Виталий Вавикин - Шарманщик
– Что нравится?
– Хаос. Знаешь, как говорят: войны меняются, солдаты остаются…
* * *Вы лежите в постели втроем. Ты, Шмидт и официантка.
– Хорошо было, – говорит Шмидт.
– И кровать что надо, – хихикает официантка. В комнате пахнет потом и сигаретным дымом.
– Ну и что ты думаешь об этом? – спрашивает тебя Майк. Тот самый Майк, который погиб за день до конца войны. Но сейчас он здесь. Рядом. Сидит на стуле и пялится на голую официантку.
– По-моему, немного костлява, – говоришь ты Майку.
– Ночью все кошки серы, – смеется он, и ты смеешься вместе с ним. И тебе снова семнадцать.
– А помнишь ту шлюшку из Янцзы? – спрашивает Майк.
– Еще бы!
– Да! Дали мы тогда жару! – Майк поднимается и подходит к окну. – Слышишь как тихо? – говорит он. – Не к добру это, Ян. Кишками чувствую, не к добру! – он оборачивается, и ты видишь, как из его вспоротого брюха вываливаются на пол внутренности.
– Майк, – говоришь ты.
– Что?
– У тебя… – ком подступает к горлу. Ты что-то шепчешь.
– Ничего не слышу! – говорит Майк и идет к тебе, давя ногами свои внутренности.
Черная жижа растекается по полу, становясь рекой. Медленной, кроваво-красной рекой, которая неспешно течет вниз вдоль вспаханных южных земель, и спелые плоды кумквата поклоняются ей, словно отдавая последнюю дань памяти. И девочка, азиатка, одетая в ишан, украшенный нарисованными павианами, исполняет танец огня…
* * *Ты лежишь на кровати и смотришь в пустоту, в ночь. Шмидт тихо сопит. Официантка уткнулась ему в плечо, свернувшись эмбрионом. Закури сигарету. Разгони ошметки сна. Все это – пустота, вакуум. И шарманка на столе слабо люминесцирует, зазывая тебя. Поднимись с кровати. Возьми стул и сядь. Теперь: «Расскажи мне то, о чем я не хочу слышать, – говоришь ты шарманке. – Расскажи о том, что я должен был делать, но не сделал. Расскажи о том, что я сделал, но не должен был». И снова невидимые щупальца лезут в твой мозг и жрут, жрут, жрут твои воспоминания. И ты помнишь то, что не хочешь помнить. И не можешь забыть то, что хочешь забыть. И так всегда.
* * *Утро наступает неожиданно быстро. Радио орет так громко, словно хочет, чтобы ты умер от сердечного приступа, а не проснулся.
– Все те люди, которые умерли, умерли, – надрывается покойный Джим Кэрролл. – Все те люди, которые умерли, умерли. Они все были моими друзьями, но они умерли.
Официантка в твоей футболке на голое тело красит перед зеркалом губы, виляя задницей в такт музыке.
– Панк-рок – это круто! – говорит она и показывает на радио, где Кэрролл поет о каком-то Тедди, который надышался в двенадцать лет клеем и упал с крыши.
– Где Шмидт? – спрашиваешь ты официантку.
– Уже здесь, – говорит он, выходя из душа, и тоже начинает пританцовывать.
Официантка подмигивает ему, а он рассказывает ей об озере Лулу и народе мосо, которые испокон веков исповедуют свободную любовь.
– Они считают грехом и ересью брачные узы и клятвы на верность. В их языке нет понятий «отец» и «муж». Они полагают, что все мужчины лишены души и годятся лишь для того, чтобы принимать гостей и перетаскивать тяжести. Они исключают ревность, и дети их не знают имен отцов, – Шмидт смотрит на тебя и спрашивает, был ли ты там, когда воевал?
Ты говоришь: «Нет», – а он рассказывает о танце огня и о том, что все легенды рано или поздно превращаются в рекламные слоганы.
Глава вторая
Мы любим благодаря истине – истине, которая живет в нас.
Второе соборное послание апостола ИоаннаАкрид – город гротесков. Ты бывал здесь слишком часто, чтобы сомневаться в этом. Гордость – вот что правит этим местом. Гордость с лицом химеры – гнилая оболочка нового мира. Свобода любви, свобода вероисповедания, свобода, выстроенная на костях миллиардов погибших на войне, о которой никто не хочет вспоминать. Вот он – центр мира. Он ведь как яблоко – спелое и свежее снаружи и червивое внутри. Пневмометро изрыли его внутренности. Они глотают миллионы людей каждое утро, промывая мозги бесконечными рекламами нижнего белья и противозачаточных средств, способных стать неотъемлемой частью снятия послевоенного синдрома. Кольцевые дороги опутывают город, как щупальца гигантского осьминога, парят над многоэтажными домами, словно сам Господь простер свои длани с неба и держит их над городом. Хай-тек! Вот только почему, прежде чем заставить новые технологии работать на себя, мы пытаемся ими убить друг друга? «Никогда не доверяй телефонам и торговым агентам, – говорил тебе отец, когда ты еще мальчишкой приезжал сюда. – Все под контролем. Не доверяй даже своей жене, которая спросит тебя о том, о чем спрашивать не должна». Нет, горы лучше. Они упираются в небо снежными пиками, и ты знаешь, что им наплевать на тебя. Они честны. А здесь… Здесь кругом одни химеры.
