Арно Шмидт - Респубика ученых
«И поэтому, мистер Уайнер: прошу Вас теперь вполне официально там — где только для этого представится хоть какая-либо возможность — быть понаблюдательнее: здесь что-то произошло! / И это не единственный случай подобного рода: мисс Джейн Кэппелмен» (он видел по моему почтительному лицу, что я знал поэтессу, и воздержался от излишних объяснений.): «и она слоняется, в состоянии такого же умоиступления, по Поэтическому уголку. И она налетела на одного неотразимого лысого русака из Тулы, и ей пришлось познакомиться с тем, как идет жизнь в народных республиках — и она онемела, утратив дар поэтической речи: мы измерили ее словарный запас; в настоящее время он насчитывает 380 слов!». Встаем, прощаемся. (Мисс Алабама протянула мне, зафыркав, свою налакированную правую: дело в том, что я не подписал безоговорочную капитуляцию при виде ее прелестей.) -
На улице: небо, наполненное мрачными руинами облаков; лист с деревьев повалил гуще. / Мы стояли бок о бок друг с другом и поджидали русский автомобиль, который должен был забрать меня. / Огромная сибирская лайка хозяина ластилась к нам, играла, вертела хвостом. Инглфилд тут же взял осколок щебня и запустил им в собаку! — «Что с Вами?! Зачем это Вы?!» крикнул я возмущенно (теперь-то я мог расплатиться с этим парнем той же монетой: он что, забыл про «Закон о запрещении жестокого обращения с животными»?); и ласково: «Ну иди же, иди ко мне, собачка! — Та-а-к…» (пес, все так же доверчиво, приблизился ко мне; я бросил ему небольшую палку: он залился радостным лаем и погнался за ней (с таким пылом, будто ему предстояло затравить строптивого быка!). Принес мне прутик и, крайне гордый, лег у моих ног. Потом уселся рядом со мной так, что шерсть у него на загривке, торчавшая словно шипы, коснулась меня (он был таким большим, что мне пришлось согнуть руку в локте, чтобы положить ее ему на голову!). Я тихонько почесывал его; и он старчески мудрым взором смотрел вместе со мной на улицу. / Инглфилд нервно принес свои извинения: он терпеть не мог, как выяснилось, этой породы. / Дал даже своего рода обоснование: похожая лайка — может, еще больше — прибежала к Берти Саттон; а та, как и все скульпторы, пришла в восторг, увидев такую изумительную, роскошную модель (и целых 4 недели ваяла только фигуры собак; один из плодов этого увлечения — скульптурная композиция «Читаем вслух» — худенькая молодая женщина получила первое любовное послание и читает его, вся объятая трогательным упоением, своему старому другу, огромному псу; тот слушает с внимательно-хмурым выражением, будто он, охваченный ревностью, понимает каждое слово! — для филистеров это стало гвоздем сезона! И городские власти Спрингфилда сразу же купили скульптуру и поставили ее в городском парке: тамошние девицы попадали в похожие ситуации!). / Она повсюду таскала пса с собой, «и даже при мне, в моем присутствии, и — э-э —» я только кивнул в ответ; он нервно продолжал: «На следующее утро обнаружил пропажу — не таких уж важных, но все же — э- э — конфиденциальных бумаг администрации нашей половины. Так и не нашел их до сих пор.» У Берти их, само собой разумеется, быть не могло: хотя я и должен был согласиться на ее «просвечивание» — то есть побеседовать с ней под гипнозом); ее глаза просветленно лучились: «Все это выглядело весьма shocking,[177] так как — э-э: You know[178] и я вновь кивнул: I know:[179] «но она продолжала делать свои признания, исключительно по своей воле: Ou Senecy: I love You sou![180] Lovely, isn’t it?[181] (так его, выходит, зовут Сенека: этого еще не хватало!) Немного успокоившись, он продолжал свой рассказ: «Well».[182] На следующее утро четверо знакомых, бывших прошлым вечером в театре, сообщили полиции: они, по их словам, проходя при ярком лунном свете мимо галереи и библиотеки, сворачивая на улицу Пулафука, увидели громадный силуэт собаки, которая, держа в пасти что-то белое, неслась по направлению к ним; и, проскочив Нейтральную полосу, по улице Литературы помчалась в Восточный сектор! — конечно, все они были «high»[183] — добавил он, вздохнув…
Он стоял, сложив костлявые, разболтанные в суставах руки, глядя вдаль; и начал рассказывать: «Там, на той стороне: почти никто не умирает. В крайности — от несчастного случая. Число «красных» покойников за последние 10 лет составило 4 человека!» (Он дал мне знак помолчать, отмахнувшись от меня как от назойливой мухи; видно, он собирался сказать что-то поважнее.) «Вы едете туда не совсем частным образом…» (как раз в этот момент внизу, там, где пересекались Портовая и Правая улицы, подъехал просторный лимузин. Из груди собаки вырвалось глухое угрожающее рычание. Инглфилд заговорил медленнее и быстрее): «В случае, если Вам — даже в качестве намека — сделали бы какое-нибудь предложение —: «Соглашайтесь!: У нас есть что предложить взамен!!» — Вы меня поняли?!»
