Брайан Стэблфорд - Снежок в аду
— Вы считаете себя человеком, поскольку сознание у вас человеческое? Поскольку вы наделены самосознанием? — произнес я серьезным голосом, изо всех сил изображая из себя безобидного ученого-зануду (кстати, я, и вправду, таков).
— Самосознанием наделены все животные, спокойно ответила Алиса. — Я сознаю себя человеком. Я уважаю и люблю своих собратьев по людскому роду, каковы бы ни были обстоятельства их рождения.
— А как вы относитесь к свиньям?
— Я их тоже уважаю и люблю, — заявила она. — Даже тех, которые не люди. Свинину я не ем — кстати, как и мясо всех других животных. А вы как относитесь к свиньям, доктор Хитченс?
Я ем свинину. И мясо всех других животных, но говорить об этом в данный момент было бы недипломатично.
— Алиса, я не считаю свиней людьми, — сказал я ей. — Не думаю, что они смогут стать людьми даже с помощью пересаженных генов.
На это она дала ответ, которого я никак не мог ожидать от обычной четырнадцатилетней девочки — да и от необычной тоже.
— А как люди стали людьми, доктор Хитченс? — отозвалась она вопросом. — Думаете, путем мутации: она, дескать, услужливо снабдила их горсточкой дополнительных генов? Так могло быть… но это еще не доказано. Гены человека и шимпанзе совпадают на девяносто девять процентов — но это еще не значит, будто за все их различия отвечает лишь один оставшийся процент. А если и отвечает, дело тут не в синтезе белков. Главное — как этим синтезом управляют. Почти все гены, составляющие этот пресловутый процент, являются гомеотическими…
Не исключено, что она повторяла, как попугай, слова Хеманса или кого-то еще из ученых… но вряд ли. Складывалось впечатление, что она понимает, о чем говорит, и сознает всю серьезность своих аргументов.
— Продолжайте, — заинтересованно сказал я. И она понеслась, закусив удила — в гипотетическом смысле, конечно — своими жемчужно-белыми, ровными зубками.
— В людей обезьяны превратились прежде всего благодаря тому, — заявила она с таким видом, словно излагает азбучную истину, — что гены стали по-новому отключаться и включаться в период специализации клеток развивающегося эмбриона. Чтобы вырастить более крупный мозг, не нужны десятки новых генов. Достаточно лишь превратить еще одну горстку неспециализированных клеток в мозговые. Ловкость рук или прямохождение также достигаются без использования десятков новых генов. Просто клетки, которые после специализации становятся костями и мускулами, должны распределиться в ткани чуть-чуть по-иному, пока эмбрион развивается. Стать человеком не так уж сложно. Коровы на это способны. Овцы тоже. И львы с тиграми, и лошади со слонами, и дельфины с тюленями. Собаки — почти наверняка; кошки — вероятно; крысы — возможно; птицы — вряд ли. Отрицать это с уверенностью можно лишь по отношению к таким существам, как змеи и акулы. В начале жизни, доктор Хитченс, мы все — просто яйцеклетки, и любая яйцеклетка, из которой может вырасти свинья, коза или осел, наверняка способна стать человеком, если должным образом потрудиться над созданием мозга, рук и позвоночника. Возможно, вам страшновато об этом думать, но дело обстоит именно так.
Думать об этом было действительно страшновато. Я и сам уже попробовал — и уже внутренне содрогнулся… но еще сильнее меня нервировал тот факт, что Алиса аргументировала свою позицию весьма компетентно, точно готовилась заранее. Возможно, ее выдрессировали Хеманс, Ролингфорд и Брэдби; но я склонялся к мысли, что она действует по своей личной инициативе.
Я вновь напомнил себе, что все это вранье, хитрая мистификация, призванная внушить мне, будто обитатели «Острова Черни» сравнялись в могуществе с богами… но если и так, то мистификаторы меня почти обманули…
— Алиса, а вы хотели бы жить так, как живут все люди? — спросил я с расстановкой, энергично кивая головой на каждом смысловом ударении. — Вы хотели бы учиться в школе, а потом в университете, пойти работать, в один прекрасный день выйти замуж и обзавестись собственными детьми?
— Я и так живу, как все люди, — ответила она, мягко игнорируя мои намеки. — В школу я ходила. Предполагаю, все остальное я тоже сделаю, со временем, — из ее интонации явствовало, что ничего подобного она не предполагает, а ждет погони, плена и в лучшем случае заточения, в худшем же — насильственной смерти. Ей придется драться за свою жизнь, не говоря уже о праве считаться человеком, и она не собирается выслушивать от меня всякую чушь, пока в руках у нее топор, — вот что выражала ее интонация.
