Людмила Бояджиева - Возвращение Мастера и Маргариты
Сжав пальцы возлюбленной, Мастер твердо посмотрел в узкое лицо визитера:
– Тот, кто выше всех, одарил нас покоем. Щедрый дар… – начал он.
– Мы вознаграждены за страдания… Нас… Нас настигло счастье… лепетала Марго, чувствуя, что фальшивит.
– Настигло?! Настигает убийца. Или вот он. – Черный гость кивнул – за его креслом поблескивал стальными доспехами демон–убийца Азазелло. Прежде, чем позволить вам сделать необдуманное, я бы сказал, скоропалительное заявление, должен указать на ошибку, – Воланд поднял глаза, вспыхнувшие опасными искрами. – Вы заявили, что награждены Вечным приютом "тем, кто выше всех". Нонсенс, плод примитивного мировоззрения. Тьма не находится в подчинении Света. Это равноправные начала Вселенной, а следовательно, не стоит делать реверансы в сторону главнейшего.
– Прошу прощения. Привычка ставить добро над злом неискоренима. Даже у обитателей Приюта, – Мастер не опускал взгляд. – Мы знаем, что попали сюда по обоюдной договоренности сторон.
– Это точнее. Хотя… вы понимаете, что в качестве ориентации в законах мироздания имеете лишь достаточно тривиальную для православия модель. С отступлениями в пределах личной фантазии и представлений, Воланд взметнул отливающий сумраком ночи плащ. – Мой облик, признайтесь, театрален и несколько пыльноват. Дань милой, наивной традиции.
– Благодарю за понимание, мессир, за плащ и берет, – Мастер примирительно кивнул. – Оставим все, как есть. И ваш бархатный камзол, и мефистофельские усики, и мое невежество… А также то, что два верховных, противостоящих друг другу ведомства совместными усилиями определили нашу участь и прислали сюда.
– Вот это уже ближе к делу. Причем… – Воланд назидательно поднял бледный палец, на котором сверкнул лиловый глазок перстня. – Причем, заметьте: тот, кто заведует Светом, предполагал, что делает вам бесценный подарок. А другой, повелевающий Тьмой, – сильно в этом сомневался… Чем, позвольте поинтересоваться, вам не устроил Покой?
– Всякое начало во Вселенной имеет свою противоположность. Свету противостоит тьма, добру – зло, гармонии – хаос, жизни – смерть. Отсюда постоянное движение! А покой… Покой равен нулю. – Бросив вызов, Мастер смотрел твердо.
– У нас затевается весьма увлекательная беседа, – Воланд с усмешкой откинулся на спинку готического кресла и кивнул почтительно застывшему слуге. – Ужин, милейший, на шесть персон. Все, как обычно.
На большом овальном столе в блюде литого золота появилось нарезанное кусками сырое мясо, подобно стражам застыли возле него бутылки темного, запыленного стекла. У каждого из шести приборов искрились хрустальные бокалы и лежала острая длинная пика, похожая на миниатюрную шпагу.
– Прошу, – Воланд поднялся, стулья вокруг стола отодвинулись, приглашая на трапезу.
Места тотчас заняли те, кто был в комнате и кто появился незаметно: рыцарь в лиловом камзоле с бледным, никогда не улыбающимся лицом, демон в серебряных доспехах и худенький юноша – то ли паж, то ли молодой герцога с портрета Гойи.
– Представлять мою свиту не надо. Это ваши давние знакомые. Я позвал их, как только понял, что визит обещает быть интересным. – Мессир окинул взглядом сервированный стол. – М-да… должен заметить, дорогие мои… Ваши кулинарные запросы лишены изысков. Я просматривал смету содержания постояльцев Приюта. Огромная экономия в бюджете за счет дешевого кофе, вы полагаете? Но фабрики "Путь к коммунизму", выпускавшей кофе с цикорием "Здоровье" ценою в 28 копеек давно не существует. Воссоздать этот сорт было не менее сложно, чем краски, которыми писали мастера Возрождения. Но мы старались, выполняли условия договора – вы имели все, что могли пожелать. Желали, увы, бесхитростно, как постояльцы провинциального пансиона. Сегодня я слегка оживлю ваше меню. – Воланд движением век указал на слугу, водрузившего в центр стола нечто большое, горячее, шипящее.
– Что это? – Маргарита отшатнулась от металлического котелка на низких ножках. Под медным днищем, вспыхивая синими язычками, тлели угли, внутри кипело масло, распространяя аромат корицы и перца.
– Милая! Милая Маргарита Николаевна, а ведь ваш гость, господин Маяковский, проживавший в Париже и разных других интересных городах, которые вы так и не успели посетить, знает. И ел, с удовольствием ел. Запомните название: фондю. Делаем вот так… – он потянулся своей шпажкой к блюду с нарезанным на мелкие кусочки мясом. – Нанизываем кусочек, опускаем в кипящее масло, ждем, пока он примет необходимую вам консистенцию и отправляем в рот.
