Питер Уоттс - Бетагемот
Он всегда считал ее другом — пока она не предала. Ей всегда хотелось большего. От такой смеси теряешь голову. Дежарден легко сумел обезоружить ее, поманив шансом на примирение.
Сейчас она прошла мимо, приблизившись к нему больше, чем было нужным, и хвостик волос на затылке мягко качнулся над шеей. Мандельброт вышла в прихожую и обвилась вокруг ее щиколоток меховым боа. Элис нагнулась почесать кошку за ухом. Мандельброт замерла, раздумывая, не разыграть ли недотрогу, но решила не валять дурака и замурлыкала.
Дежарден кивнул на блюдце с таблетками дури на кофейном столике. Элис поджала губы:
— Это не опасно?
Химия организма старших правонарушителей могла очень неприятно взаимодействовать с самыми безобидными релаксантами, а Джовелланос совсем недавно обзавелась этой химией.
— Думаю, после того, что ты натворила, тебе уже ничего не страшно, — проговорил Дежарден.
Она понурилась. В горле у Дежардена застряла кроха раскаяния. Он сглотнул, радуясь этому чувству.
— Главное, не мешай их с аксотропами, — добавил он немного мягче.
— Спасибо.
Она приняла наркотик как оливковую ветвь, забросила в рот вишнево-красный шарик. Видно было, как она собирается с духом.
— Я боялась, что ты никогда больше не захочешь со мной разговаривать, — тихо проговорила она.
— И ты это заслужила. — Он оставил фразу висеть в воздухе между ними. И представил, как наматывает на кулак ее вороной хвостик. Как поднимает за волосы, чувствует, как ее ноги дергаются в воздухе...
«Нет, остановись».
— Но я, наверно, понимаю, почему ты так поступила, — сказал он наконец, позволяя ей перевести дыхание.
— Правда?
— Думаю, что понимаю. Ты очень самоуверенна, — он вздохнул, — и очень веришь в меня. Иначе бы этого не сделала. Думаю, это чего-то стоит.
Казалась, она не дышала с самого появления, и только теперь выдохнула, услышав приговор: условное освобождение.
«Купилась, — подумал Дежарден. — Решила, что надежда есть».
А другая мысль, подавленная, но упрямая, твердила: «Разве она не права?»
Он погладил ее ладонью по щеке, уловил тихий короткий вздох, вызванный прикосновением. И сморгнул мелькнувший образ: удар с плеча по этому милому, доверчивому лицу.
— Ты веришь в меня куда больше, чем я сам, Элис. Не знаю, насколько это оправданно.
— Они украли у тебя свободу выбора. Я просто ее вернула.
— Ты украла у меня совесть. Как мне теперь выбирать?
— Умом, Кайфолом. Блестящим, прекрасным разумом. Не какими-то инстинктивными примитивными эмоциями, от которых в последнюю пару миллионов лет больше вреда, чем добра.
Дежарден опустился на диван, в животе у него внезапно засосало.
— Я надеялся, что это побочный эффект, — тихо сказал он.
Она присела рядом.
— Ты о чем?
— Сама знаешь. — Дежарден покачал головой. — Люди никогда ничего не продумывают до конца. Я вроде как надеялся, что вы с дружками просто... не предусмотрели этого осложнения, понимаешь? Что вы просто хотели отключить Трип, а все эти дела с совестью... ошибка. Непредвиденная. Но как видно — нет.
Она тронула его за колено.
— Почему ты на это надеялся?
— Сам точно не знаю. — Его смешок был похож на лай. — Наверное, я рассуждал так: если вы не знали — то есть сделали что-то случайно, то это одно, а вот если сознательно взялись изготовить свору психопатов...
— Мы не психопатов делаем, Ахилл. Мы освобождаем людей от совести.
— Какая разница?
— У тебя по-прежнему есть чувства. Миндалевидное тело работает. Уровень серотонина и дофамина в норме. Ты способен к долгосрочному планированию. Ты не раб своих импульсов. Спартак ничего этого не изменил.
— Это ты так думаешь.
— Ты правда считаешь, что все гады на свете — психически больные?
— Может быть, и нет. Но готов поспорить, что все психи на свете — гады.
— Ты — нет, — сказала она.
И уставилась на него серьезными темными глазами. Он вдыхал ее запах и не мог остановиться. Он хотел ее обнять. Хотел выпотрошить ее, как рыбу, и насадить голову на палочку.
Он скрипнул зубами и промолчал.
— Слышал когда-нибудь о парадоксе стрелки? — помолчав, спросила Элис.
Дежарден покачал головой.
— Шесть человек в неуправляемом вагоне несутся к обрыву. Единственный способ их спасти — перевести поезд на другой путь. Только вот на другом пути кто-то стоит и не успеет отскочить, поезд его задавит. Переведешь ли ты стрелку?
— Конечно.
Это был простейший пример общего блага.