«Да — э-э — конечно —» промямлил я оглушенный. Потом я взял себя в руки; я вскричал: «Мистер Инглфилд: Кто Вы?!» — Он ответил хладнокровно: «Начальник Объединенной западной островной разведки» / Но тут уже чужая машина остановилась перед нами.
С ледяным выражением, так, как хватаются за рукоять шпаги, взялись за поля своих шляп, стоя друг перед другом, мистер Инглфилд и товарищ Успенский (первое, что он сделал, это дал пинка собаке, так, что она, завывая, бросилась прочь — отчего сделалась мне еще дороже). / Я сел на заднее сиденье между двумя типами, знакомыми мне до сих пор лишь по пропагандистским фильмам (и в бешеном темпе мы помчались назад по Портовой улице, мимо ратуши, через границу Левой улицы. — тут они поехали медленнее; вздохнули глубже; и уверенным движением натянули покрепче шляпы). / «Да, пожалуйста: помедленнее.» (Я все еще чувствовал себя каким-то скованным, мне все еще было не по себе: так значит, этот парень, Инглфилд, следил за мной постоянно. И завтра бы он занимался этим. (И страх уже начинал охватывать меня: какому чудовищу я мог здесь снова наступить на чешуйчатый хвост! Думал, что это будет безобидная ящерица, с которой можно поиграть, о которой можно было бы рассказать потом множество интереснейших историй, пропитанных очаровательной сладостью ничтожных мелочей. — : Что я должен был в данном случае сказать?: У Инглфилда было что-то предложить на обмен?!).). -
«А что это там?»: Размышления не помешали мне заметить величественный монумент, возвышавшийся на улице Литературы: «Позвольте мне на него взглянуть?». И он широко улыбнулся, сам широкоплечий и приземистый: «Ну, канешна, пажалста!»
«Памятники русских?»: Я обошел вокруг постамента высотой 3 метра: воители, стяги, всадники, закованные в броню; всадники, восседающие на танках? — : «Этот монумент прославляет военные победы нашего великого Советского Союза.»
«Не могли бы Вы перевести мне несколько надписей?» (Дело в том, что надписи были сделаны на кириллице и то слабое знание греческого языка, которым я располагал, не могло мне ничем помочь. Я наугад выбрал одну надпись; и он прочел):
«Иосиф Виссарионович Джугашвили воссел на своего храпящего рыжего жеребца; налился силой под сияющим шлемом с высоким оперением; поднял правой рукой гигантское, неимоверно тяжелое копье —: через 1200 дней Германия называлась ГДР.» / (Стало быть, я опять угодил в «немецкий уголок», видно, моя судьба; вот еще одна надпись): «От Конрада до Аденауэра немцы совершили 10 походов на Россию: 4 против хижин; 2 чтобы посмотреть; 2 закончившихся бегством; 2 завоевательных; ни одного победного; из последнего никто не вернулся». / (Исключительно лапидарно, не так ли? А вот еще третья): «Сталинград: Они пришли; увидели; обратились в бегство.» / (И изображение несущихся по небу громадных туч, напоминающих слоновьи туши с выпущенными потрохами: если бы на свете еще существовали немцы, было бы им на что взглянуть, то-то подивились бы!).[184] / Постоим возле машины и осмотримся. (Запястье, поднесенное к уху, похотливо прочавкало: «Шестнадцать часов»: Ага, слава богу, все идет в полном соответствии с графиком, тютелька в тютельку!.) / А ну-ка, что это там такое?»:
Маршируют в ногу: идут воинским строем! В колонне по девять (правильно: колоннами по десять человек и больше на острове ведь маршировать запрещено — и не только по техническим причинам!): все в тужурках полувоенного образца; правда, без головных уборов; кое-кто в сапогах с высокими голенищами?…
И на этот раз я опередил ответ: вот этот фланговый — «Да это же —: Буслаев?» И товарищ Успенский кивнул с гордостью: «Da». (Вот теперь я хоть буду знать, как по-русски звучит «Да»!)[185] / И дальнейшее объяснение: «Это наши писатели и поэты. Каждое утро и после послеобеденного сна они сомкнутыми рядами маршируют в библиотеку.» / (И впрямь: первый взвод как раз приблизился к нам: нале-во! — и вот они уже скрылись за боковыми дверьми здания.) / (А западные огромные библиотеки пустовали: здесь все это выглядело, без сомнения, смешно; зато у нас — грустно!).
