудом выжившее, и теперь вот существует в таком странном для него мире, а люди используют и его уродство, не обращая внимания, что это уже не лошадь, а нечто иное. За верблюдом целый караван навьюченных лошадок и толпа странников.
– Это исламитяне, – спросил Тангейзер с сомнением, – или христиане?
Константин в полнейшем равнодушии пожал плечами.
– Какая разница? Ислам и христианство – родные братья, поссорившиеся с отцом-иудеем, но как ни срезай они свои пейсы, а по морде все равно видно, чьи они дети.
Тангейзер холодно молчал, это не просто вольнодумство, а прямое оскорбление учения Христа, потом, чтобы увести разговор с неприятной темы, кивнул на покрытую пылью толпу странников:
– Куда все так спешат?
– Наверное, к Стене Плача, – ответил Константин все так же равнодушно. – Был храм Соломона, от него осталась только стена. Кусок стены.
Тангейзер присмотрелся, покачал головой.
– Сарацины?
Константин посмотрел внимательнее.
– А-а-а, ну, эти идут к мечети Омара. Тут такая теснота, что все, кто к Стене Плача или к мечети, обязательно проходят по улице Давида. Еще ни разу не дрались, если идут сарацины и христиане, а вот если встречаются сунниты и шииты…
– Что?
– До ножей доходит, – меланхолично обронил Константин. – Всегда удивлялся, как они друг друга узнают?
– Не знаю, – пробормотал Тангейзер, – вроде бы и восторгаюсь древностью и святостью этих мест…
– И что?
– Жить здесь не хотел бы, – признался Тангейзер. – Я поэт, на меня все это давило бы и обязывало… А я птица вольная. Мне нравится дикая Европа, где сперва нужно свести леса и осушить болота, чтобы начинать жить. Мы все делаем заново, мы молодые и дикие, в нас нет старческой немощи и осторожной мудрости, что граничит с трусостью.
Константин посмотрел на него с интересом.
– Наверное, ты прав. Здесь бы ты все время бунтовал и спорил с авторитетами, а в Европе пока нет авторитетов, мы сами ими становимся, ха-ха.
Глава 6
Константин знал об этих местах удивительно много, Тангейзер втайне завидовал, но утешал себя тем, что зато он умеет складывать песни, чего начисто лишен его высокомудрый друг. И не просто умеет, но здесь, в жаркой и загадочной Сарацинии, открыл новые черты души человеческой: не крайний аскетизм, что считается вершиной взлета человеческой души, но утонченная чувственность, что тоже наша, человеческая черта, и хотя она, возможно, целиком от Змея, однако мы все, что делать, и от Змея тоже.
Когда проезжали Кармил, Константин указал на приземистый горный мыс, где в древности первые иудейские пророки проклинали Баала, главного языческого бога, доказывали, что он и не бог вовсе, а одна из личин Сатаны, а потому язычники должны склониться перед Единственным и Истинным.
– Вон там, – сказал он, – жил сам пророк Илья… Видишь пещеру?
– Именно в той? – переспросил Тангейзер жадно.
Константин посмотрел на его юное взволнованное лицо, губы раздвинулись в снисходительной усмешке.
– Если не в той, а в соседней, – сказал он, – не все ли равно? Отсюда он вел наступление своими пламенными речами…
Тангейзер огляделся, повертел головой во все стороны.
– Храмы тут разрушены? Сарацинами или еще раньше?
– Здесь их и не было.
– А что было?
– Только жертвенники, – объяснил Константин хладнокровно. – А это просто груда камней, что рассыпается через десяток лет… Смотри-смотри, вот здесь Лемех убил человека, который построил первый город на земле и его потомство начало расселяться так стремительно…
– Кого?
– Каина, – объяснил Константин. – Каин так оброс волосами, что Лемех не увидел печать на лбу. Увы, стрелок он был первоклассный… К тому же на нем была шкура, содранная с первого Змея, а в этой шкуре любой становился лучшим в мире стрелком…
Дорога медленно и величаво поднимается, Константин весь как-то подобрался, посерьезнел, перекрестился, чем несказанно удивил Тангейзера. Подобно своему императору Константин не слишком демонстрирует благочестие, разве что напомнят, а сейчас вдруг сам без всякого подталкивания…
– Там похоронена святая Дева Мария, – сказал он Тангейзеру почтительно.
– Господи! – вырвалось у Тангейзера. – Где?
– Вон там, видишь?.. Это ее погребальная пещера. Последний ее приют…
Тангейзер перекрестился и некоторое время ехал тихий и полный благоговения, хотя сам император посмеивался над словами о непорочном зачатии и часто говорил, что такое невозможно, а сам он верит только в то, что можно доказать или проверить.
Проехали мимо гробниц Иосафата и Авессалома, Константин говорил о них тоже с придыханием и восторгом, но Тангейзер помнил только, что Авессалом от кого-то удирал и на скаку запутался пышными волосами в сучках ветки, под которой проскакивал на большой скорости. Его сбросило с коня, тут его и прибили, а кто такой Иосафат, вспомнить так и не мог, так как не слишком усердно слушал наставника по Священному Писанию.
Спускаясь по склону Элеона, пошли вскачь, благо никого не испугают внезапным появлением вооруженных франков, где только погребальные плиты, все долина в них, на многих странные иудейские значки уже стерлись под ветрами, что несут острый и жаркий песок…
Константин поинтересовался со странной усмешкой на лице:
– Не хотел бы оказаться погребенным здесь?
Тангейзер передернул плечами.
– Что за речи!.. Я молод и хочу жить долго!
– Все мы хотим…
– А вам что-то мешает?