Воланд с наслаждение проглотил извлеченный из кипящего масла кусок и взялся за вино.
– Бутыль я узнал… Коварный напиток, – встрепенулся мастер. – Но ведь мы уже отравлены?
– Вы слишком подозрительны для интеллигента, отсидевшего десятилетие в Вечном Приюте. Расслабьтесь, уважаемый. Сегодня юбилей. Никто никого не травит. Компания старых друзей собралась за скромной трапезой, чтобы вспомнить былое… – Подняв заигравший рубином бокал, Воланд сквозь него посмотрел на влюбленных и покачал головой. – Понимаю, понимаю… Десять лет – не шутка, если они протекли сквозь пальцы. За них, господа. За трудный покой!
– Гроза отменяется, мессир? – поинтересовался Бегемот.
– Не станем торопить события, мальчик. Туча подождет. Мне нужна тишина – я готов выслушать Мастера. – Воланд поднял на сидящего визави человека свой пустой глаз. – Так вы, как я понял, намерены отказаться от полученного с высочайшего соизволения дара? От возможности время от времени потолковать вот так, за дружеским столом с нами? Жаль… Мы полагали, что симпатичны вам. – Воланд оглядел свою свиту, принявшую прежнее обличье. За столом сидели грязнуля Коровьев в треснувшем пенсне, рыжий, бельмом сверкнувший Азазелло и черный кот средней пушистости, ловко поджаривающий в кипящем масле ароматный кусок телятины. – Обаятельные, по–моему, ребята.
– Да, да! О, да! – Маргарита сжала ладони. – Клянусь! Вы были так добры к нам… Я знаю, что возмездие и жестокость не одно и то же. Знаю, что в вашем ведомстве, мессир, идет борьба против злоупотреблений, ну… против превышения власти, бесчинств, бессмысленной бойни, крови… Смутившись, Маргарита опустила глаза.
Воланд с сожалением покачал головой:
– Злоупотребления неизбежны. Возмездие часто оборачивается жестокостью, а справедливый гнев превращается в тупую ярость. Трудно удержать равновесие.
– Но позвольте заметить, у них там, – вмешался Коровьев, закатив глаза к потолку, – у них там, в ихнем хваленом Свете, тоже нередко берут через край… Распевают на все лады: святость, святость! Великомученничество, воздержание, лишения… Брр… вот уж мерзость! Противно даже вообразить… Непонятно и противоречиво: раз уж ты даровал жизнь и наделил человека инстинктами… Ну, вы знаете, о чем я говорю. – Он стал загибать пальцы с грязными ногтями. – Инстинкт выживания, размножения, то есть еды, питья, житья–бытья… Наделил, значит, всем этим сомнительным добром с превеликой щедростью и объявляет: грех! Тяжкий грех! Размножаться со смаком, вкусно питаться, обогревать свой задик пуховичками всякими в виде, так сказать, материальных благ – скверно! И как же, скажите на милость, обходиться в такой кошмарной ситуации живым людям? Может, пошлем ноту протеста, мессир? По поводу воздержания и хваленого ихнего Приюта. Они подпишут! – Растянув рот в любезной улыбке, Коровьев кивнул на притихших влюбленных.
– ТАМ, как известно, не приемлют возмездия. Подставляют вторую щеку, врачуют скверны добром… И что же получается, извольте видеть? – сверкнув бельмом, мрачно проворчал Азазелло: – Насвинячат, а нам разгребать. В результате совершенно запустили ситуацию. Ведь это же парадокс! Надо стать ведьмой, чтобы свершить святое, извините за выражение, возмездие, и справедливо наказать врагов!
– Верно, – молвила Маргарита выпрямившись и вздернув подбородок. – Я наслаждалась расправой с литераторами, травившими Мастера. И не жалею об этом.
– Вот, милая! – прорычал Азазелло, ощерив желтый клык. – А не вмешайся мы – сидели бы, подставляя другую щеку. По уши в… неприятностях, со всеми своими добродетелями.
– Именно! – подхватил Коровьев. – Вообразите хотя бы на минуту: никакого дьявола нет, как утверждал покойный Берлиоз. Никто не являлся майским вечером на Патриаршие пруды. МОССОЛИТ процветает. Затравленный мастер в дурдоме, да не в таком уж ладненьком, как мерещилось ему сквозь пелену бреда. А в натуральном – с двадцатью коечками в палате и милейшими сотоварищами по страданию. Естественно, он буйствует, прогрессирует в своем слабоумии, глядишь – и ручки на себя наложил! Что ж случается в результате сего с вами, Маргарита Николаевна? Вы туда же, уверяю, дражайшая. Таблеточек из пузырька наглотались – и в ящик, мужа – в лагеря отправляют за неполадки на стройке. А уж жертв, жертв!.. – Он скорбно закачал головой, сжав виски с сутенерскими баками неопрятными руками.