— Я не уверен, Алиса, что вам разрешат делать все то, чем обычно занимаются другие подростки, — уступил я, рассудив, что тут будет благоразумно произвести впечатление честного человека (кстати, я, и вправду, честен). — Ученые, которые вылепили ваш мозг, руки и позвоночник, преступили закон. Разумеется, вашей вины тут нет, но факт остается фактом: вы — плод нелегальной генной инженерии. С юридической точки зрения, вы не человек, и эту точку зрения разделяет подавляющее большинство людей. Все, что вы надеетесь совершить, возможно лишь при условии, что сообщество людей пожелает счесть вас своим членом — а это желание у него попросту отсутствует. Видите ли, в определенном плане осознать себя человеком еще недостаточно: само людское сообщество решает, кто к нему принадлежит, а кто нет.
— Неверно, — сходу парировала она. — Когда-то белые отказывались считать людьми черных, а немцы — евреев, но ни черные, ни евреи от этого ни в малейшей мере не переставали быть людьми. А единственные нелюди, которые из-за этой дискриминации появились, — те, кто объявлял нелюдьми других. Вот кто отказывался уважать и любить своих собратьев по роду человеческому. Вот кто вел себя безнравственно!
Свою позицию она отстаивала куда более умело, чем можно было бы ожидать от четырнадцатилетней девочки, и откровенно бравировала этим. Я невольно подумал, что если ей представится шанс высказать свои воззрения перед широкой аудиторией, незаурядность выйдет ей боком. Умников не любят, а уж чересчур умную выскочку-свинью… Хочешь сойти за человека — смотри, не переусердствуй. Как отметила сама Алиса, нормальные люди ведут себя по-человечески крайне редко.
— А как по-вашему, этично ли поступили ученые, создав вас? — спросил я. — Они сознавали, в какой мир вы попадете, родившись вследствие их вмешательства. Им было известно, что случится — и с вами, и с ними, — когда их уличат; они не могли не знать, что рано или поздно кончится именно этим.
— Я могла бы понять рабыню, не желающую вынашивать детей, которые станут рабами, — ответила Алиса, — но также я понимаю и рабынь, которые не отказывались рожать. Они знали, что являются такими же людьми, как и все остальные, и их дети — тоже; но не могли не надеяться, что в один прекрасный день их признают людьми. Отказаться иметь детей значило спасовать перед злом, сплясать под его дудку.
— А как вы объясните, что ваши создатели уничтожили материалы о своей работе, Алиса? — спросил я. — Почему они так спешили их сжечь, что поставили под угрозу вашу жизнь — не говоря уже о моей?
«Потому что хотели, чтобы ни одна живая душа не знала ничего конкретного об их работе, — мысленно ответил я на свой вопрос. — Чтобы ничто не мешало их блефу».
— Потому что они хотели придержать свои знания как козырь, — ответила Алиса. — Для нашей и для своей собственной пользы. Дай вам журналы наблюдений, и вы всему положите конец. Но у вас их нет — значит, у нас остался джокер в рукаве, и можно что-то у вас выторговать. — По-видимому, этот аргумент казался ей блестящим, и, следовательно, несмотря на всю ее добытую дорогой ценой умудренность, Алиса действительно была самой обычной девочкой.
Если рассуждать теоретически, модифицированный эмбрион животного, задуманный как точная внешняя копия человеческого, должен развиваться строго по модели эмбриона человеческого, а модифицированный мозг животного, умеющий все то же самое, что и человеческий, не должен отличаться ускоренной обучаемостью. В таком случае Алиса никак не может превосходить в интеллектуальном плане свою нормальную ровесницу-человека, воспитанную в сходных условиях, но я понимал, что без данных о школьной успеваемости Алисы ее уровень легко переоценить или недооценить.
— Торговаться, Алиса, с ними никто не будет, — слукавил я. — Они нарушили закон, и их накажут. Возможно, только к лучшему, если их открытия будут утрачены. В таком случае никто не повторит их ошибок.
— Глупости, доктор Хитченс, — спокойно парировала Алиса. — Если это станет загадкой, масса людей будут ломать над ней голову. А разгадка не так уж и сложна…
Она выразительно замялась, не досказав фразы. В этой недоговоренности прозвучало что-то вроде угрозы. Алиса по-прежнему пыталась исподволь внушить мне, что мой мир только что рухнул, уступив место новому, а если она и все ее собратья-беглецы погибнут, сраженные пулями ГВР, они станут мучениками во имя некоей великой, несокрушимой идеи.