Отец смотрит на дешевую сигарету в твоей руке и говорит:
– За такой низкосортный товар должен платить не ты, а компания-производитель должна доплачивать тебе за то, что ты куришь это.
Ты пожимаешь плечами, рассказываешь о своей шарманке.
– Ты знаешь Ульриха Шмидта? – спрашиваешь ты.
– Нет.
– Его шарманка тоже пишет о тебе.
– Не слишком ли много внимания?
– Я говорю серьезно.
– И кто же, по-твоему, этот слепец, который разрушит наши жизни?
– Не знаю. Думал, ты мне скажешь.
– Понятия не имею! – отец разводит руками и трясет седой головой. – Скажи, – голос его становится вкрадчивым, – я слышал, правительство синтезировало новый галлюциноген и уже начало поставки на черный рынок, желая узнать его действие…
– Я не употребляю наркотики, – говоришь ты.
– Откуда же тогда весь этот бред?
– Я же говорю – чертова машина! Мне бы такого и в голову никогда не пришло. К тому же шарманка Шмидта тоже пишет об этом.
– Может, новая волна?
– Какая еще к черту новая волна?
– Ну не знаю. Жестокий реализм будней, например. Или всеобщая популяризация наркотиков.
– Причем здесь наркотики?
– Извини, – говорит отец, достает телефон и жестом просит тебя помолчать.
Ты закуриваешь еще одну сигарету.
– Так о чем мы говорили? – спрашивает отец.
– Я завязал, – цедишь ты сквозь зубы.
– Давно? – не отстает он.
– Какая разница?!
– Есть разница.
– Ладно. С тех пор, как вышел из «Ексодуса», ни разу.
– Хорошо, – кивает отец. – Мне нужно уйти ненадолго. Буду вечером. Можешь занять комнату для гостей… И вот что, Ян. О том, что ты мне рассказал… Поговори с сестрой. Может, она чем-то сможет помочь тебе.
Он уходит, а ты смотришь ему вслед и говоришь:
– Я приехал для того, чтобы помочь, а не для того, чтобы помогли мне.
Но он не слышит тебя. Никогда не слышит.
* * *Ты смотришь на Кэт и понимаешь, что в мире полно вещей, которые мы должны держать при себе и никогда не рассказывать о них, как бы нам этого не хотелось.
– Почему ты не спишь? – спрашивает она, снимая пальто.
Ты смотришь на часы, которые показывают второй час ночи, и говоришь, что хотел дождаться ее.
– Бедный, – Кэт улыбается и начинает поправлять бюстгальтер. – Ты не помассируешь мне ноги? – спрашивает она, снимая сапоги.
– Я хотел поговорить… – начинаешь ты, но Кэт прерывает тебя.
– Я знаю. Отец позвонил мне и сказал, что у тебя проблемы с наркотиками.
– Нет у меня никаких проблем! – говоришь ты.
Кэт садится на диван и протягивает тебе свои ноги. Маленькие ступни упираются в твои колени, и ты чувствуешь исходящий от них холод.
– Хочешь, я сниму чулки? – спрашивает Кэт и, не дожидаясь ответа, запускает руки под длинную юбку с неприличным вырезом до самого пояса. – Ну вот! – говорит она, бросая чулки на пол. – Так что ты там говорил о наркотиках?
– Нет никаких наркотиков.
– Ладно, – мурлыкает Кэт, закрывая глаза. – У тебя такие теплые руки…
– Моя шарманка…
– Только не говори, что она сломалась. Не сейчас.
– Моя шарманка сказала, что тебе и отцу грозит опасность.
– Как такое может быть? Это же просто машина, – Кэт улыбается, не открывая глаз. – Уверен, что нет наркотиков?
– Шарманка Шмидта тоже говорит об этом.
– Шмидта?
– Ты его знаешь?
– Может быть.
– Знаешь или нет?!
– Не ори на меня! – сестра поджимает под себя ноги и устало зевает. – Что он тебе наговорил?
Ты рассказываешь ей о незаконченном романе, созданном шарманкой Шмидта, а она снова зевает и говорит, что он всего лишь старый ревнивец, который так и не смог смириться с тем, что его бросили.
– Так ты встречалась с ним?
– Недолго. Думала, он забавный, а на деле оказалось – занудный старик с парой искусственных органов, – Кэт хитро прищуривается. – А ты знаешь, что сейчас можно увеличить, ну… – она еще что-то говорит, но ты уже не слушаешь ее.