— А теперь предположим, ты не можешь перевести стрелку, но можешь остановить поезд, столкнув кого-нибудь на пути. Столкнешь?
— Конечно, — немедленно ответил он.
— Вот что я для тебя сделала, — объявила Элис.
— Что?
— Для большинства людей это не одно и то же. Они считают, что перевести стрелку — правильно, а столкнуть кого-то на рельсы — нет. Хотя это в точности та же самая смерть против того же количества спасенных жизней.
Он хмыкнул.
— Совесть не рациональна, Ахилл. Знаешь, какие части мозга включаются, когда ты делаешь моральный выбор? Я тебе скажу: медиальная лобная извилина, задняя часть поясной, угловая извилина. Все это...
— Центры эмоций, — вставил Дежарден.
— Именно так. Лобные доли вообще не искрят. Даже тем, кто признает логическое равенство этих сценариев, приходится приложить усилие. Просто толкнуть кого-то на смерть ощущается как нечто неправильное, даже если на весах те же жизни. Мозгу приходиться бороться с глупым, беспричинным чувством вины. Для перехода к действию требуется больше времени, больше времени нужно для принятия решения, и в конечном счете вероятность правильного решения ниже. Вот что такое совесть, Кайфолом. Она подобна насилию, жадности, родственному отбору — была полезна миллион лет, но стала вредить с тех пор, как мы перестали просто выживать в естественной среде и стали над ней доминировать.
«Ты эту речь отрепетировала», — подумал Дежарден.
И позволил себе легкую улыбку.
— Человек — это немножко больше, чем вина и разум, моя дорогая. А ты не подумала, что, возможно, вина не просто стреноживает разум? Может, она сдерживает и еще кое-что?
— Например?
— Ну, просто ради примера... — Он выдержал паузу, притворяясь, будто ищет вдохновение. — Откуда тебе знать, что я не какой-нибудь чокнутый маньяк-убийца? Откуда знать, что я не психопат, не суицидник, ну или садист, допустим?
— Я бы знала, — просто сказала Элис.
— Думаешь, у маньяков это на лбу написано?
Она сжала ему колено.
— Я думаю, что знаю тебя очень давно, а безупречно притворяться невозможно. Тот, кого переполняет ненависть, рано или поздно сорвется. А ты... ну, никогда не слышала о монстрах, уважающих женщин до такой степени, что отказываются их иметь. И, кстати, не хочешь ли пересмотреть последний пункт? Просто поразмысли.
Дежарден покачал головой.
— Так ты, значит, во всем разобралась?
— Вполне. И терпения мне не занимать.
— Это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится. — Он встал и улыбнулся ей сверху. — Я на минутку в ванную. Чувствуй себя как дома.
Она улыбнулась в ответ.
— Обязательно. Можешь не спешить.
Он запер дверь, облокотился на раковину и пристально уставился в зеркало. Отражение ответило свирепым взглядом.
«Она предала тебя. Превратила тебя в это».
Она ему нравилась. Он ее любил. Элис Джовелланос много лет была ему верным другом. Дежарден сложил все это на чашу весов.
«Она сделала это нарочно».
Нет, нарочно это сделали они.
Потому что Элис действовала не сама по себе. Она дьявольски умна, но Спартака создала не в одиночку. У нее были друзья. Она сама призналась. «Мы вроде как политические, правда, с организацией беда» — сказала она, сообщив ему о его «освобождении».
Он чувствовал, как ржавеют и рассыпаются связи у него в голове. Как его ущербность, ухмыляясь, дергает эти разъеденные ржавчиной проводки. Он поискал в себе намек на сожаление, которое испытал несколько минут назад: когда задел чувства Элис, причинил ей боль. Он и сейчас мог бы ощутить раскаяние или что-то похожее, если бы постарался.
«Ты не раб своих импульсов», — сказала она.
В принципе, это было правдой. Ахилл мог сдержаться, если хотел. Но вот беда: он начинал понимать, что не хочет.
— Эй, Кайфолом, — позвала из комнаты Элис.
«Заткнись. ЗАТКНИСЬ!»
— Да?
— Мандельброт требует ужина, а кормушка пустая. У тебя не осталось корма под раковиной?
— Не осталось. Она научилась открывать дверцы.
— Тогда г...
— В шкафчике в спальне.
Ее шаги простучали мимо двери, Мандельброт подгоняла Элис мяуканьем.
«Нарочно!»
Элис заразила его, опередив график, чтобы освободить его разум для сражения с Бетагемотом — а может быть, и по личным причинам, осознанным или нет. Но ее дружки целили куда выше Ахилла Дежардена — они задумали «освободить» всех правонарушителей на Земле. Лабин, в темноте, две недели назад, подытожил: «Всего несколько тысяч человек держат руки на кнопках, способных парализовать весь мир, а вы превратили этих людей в клинических социопатов».
